Читать интересную книгу Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле (и) - Мартти Ларни

Мистер Цвиккер вынужден был прервать свою речь, потому что его мысли превратились внезапно во всеобщее мнение, которое проявило свою жизненную силу в ропоте толпы. Газетные фоторепортеры обступили трибуну, а магнитофоны последних известий жадно глотали общественное мнение. Мистер Цвиккер продолжал:

— Дорогие мои слушатели, мы не должны никого судить, не разобравшись. Поэтому я предлагаю вам исследовать и сравнить эти две книги. Напрягите ваш слух! Я прочту вам отрывок из настоящей библии, а затем продемонстрирую то же место в новом, грубо искаженном варианте. Итак, слушайте! Передо мною Песнь Соломонова, в которой Жених аллегорически восхваляет красоту причастия. Это читается так:

«…Се еси добра, ближняя моя, се еси добра; очи твои голубине, кроме замолчания твоего; власи твои яко стада козиц, яже открышася от Галаада. Зубы твои яко стада остриженных, яже изыдоша из купели, вся двоеплодны, и неродящия несть в них…»

Мистер Цвиккер закрыл книгу и открыл другую.

— Вы слышали, друзья мои, слова подлинного Святого писания. Можем ли мы отступиться, отречься от них? Но вот как говорят исказители:

«…Взгляни, моя любимая! Как ты прекрасна! Глаза твои, точно блестящие глаза газели, а мягкая коса — точно первая шерсть ягнят на склонах горы Галаадской. Белоснежный строй зубов твоих напоминает девственную чистоту новорожденных ягнят. Ни одного нет меж ними с изъяном…»

Мистер Цвиккер захлопнул книгу и возвысил голос:

— Не довольно ли? Вы слышали, как грубо правительство Трумэна исказило слово божие. А если я скажу еще, что, говоря о пресвятой деве, там используют слово «женщина», то, я полагаю, этого достаточно, чтобы засвидетельствовать, что искажение совершено. Однако, чтобы все-таки не случилось ошибки, я спрашиваю вас, жители Нового Парижа и окрестностей, найдется ли среди вас хоть один, кто с готовностью не предал бы огню всю эту омерзительную груду скверны?

Толпа молчала. «Вандализм», — шептал Бобо, но голос его не доносился дальше уха Джерри. Мистер Цвиккер оглядел толпу и воскликнул громче прежнего:

— Кто хочет служить диаволу, пусть скажет: «Я»!

Желающих не было. Мистер Цвиккер попытался еще более повысить голос:

— Кто хочет служить Всемогущему на Его собственном языке, пусть скажет «Огонь!»

Полтысячи ртов закричали что есть мочи:

— Огонь!

Мистер Цвиккер сошел неторопливыми шагами с трибуны, вынул из кармана зажигалку и пустил огонек. Политая керосином и бензином книжная груда вспыхнула и заполыхала, выбрасывая огромные языки пламени. Горожане стали расступаться, передние пятились, наступая на задних, и кольцо становилось шире, раздвигаемое грозной силой выпущенного на волю, дико пляшущего огня.

В это время на трибуну взбежал разгоряченный молодой человек, назвавший себя представителем Национального комитета по проверке библиотек. Он зачитал по бумаге следующую речь:

— Как представитель Комитета по проверке, я предлагаю, чтобы жители нашего уважаемого города сожгли заодно и всю остальную негодную литературу. Все произведения, переведенные с французского, немецкого, итальянского и русского языков, можно безотлагательно сжигать. Наша здоровая культура не нуждается в разных Моравиях, Анатолях Франсах, де Мопассанах, Львах Толстых, Гейне и тому подобных развратителях народа. Долой переводную литературу! Очистим наши дома и библиотеки нашей страны! Это будет лучшим протестом против той безнравственности, в которой правительство демократов упражнялось у нас вот уже два десятка лет.

Молодой человек сунул в карман свою бумажку и спустился с трибуны. Горожане начали расходиться. Одни пошли проверять свои книжные полки, другие переместились в бар Франка или в кабак «Три Короля». Но те, кто не имел ни домашней библиотеки, ни денег, чтобы подкрепиться глотком виски, остались наслаждаться общественным фейерверком. В числе последних оказался и гражданин вселенной Джерри Финн и бывший профессор психологии Борис Минвеген. Вскоре обнаружилось, что здесь были и демократы и либералы. Кто-то осмелился высказать свои мысли вслух:

— История повторяется. Новый Париж возвращается к средневековью.

Все обернулись, чтобы взглянуть на говорившего. Это оказался высокий бледный молодой человек, которому было, судя по виду, ближе к двадцати, чем к тридцати годам. Бобо подошел к нему и сказал, как знакомый:

— Психологически движущей силой всяких подобных действий являются влечения и привычки людей. Человеческие мнения складываются под воздействием иррациональных подсознательных факторов.

— Я верю в справедливость вашей точки зрения, — сказал молодой человек.

— Моя фамилия Вейнберг. Доктор Эрнст Вейнберг.

— Я профессор Борис Минвеген. Приятно с вами познакомиться, доктор.

— Судя по фамилии, вы, должно быть, немецкого происхождения?

— Вы совершено правы. Мои родители приехали в Америку из Гамбурга.

