Читать интересную книгу Роман женщины - Александр Дюма-сын

— В камин, он жжет их.

Юлия закусила губу.

— А где хранит он свои важные бумаги? — спросила она.

— Вот здесь, — отвечал Флорентин, указывая на этажерку, стоящую между двумя окнами кабинета.

— Ключ от нее постоянно у него?

— Точно так, сударыня.

— Нужно подделать другой.

— Каким образом?

— Украсть настоящий и уверить его, что он затерял его сам. Ты передашь этот ключ мне. Не бойся ничего, Флорентин; к этому нет иных причин, кроме ревности женщины. Ты обязан только уведомлять меня ежедневно, где бывает твой господин, получил ли он письмо, спрятал ли он его или сжег; понимаешь?

— Понимаю.

— Завтра утром доставишь мне ключ, а вечером уведомление — вот тебе за первый месяц.

При этом Юлия отдала свой кошелек Флорентину.

— Ежели же когда-нибудь приедет к нему дама, — прибавила Юлия, — ты должен дать мне знать или тотчас же после ее визита, или, если возможно, ранее его.

— Понимаю, — отвечал Флорентин. — Впрочем, если вы и забыли приказать что-нибудь, я угадаю, что вы забыли.

— Ты умный малый! — сказала Юлия.

— Вы увидите.

— Главное — молчание.

— Будьте покойны, сударыня.

На другой день ключ был уже доставлен Юлии.

Что же делала Мари в то время, когда так занимались ею и когда Юлия предчувствовала, что она непременно обманет мужа? Она жила сердцем между матерью, отцом, мужем и дочерью — любя каждое из этих дорогих для нее существ.

Но мы обязаны сказать, что молодая женщина начинала уже хитрить относительно Эмануила и своей дочери, и письма ее к подруге не имели уже прежнего оттенка грусти.

IV

Между тем вот что писала она Клементине:

«В одном из моих писем я, кажется, говорила тебе, что Леон де Гриж, имевший желание на мне жениться, как будто боялся после моей свадьбы показываться к отцу и к нам. Если помнишь, я говорила также, что не могу понять, отчего он приписывает такую важность такому весьма обыкновенному случаю. Но теперь он вооружился решимостью и сделался одним из постоянных моих посетителей и, как кажется, ухаживает за мною.

Понятно, я не говорю об этом Эмануилу, считая лишним искать его защиты против этого молодого человека, тем более что его ухаживанье может служить мне развлечением. Удивительны, однако, эти мужчины! Они воображают, что полтора года замужества достаточно, чтоб охладить женщину к ее мужу и расположить ее с радостью потакать их желаниям. Может быть, и есть женщины, которые оправдывают такое предположение, но я не принадлежу к такой категории. Я вовсе не хочу гордиться своей твердостью, она заключается не во мне самой, но в любви моей к Эмануилу и в привязанности к дочери — вот стражи, поставленные судьбою у дверей моего дома; они сберегут меня.

К тому же у него прелестная любовница, которая гораздо красивее меня, и, по правде, я не понимаю, отчего он не может жить у ее ног. Какую странную связь имеют эти мелкие явления жизни! Ты не забыла ту брюнетку, которую мы видели в опере и которую мы заметили по великолепному браслету? Она-то и есть его любовница, по крайней, мере, она бывает с ним повсюду.

Чтобы ты могла понять, какую позицию занимаю собственно я, я расскажу тебе, что было вчера.

Ты знаешь прямодушие и благородство Эмануила: он первый подал руку де Грижу и пригласил его бывать у нас; де Брион забыл, кажется, что я очень нравилась маркизу и что он мог все еще обо мне думать. В частной жизни муж мой смотрит на людей через призму своего собственного сердца; он недоверчив только в палате. Обыкновенно в это время у меня бывают или отец, или маман, или барон де Бэ, но иногда я бываю совершенно одна, так случилось вчера.

По одному уже началу разговора я угадала, что маркиз имел сообщить мне что-то необыкновенное, но я никак не ожидала услышать объяснение. Уверяю тебя, что удовольствие, которое должны испытывать некоторые женщины, заставляя ухаживать за собою, — мне понятно; это такая охота, где охотник бывает в то же время дичью и это должно быть очень занимательно для тех, кому нечего делать.

Но такого рода отступления надо отложить в сторону, иначе мы не доберемся до дела.

Между мной и де Грижем начался один из тех общих разговоров, которые можно было бы назвать пустейшими, если бы под ними не скрывались мысли и желание высказать то, о чем невозможно говорить прямо. А между тем, есть люди, которых я узнала очень недавно, но которые нелепы и скучны до невозможности; они приходят для того, чтобы, как говорится, сделать визит; визиты эти для них сделались привычкою, обязанностью, необходимостью; у них нет другого дела, потому-то они только и делают что визиты. Эти люди никогда не нарушают строжайших правил этикета; и потому ничто не может быть приличнее и в то же время скучнее этих господ. Как покажутся тебе люди, надевающие галстуки, перчатки, фрак для того только, чтобы прийти с подобными разговорами: «Вы были вчера в опере, сударыня?» — «Да». — «Что вы скажете об этом представлении?» — «Оно шло прекрасно». — «Уверяют, что скоро Россини подарит нам новую оперу, о ней много говорят. А вы думаете быть на бале у графини де*? Он будет великолепен. Вы, как прелестная женщина, должны быть там».

Вот в каком виде является их любезность, если они и позволят себе высказать ее. И таким образом проходит час; потом они отправляются к другой, и таких-то людей называют великосветскими и, конечно, по привычке находят их даже умными. Чему служат такие люди на земле? Значит, они ничего не любят, если до такой степени свободны располагать своим временем и тратят его так бесполезно? И есть женщины, которые не могут обойтись без них. Я же всегда предпочту им таких, как де Гриж, которые являются не без цели; по крайней мере, видишь пред собою живое существо, а не автомат.

Разговор наш с де Грижем, хотя и начался точно так же, но было очевидно даже для меня, еще неопытной в этой дипломации, что он поведет к чему-нибудь более серьезному.

Мне хотелось перехитрить его. «Вы были на последнем представлении оперы? — сказал он мне. «Да; мне помнится, что я вас там даже видела». — «Действительно, я был там». — «В боковой комнате, не так ли?» — «Так точно», — отвечал де Гриж, краснея. «Я уверяла де Бриона, что это вы, хотя он и утверждал обратное. К тому же вас едва было видно, вы скрывались в глубине ложи, тогда как впереди вас сидела замечательной красоты женщина». — «Она брюнетка», — сказал де Гриж, почти с презрением, что было уже весьма лестно для меня. «О, не гнушайтесь черными волосами, — возразила я, улыбаясь, — они не так дурны, вы и сами это хорошо знаете; если же они вам не нравятся, то это, должно быть, весьма с недавнего времени, потому что еще вчера в Елисейских полях, стоя у кареты, вы разговаривали с этой брюнеткой, которую я очень часто встречаю. Я даже полюбопытствовала узнать, кто она; маман отвечала мне, что она не знает ее». — «Не мудрено, она иностранка», — возразил он и покраснел снова. «Верно итальянка?» — «Вы угадали». — «Мне нравятся такие женщины, в них есть первородный вид красоты». — «Вы снисходительны к ним, как и должна быть царица к своим подданным».

Такой ответ мне показался пошлым, но я возразила, желая видеть, как де Гриж воспользуется моим возражением. «Вы очень любезны, маркиз, и мне хотелось, чтобы де Брион был бы хоть немного с вами согласен в этом отношении». — «Я охотно согласился бы поменяться, — отвечал он, — и не отказался бы быть для вас хоть несколько тем, чем он есть».

Этот ответ заставил меня покраснеть, в свою очередь. Я ожидала, конечно, что-нибудь, но уж никак не такой пошлости.

Маркиз заметил без сомнения неприятный эффект своей фразы, потому что тотчас же постарался придать ей другой смысл. «Все и везде только и говорят что о де Брионе, и, разумеется, всякий считал бы себя счастливым быть на его месте». — «Да, но это иногда огорчает меня, — возразила я, — ибо когда он прославляет себя в палате, я скучаю часто и очень скучаю дома».

Может быть, мне не следовало бы говорить этого и вызывать молодого человека на откровенность; но я действовала так для того, чтобы наши отношения могли определиться с большею ясностью. «И эту скуку увеличивают еще более непрошеные гости», — прибавил он. «Я сказала часто; надо было сказать, когда я бываю одна; вы так же обидчивы, как и любезны, маркиз». — «В таком случае, — поторопился проговорить он, — если вы позволите, я буду приходить чаще разделять с вами скуку». — «К несчастью, вы уезжаете».

И точно, как-то де Гриж говорил мне о своем намерении уехать из Парижа. Говоря это, он думал, быть может, что мысль об отъезде его возбудит во мне чувство любви к нему. «Да, — отвечал он, — если б я мог разогнать вашу скуку хоть на один час в день, я не уехал бы». — «За что хотите вы принести мне такую жертву, за которую только белокурые волосы могут быть благодарны, а черные, быть может, сильно наказаны?» — «Вы хотите этим сказать, что я сделаю лучше, если не откажусь от предполагаемой поездки?» — «И тем более, — прибавила я с жестокостью, — я жалуюсь, как ребенок, без всякой причины, потому что если я скучаю в отсутствие моего мужа, то чувствую себя еще счастливее, когда он возвращается. К тому же Эмануил не навсегда же посвятит себя политике, и мы можем тоже уехать куда-нибудь. Отчего вы не женитесь? Тогда вы тоже уехали бы вместе с женою».