— Однажды, я тоже умру. И тоже хочу быть готовой к этому.
— Такое чувство, будто тебя вырывают из собственного тела. Как будто ты пойман в гигантские когти или челюсти, ты горишь. А потом ты ничего не чувствуешь и кажется, что это длиться вечность, но затем ты возвращаешься и это так же болезненно, как и раньше. Каждый раз, когда тебя убивают — сильфиды, драконы, тролли, любой зверь, — боль длится даже после того, как душа выходит. Чему-то бестелесному не должно быть так больно, — он заколебался, и его голос стал нежным. — Я, так же, был сожжен Сильфидами. Это всегда ощущается так правдоподобно. Иногда, даже спустя поколение, я все еще чувствую огонь.
Я прижала кулаки к своей груди.
— Вот почему каждый сосредоточен на настоящем и будущем. Прошлое слишком болезненно, особенно когда ты вспоминаешь, как жизнь заканчивается. Часто внезапно, — он покачал головой. — Четыре поколения назад, при нападении дракона, Стэф спас только мою шляпу, чтобы похоронить. Она была отброшена в сторону, и это было единственным, что осталось.
Я не могу представить себе такую жизнь, или смерть. На протяжении тысячелетий. А потом появляюсь такая я, вечно спрашивающая о вещах, которые произошли до моего появления. Я не думала, что мое любопытство вызывает так много боли.
Прежде, чем я смогла найти достойное извинение, он сказал:
— Я думаю, что на прошлой неделе ситуация не была бы столь драматична, если бы я уже не был убит драконами двадцать лет назад.
Это случилось до моего рождения, но чувства были достаточно свежи в его памяти.
— Что произошло?
Он замер и его объятье ослабло.
— Я отправился на север, потому что был одинок. Я чувствовал пустоту, и мне нужно было вдохновение. Стэф тогда только достигла своего пятнадцатилетия и сказала мне не ходить, потому что я был слишком стар, но у меня не было причин откладывать это. Циана умерла за несколько лет до этого.
Я кивнула. Ли говорила, что Сэм и Циана были близки.
— Во время путешествия, которое длилось уже неделю, — пробормотал он, сейчас его голос звучал отстранено, — я наткнулся на белую стену, которая шла вверх примерно на целую милю, — он замолчал.
— Такая же, как в Сердце?
Он моргнул.
— Что?
— Стена. У нее был пульс, как у той, что окружает Сердце?
— Я... — он выглядел смущенным, как и в тот день, когда я спросила, как он узнал, что храм пуст. — Драконы наступали со всех сторон. Прежде, чем я успел что-либо сделать, они убили меня.
— Что насчет стены?
— А что стена? — он глубоко вздохнул, вынырнув из воспоминаний, и поцеловал меня в висок. — Ты смогла отвлечь меня. Хорошая работа.
Мою кожу покалывало там, где его губы коснулись меня.
— Но... неважно. Может быть, лучше отложить вопрос о стене на потом. Я могу посмотреть о ней в библиотеке.
— Я думаю, мы должны посмотреть, сколько времени осталось для наших уроков.
— Ты уверен, что можешь сейчас со мной заниматься?
Я встала с его колен. Как бы мне не нравилась наша близость, было неправильно то, что он держал меня и целовал в голову, когда я не до конца уверена этим ли мы сейчас занимаемся. Библиотечное время, ланч, поцелуи в голову. Сегодня, вероятно, особая ситуация, но все же.
Он взял меня за руки, когда я предложила ему помощь, но не опирался на меня.
— Уроки музыки должны восстановить ритм нормальной жизни, который столь мне необходим, и я хотел бы услышать, что ты играла.
Я смутилась, и пожала плечами.
— Я не хочу, чтобы ты… ну, ты знаешь.
Мои внутренности сжались. Было легче играть, когда его не было.
— Я в порядке.
Он провел пальцами по моей щеке.
Я проигнорировала его прикосновения и направилась к двери, повышая голос на пол тона.
— Тогда ладно. Но не смейся. У меня нет миллионов лет практики по выдумыванию композиций.
Он усмехнулся.
— Я не настолько старый.
— И пианино еще даже не было изобретено. Ага, я знаю. Поменяй пластинку, Сэм.
Я напряженно улыбнулась. Он хотел вернуться к нормальному состоянию? Ладно.
Он притворно удивился и последовал за мной в зал. Там он отпустил мою руку и остановился, прижав меня к себе, как будто мы танцевали.
— Я просто думал о названии для твоего вальса. — Я ждала. — Если тебе оно понравится. Если что, мы можем изменить его в любой момент.
Его голос дрожал, вероятно, потому что утро выдалось таким ужасным, но я думаю, он хотел, чтобы мне понравилось.
— Воплощение Аны.
У меня появилось такое чувство, будто моя грудная клетка слишком мала для сердца.
После всех этих неправильных поцелуев в голову, после того, как мы почти поцеловались на кухне, и после его неохотных соглашений танцевать со мной каждое утро... мне вдруг показалось, что он знал меня лучше, чем кто-либо в мире. Лучше, чем кто-либо когда-либо будет знать.
Он видел мои глубочайшие желания, спрятанные так глубоко, что я сама едва о них знала.
Никто не знает, смогу ли я возродиться после смерти, но вальс будет всегда начинаться, и заканчиваться на мои четыре ноты. Он создал музыку вокруг вещей, которые напоминают ему обо мне.
А сейчас это имя. Мое имя.
Через сто или тысячу лет после того, как я умру, кто-то может сыграть мой вальс — даже Ли, которой всегда не нравилось мое присутствие, — и они будут помнить меня.
Благодаря Сэму, я была бессмертной.
Глава 19 — Нож
Верные его слову провести оставшуюся часть дня как обычно, мы спустились вниз, не оставив мне времени погреться в отзвуках моего бессмертия.
Я все еще светилась от радости, когда подошла к пианино.
Может быть, худшее уже позади. Может быть, мы действительно можем вернуться к нормальной жизни, и это означает, что я должна рассказать ему о ночном приключении, но я подавила этот порыв. Он должен знать, что кто-то преследовал меня, но я могу рассказать ему об этом позже, не когда мы только что обсуждали его смерть и не когда он увековечивал меня с помощью музыки.
Я заняла место за инструментом, было не очень комфортно, так как он смотрел мне через плечо.
— Разогрейся снова.
Я знала, что лучше не спорить, поэтому просто надела перчатки. Гаммы и арпеджио вылетали из-под моих пальцев, пока Сэм сидел на стуле рядом с задумчивым видом.
— Что? — спросила я.
Он встряхнул головой, словно вышел из транса, и потянулся за блокнотом и ручкой.
— Сыграй то, что придумала.
— Ты уверен?
— Если что-нибудь случиться, ты ведь спасешь меня, — он улыбнулся, и следующие два часа я играла и старалась перенести музыку на бумагу, пока он делал какие-то заметки и хмыкал в мою сторону.