— А мои родители прибыли из Берлина. Мне было тогда полгода. Разрешите угостить вас бутылкой пива?

— Весьма охотно, доктор.

Бобо представил новому знакомому Джерри:

— Профессор Финн, преподаватель языков и хиропрактик.

— Из Шотландии, вероятно? — спросил Вейнберг.

— Нет, из Финляндии, — ответил Джерри.

— Очень интересно. А куда вы едете, господа?

— На запад, — ответил Бобо.

— Где ваша машина?

— Завод еще не сделал ее для нас, — усмехнулся Бобо.

— Хорошо, разрешите, я вас подвезу? Я постоянно живу в Детройте, а сюда заехал проведать родителей. Так поедем?

— В Детройт? — спросил Джерри.

— Нет, в кабак. Проедем несколько миль к западу — там в селении, именуемом Пайк Лэйк, есть уютное местечко, где можно спокойно побеседовать.

Они втроем уселись на переднем сиденье машины и покинули Новый Париж.

— Каким способом вы намерены двигаться на запад?

— При помощи ног и большого пальца, — ответил Бобо.

Водитель усмехнулся:

— Вы, стало быть, конкурируете со студентами?

— Только в отношении путешествий.

Мистер Вейнберг свернул на узкую побочную дорогу, по обе стороны которой щиты рекламировали исключительное пиво. Уютное местечко называлось «Маленькая Германия». Это был похожий на охотничий домик придорожный ресторан, принадлежавший какому-то американскому немцу. Когда Бобо узнал, что доктор Вейнберг — психолог и работает преподавателем прикладной психологии в заводской профессиональной школе при автомобильном заводе в Детройте, он сейчас же завел разговор о таких материях, от которых Джерри стало клонить ко сну. Он почувствовал себя брюзгливым собеседником, который в разговоре — как нищий на ярмарке. После пятой кружки он задремал, но это нисколько не помешало его товарищам по столу погрузиться в омуты гештальтпсихологии. Когда Джерри очнулся, очнулись и его приятели. Солнце уже давным-давно спрятало свою лампу, и все нормальные граждане отправились на покой. Несмотря на формальные возражения Бобо, доктор Вейнберг сам заплатил за угощение, пожелал новым знакомым счастливого пути и исчез.

— Что мы будем делать теперь? — беспомощно спросил Джерри.

Бобо пожал плечами.

— Не имею ни малейшего понятия. Во всяком случае, он оказался хорошим парнем. Мы совершенно сошлись с ним на том мнении, что при классификации учеников по степени умственного развития необходимо учитывать кривую Гаусса…

— Борис! — закричал Джерри сонно и раздраженно. — Кривая Гаусса нас не вывезет.

— Что за чушь! Неужели ты действительно будешь утверждать, что определение умственных способностей не является важным вспомогательным средством современной прикладной психологии? Утверждаешь ли ты, что…

— Я утверждаю, что ты сошел с ума? — перебил его Джерри.

Бобо приподнял очки, разгреб свою взъерошенную шевелюру и грустно покачал головой.

— Ты пьян, Джерри.

— Я трезвее тебя. Если ты по кривой Гаусса укажешь, где мы найдем ночлег, тогда твоя ученость не пройдет даром.

Бобо сделался серьезным. Он не нашел другого выхода, как просить милостыню. Поднявшись из-за стола, он направился к толстому хозяину «Маленькой Германии» для переговоров. Через минуту он вернулся и спокойно сказал:

— Дело в шляпе. В гараже у хозяина найдется место, чтобы переночевать. Но прежде чем отойти ко сну, мы должны вымыть полы и починить парочку поломанных стульев. Словом, задания сугубо утилитарные, но в то же время психологически интересные.

Глава шестнадцатая

в которой Джерри и Бобо спасаются от метели и становятся учителями

В середине ноября наши странники медленно и усердно вычерчивали своими ногами карту дорог штата Огайо. Им везло, как висельникам. Чем более жалкий вид приобретали их костюмы, тем меньше помогали им большие пальцы. В течение полутора недель только одну ночь спали они в кровати: в какой-то ночлежке Армии спасения. И вот они приблизились к городу Пэйнсвиллю. Ветер починил свои мехи и теперь дул прямо из Канады. Тонкая снежная накидка покрыла однообразную необитаемую равнину. Проносящиеся машины фыркали клубами колючего, морозного снега в лица путников, покрытые синеватым румянцем. Джерри тер свои руки цвета печенки и с жалостью глядел на товарища, огромную шевелюру которого трепало ветром, как сноп на шесте. Бобо уже два дня был удивительно молчалив и тих. Он простудился, схватил страшный насморк. Глаза его были красны и беспрестанно слезились. Низ носа и губы покрылись струпьями, и он вновь и вновь подтверждал, что самый сильный голос у человека рождается в носу: между переносицей и ноздревыми отверстиями. Шли они медленно, казалось, по дюйму в час. На длинном лесном перегоне они встретили одного вольного бродягу, который направлялся в Толедо. Это был краснолицый крепкий мужчина средних лет. Он сказал, что сделался «хобо» уже тридцать лет назад. У него был опыт и большое знание дела, и потому он каждую реплику кончал словами: