Читать интересную книгу Екатерина Медичи - Иван Клула

Вскоре Карл IX покинул свою супругу и отправился в Вилле-Котре, куда переехал двор и где он неистово предавался охоте, потешным боям на снегу, которого в тот год было особенно много. Такие забавы взрослого ребенка продолжались в декабре в Ферте-Милон.

А при французском дворе тем временем готовились к великому событию – торжественному вступлению короля и королевы в Париж. Екатерина рассудила, что наступило время символически передать реальную власть, пусть даже только внешне, ее сыну, потому что теперь на трон взошла новая царствующая королева. Королеве-матери шел пятьдесят первый год, и она переживала весьма неблагоприятный период в своей жизни. Еще с осени она постоянно болела. Сначала она страдала от приливов крови, потом очень мучилась из-за ленточного червя, чье присутствие причиняло ей массу страданий и головные боли; когда она от него избавилась, тут же снова начала давать аудиенции, причем держалась очень мужественно, создавая иллюзию, что она в добром здравии, и пользуясь всевозможными ухищрениями – например, она носила накладные светлые волосы с рыжеватым оттенком. Но положение оставалось серьезным. [207]

6 марта 1571 года среди всего этого великолепия состоялось вступление Карла IX в Париж. Король появился в окружении представителей монашеских орденов, корпораций ремесленников и знатных вельмож. Он был в кольчуге и в мантии из серебряного сукна. Церемония закончилась молебном в Соборе Парижской Богоматери и пиром. Все заметили, что принцы Конде и Наваррский уклонились от участия в церемонии; они остались в Ла Рошели. Подобно принцам, многие дворяне игнорировали празднество, одни – из соображений безопасности, как и принцы, а другие выразили таким образом протест против обсуждавшегося в тот момент проекта – возложить на них часть государственных издержек.

10-го состоялась торжественная процессия, а 11-го – заседание в парламенте, где король произнес речь, выразив благодарность Господу Всемогущему и своей матери: «После Господа, именно королеве, моей матери, я более всего обязан. Благодаря ее нежности по отношению ко мне и к моему народу, ее старанию, ее рвению и ее осторожности она так хорошо вела дела этого государства в те времена, когда мой возраст не позволял мне ими заниматься, что никакие бури гражданской войны не смогли поколебать мое королевство». Могла ли Екатерина мечтать о большем триумфе? Ее сын во всеуслышание и с глубокой искренностью объявил о своей любви и преданности – не было ли это самой высокой наградой?

Церемония коронации юной королевы состоялась в Сен-Дени 25 марта, а вскоре после этого, 29-го, состоялось ее вступление в Париж: это позволило парижанам использовать «машины», подготовленные для вступления короля, и избавило дворян от обременительной поездки на праздник. Темой праздника на сей раз была естественная дружба Франции и Германии.

Арки, возвышения, всевозможные машины были украшены по-новому. На портале улицы Сен-Дени теперь был изображен король Пепин Короткий и его сын Карл Великий. У фонтана Понсо королева-мать возлагала на Елизавету [208] венец из лилий, а у их ног танцевали три Грации. У заставы Маляров между двумя большими серебряными колоннами открывалась арка, украшенная изображениями рек Франции и Империи, ее верх был украшен статуями Генриха II, «защитника германской свободы», и Карла IX. У фонтана Невинных Младенцев золотая статуя Сатурна в десять футов высотой заменила бога Гименея. Наконец, на мосту Собора Богоматери провозглашалось, что рождение королевского ребенка объединит весь мир вокруг Франции и Германии.

Пока в Париже проходили эти пышные празднества, в Ла Рошели состоялась другая церемония: под пение псалмов люди в суровых черных одеяниях праздновали свадьбу адмирала де Колиньи и мадемуазель д'Антремон. Свадьбу омрачило известие о смерти кардинала Оде де Шатильона в Англии. Такой контраст – королевская радость и сдержанная печаль – можно было бы истолковать как знак окончательного разрыва между католиками и протестантами из-за вступления короля, вследствие его брака, в лагерь Габсбургов.

Но каким-то странным образом такая ситуация была скомпрометирована рвением папы Пия V. Непримиримый враг еретиков и неверных, понтифик своей собственной властью дал титул великого герцога Козимо Медичи, желая вознаградить его за военные кампании во Франции и действия пизанских галер в Средиземном море. Только в ноябре 1570 года Франция нехотя приняла его буллу от 26 сентября 1569 года. Екатерине было в этот момент выгодно умаслить своего кузена, одного из основных кредиторов, дававшего не только деньги, но и солдат. Таким образом, она пожертвовала предпочтением, которое во времена Генриха II оказывали герцогу Феррарскому.

Молодой король тем временем сумел извлечь пользу из прямых контактов с вельможами и дипломатами во время празднеств в марте 1571 года. У него была конфиденциальная встреча с послом Петруччи, которому он четко выразил свою волю: «Если великий герцог и я договоримся прийти на помощь принцу Оранскому, то испанцам уже не придется [209] думать только об Италии и моем королевстве». Через несколько недель в присутствии всего двора Карл IX во всеуслышание заявил шевалье де Серру – хитрому дипломату и знатоку Италии, что он решил поддержать Козимо. Его собеседник одобрил его намерения: «Если к Франции и Флоренции присоединятся Венеция, Англия и немецкие государи, то придет конец испанскому владычеству как в Нидерландах, так и в Италии».

Воинственное настроение и независимость Карла тревожили Екатерину, которую сын намеренно держал в стороне от этих планов. «Королева, моя мать, слишком робка», – доверительно сообщил он Петруччи 11 июня. Но в действительности, он просто боялся открыть эти планы Екатерине и предпочитал довести переговоры до того момента, когда она просто будет вынуждена дать свое согласие. Он приказал передать конкретные предложения Козимо. Со своей стороны великий герцог направил к нему чрезвычайного посла Альбертани, который явился в начале июля 1571 года в Монсо. Осторожный ответ Козимо был передан одному королю: начинать военные действия против Филиппа II – дело сложное и важное, поэтому нужно узнать мнение королевы-матери и императора, ставшего теперь близким родственником этих королей. Но Карла IX не смутил такой уклончивый ответ, и он повторил свое предложение о вмешательстве.

Успех предстоящего вторжения, о котором Екатерина пока еще не знала, целиком зависел от участия Англии. А для того чтобы этого добиться, имелся простой способ – объединить Францию и Англию с помощью брака герцога Анжуйского и Елизаветы. Инициативу возобновить эти переговоры взяла на себя именно королева-мать. Она полагала, что ей удалось доказать своему сыну все преимущества этого брака: союз с английским престолом принесет ему «дружбу германских князей и поможет добраться до Империи и завоевать Нидерланды».

В Лондон с двумя портретами Анжу для Елизаветы отправились капитан гвардейцев герцога Ларшан и доверенный человек Екатерины Кавальканти. Королеве понравились [210] большое достоинство претендента на ее руку и серьезная зрелость, приличествовавшая ее будущему супругу. Она заметила, что разница в возрасте не так уж важна; и чтобы доказать это, она себя несколько омолодила, сказав, что ей всего тридцать пять лет. Но так как она не собиралась разрешать герцогу отправлять католический культ, переговоры снова зашли в тупик. Карл IX обвинил в этом своего брата: «Вы постоянно говорите о вашей совести; но вы не признаетесь, что есть другая причина – духовенство предложило вам крупную сумму, желая оставить вас здесь как борца за дело католицизма». Эти резкие слова вызвали слезы у Анжу и его матери.

К этому времени сын, наконец, соизволил сообщить своей матери о решении помочь великому герцогу Флорентийскому в его ссоре с Габсбургами. Она одобрила его планы и написала Козимо, посоветовав ему заручиться поддержкой венецианцев. Предвидя возможный конфликт с испанцами, было бы неплохо нейтрализовать протестантов. Поэтому Екатерина попросила своего кузена убедить папу, что приезд адмирала де Колиньи ко двору нужен для объединения внутри страны. Позже она попросила его получить в Риме разрешение на брак ее дочери Маргариты с принцем Наваррским.

В августе соглашение, достигнутое с Колиньи и содержавшее десять статей, было подписано королевой и королем: после досрочного предоставления четырех безопасных городов адмирал и Конде снова были в милости при дворе. Король не хотел предпринимать никаких действий во Фландрии, не посоветовавшись с ним: он пригласил адмирала в Блуа. 12 сентября Колиньи туда приехал; его приветливо встретил Карл IX в апартаментах Екатерины – у нее была лихорадка и она не вставала с постели. Встреча королевы и того, кого еще так недавно преследовала ее ненависть, свелась к приветствиям в соответствии с этикетом.