Десять минут спустя «Дуглас» снизился над оазисом. Изумрудные хохолки пальм выделялись на ярко-желтом фоне песков.
— Красиво, — сказал Пьер.
— Эль-Хаджи? Финики, верблюды — дерьмо…
Песок начал стремительно приближаться. Левый мотор натужно заревел. Гордон навалился на штурвал. Пьер с тоской вспомнил белую «каравеллу» «Эр-Франс», которая утром доставила его из Парижа в Алжир.
— Видите буровую? Если ее закроют, мне тоже надо сматываться. Свою железку продам на металлолом, ей уже пора было туда, когда я купил ее в Триполи. Полгода восстанавливал. Запчастей днем с огнем не найдешь. Пришлось воровать.
Он захохотал.
— Джесса Гордона не согнешь! Я смогу летать и на помеле.
Пьер уже не слушал. В пятидесяти метрах под ним проплывал Эль-Хаджи. Бараки, вышки. Он пристегнул ремень.
— Вызываю Корову… Вызываю Корову… Говорит Эль-Хаджи, — раздалось в рации.
— Заткнись! — чертыхнулся Гордон, выключая приемник.
На фюзеляже самолета было выведено большими красными буквами: «Сахарская корова». И рядом — изображение взбесившейся скотины. В Алжире, когда Пьер шел к самолету, это показалось ему забавным. Но Алжир сейчас был далеко.
Колеса стукнулись о землю, и машина плавно покатила по грунтовой полосе. Только тут Пьер в полной мере ощутил, чего ему стоил этот перелет.
Глава II
Макс прошел через лавку, толкнув ногой какой-то тюк, и раздвинул занавес из стекляруса, служивший дверью. Перед домом стоял старый армейский вездеход-амфибия. Макс устроился на сиденье, и железная черепаха медленно поползла по улице.
Под пыльными пальмами иссякала жизнь. Люди лежали в призрачной тени словно пораженные солнечным ударом. Заморенные собаки жались под стенами. В тишине отчетливо было слышно журчание арыка.
Петляя по узким улочкам, Макс выбрался на дорогу к лагерю буровиков. Отъехав метров двести, он нажал на педаль тормоза и, не поворачиваясь, бросил:
— Вылезай.
Брезент на заднем сиденье зашевелился. Оттуда, испуганно вращая белками, вылез чернокожий подросток.
— Зачем спрятался?
— Я хочу работать у них, — едва слышно ответил негр.
Еще один. Когда-нибудь это плохо кончится. Черные рабы один за другим сбегали от своих хозяев-туарегов в поисковую партию. Вышка посреди пустыни разом нарушила вековую структуру кочевого общества. Макса это не трогало: каждый за себя, один аллах за всех. Но нефтяники когда-нибудь снимутся и уйдут. Максу идти некуда. Слишком большой счет предъявит ему правосудие в Европе или Америке. Его судьба — сидеть в Эль-Хаджи и по-прежнему торговать. Вернуть парня хозяину? Но у Вагнера не хватает людей. Макс хорошо знал Вагнера — тому ничего не стоило запретить своим людям покупать у Макса. А денег в кармане любого нефтяника было столько, сколько у всех туарегов, вместе взятых…
Макс бросил парню:
— Накройся. И чтоб не дышал.
Глава III
Жар опалял лицо, глаза нестерпимо резало слепящее солнце, одежда прилипала к мокрому телу. Пьер никак не мог унять дрожь в ногах, сердце колотилось, как после забега на десять тысяч метров.
— А ну, подвинься!
Неловко подхватив чемоданчик с монограммой, Пьер шагнул в сторону. Человек больно толкнул его металлической клеткой с курами. Птицы настолько ошалели от жары и перелета, что даже не квохтали. Глаза у них были такие же жалкие, как у Пьера.
— Почта! Почта! — басил Джесс Гордон. — Налетай, подешевело.
Пакет рвали множество рук, сыпались восклицания. Пьер в изнеможении прислонился к фюзеляжу, но тотчас отскочил, ужаленный раскалившимся металлом.
— Инспектор! — орал здоровенный парень, тряся голубым казенным конвертом. — Нет, ты представляешь, нашли меня да же здесь! Налоговый инспектор!
— Морен! Тебе опять целая пачка — дай почитать!
Пьер прикрыл глаза.
Несколько людей в пятнистых комбинезонах парашютистов быстро разгружали самолет. Человек в голубой рубашке с белым галстуком помечал что-то в записной книжке. В зубах у него торчал длинный мундштук. Похоже, он единственный не был охвачен всеобщим безумием.
— Простите, где можно видеть Вагнера? — обратился к нему Пьер.
— Пять ящиков салата, — крикнул человек. — Эй, Джесс, ты называешь салатом эту кроличью траву?.. Три коробки апельсинов…
Парашютисты набивали ящиками «джипы», Гордон лаялся с приемщиком. Никто не обращал внимания на заместителя генерального секретаря Компании африканской нефти. Неужели алжирский филиал не передал радиограмму из Парижа о его прибытии? Пьер шагнул в спасительную тень крыла. Машины неожиданно взревели, опоздавшие вскакивали на ходу.
— Стойте! А как же я? — забормотал Пьер.
Но ему тотчас пришлось закрыть лицо: из-под колес тучей взвился песок. Когда он открыл глаза, у самолета никого уже не было, его оставили одного. Нет, не совсем: под другим крылом раскладывал шезлонг бородач в леопардовом комбинезоне. На груди у него болтался автомат.
— Все уехали? — спросил Пьер.
Бородач засмеялся, показывая белые зубы.
— Мне нужен мсье Вагнер…
— А выглядите вы ничего. Похожи на сутенера с пляс Пигаль. Костюмчик, галстучек — шик… а?
Он рухнул в шезлонг, устроив автомат поудобней. Лицо по-прежнему расплывалось в улыбке.
— Не жарко, часом?.. Хотя сегодня довольно свежо. Не больше сорока пяти… а?
— Мсье Вагнер… — прохрипел Пьер.
— Понимаю, понимаю… Значит, так. Пойдете вон туда, видите? За дюной как раз наша база, ошибиться невозможно…
С верхушки дюны лагерь открылся как на ладони: штук тридцать маленьких домиков из шифера вокруг вышки, нелепо торчащей среди песков. На буровой рокотали дизели, но нигде не было заметно ни малейшего движения — ни возле вышки, ни между бараками.
Пьер, увязая в песке, спустился вниз.
Еще один пятнистый комбинезон. Охранник устроился в шезлонге за бруствером из мешков. Въезд в лагерь закрывал шлагбаум.
— Мне нужен мсье Вагнер…
Человек, не сходя с места, поднял ногу и положил ее на противовес шлагбаума. Полосатое бревно поднялось.
Контора представляла собой алюминиевый куб, поставленный на четыре камня. На плоской крыше переплетение разноцветных труб. Два оконца плотно забраны пластиковыми жалюзи.
Пьер толкнул дверь. Темная прохладная комната, кусочек рая посреди адского пекла. Даже озноб пробегает, до того хорошо. Кондиционер поддерживал температуру воздуха градусов на двадцать ниже наружной.
— Что вам угодно?
Голос был сух, подчеркнуто неприятен. В углу за столом сидел человек в чистой белой рубашке. Остренькое личико напоминало мордочку грызуна.