Читать интересную книгу Ночь Томаса - Дин Кунц

И я не знал, почему я все это чувствую, потому что понятия не имел, какому служу делу. Хотя, возможно, знал сердцем, но держал это знание при себе, предпочитая пребывать в неведении, из страха, что правда парализует меня, превратит в камень, точно так же, как миллионы лет превращают в него дерево.

Глава 42

На случай, если рыжеголовая парочка посетила Хатча и, не удовлетворившись полученными ответами, решила подождать меня, я проверил дамский пистолет, который захватил с собой. В обойме на десять патронов их осталось девять. Я снял пистолет с предохранителя.

А потом, вероятно, потому, что деваться мне было некуда, прошептал: «Ладно, пан или пропал».

Достал из вазона с цикламенами пластиковый пакетик, в котором лежал запасной ключ.

Бесшумно открыл дверь. Тишина. Запах булочек с корицей. Золотистый свет лампочек-ночников в нишах под столиками.

Все как и должно быть. Не самый лучший признак.

На этот раз в штанах, я пересек уютную кухню и осторожно двинулся по коридору.

Заглянув в гостиную, увидел Хатча. Он сидел в том же кресле, накрытый до талии пледом. Только книгу отложил в сторону. И тихонько похрапывал.

Я поставил пистолет на предохранитель, убрал в карман.

Хатч, должно быть, пообедал в мое отсутствие и вернулся в гостиную, чтобы посмотреть телевизор. Показывали старый фильм, в котором он играл главную роль. Звук Хатч выключил.

С ним играла дивная Дебора Керр,[40] такая же прекрасная, как в фильме «Жизнь и смерть полковника Блимпа», такая же тревожная, как в «Конце романа», такая же элегантная, как в «Здравствуй, грусть», такая же юная и наивная, как в «Черном нарциссе».

Хатч в те годы не напоминал журавля. Высокий, с роскошной гривой волос — настоящий экранный лев. Время еще не превратило благородный профиль в его карикатуру: покатый лоб, крючковатый нос, срезанный подбородок.

В этот самый момент он, вероятно, пылко объяснял Деборе Керр, кто она для него. Нежно держал за плечи, а она смотрела на него снизу вверх, и дело неумолимо шло к поцелую.

— Она была великолепна. — Хатч проснулся, пока я стоял, зачарованный образами на экране.

— Вы ее любили, сэр?

— Да. Очень сильно. На расстоянии. Она была недоступной. Настоящая леди. Сейчас таких нет.

И вот он, поцелуй. Несколько слов. Второй поцелуй, растворившийся в каком-то европейском побоище.

Хатч вздохнул:

— Полвека пролетает, как один год. Не отдавай даже часа скуке, сынок, или мечтам о будущем.

— Делаю все возможное, чтобы не терять времени даром, — заверил я его.

Он выпрямился в кресле.

— Очень сожалею, но про тебя никто не спрашивал.

— Рад это слышать.

— Я бы устроил такое представление. У актеров удивительная профессия, сынок. Если ты много играешь других людей, тебе нет нужды думать о собственном характере и мотивациях.

— Чтобы спасти свою шкуру, этим вечером мне пришлось стать другим человеком. Гарри Лаймом.

— Для этого требуется смелость. Ты — не Орсон Уэллс.[41]

— Полностью с вами согласен, сэр.

— Я едва не получил главную роль в «Третьем человеке». Но не мог перейти дорогу Джозефу Коттону.[42] И он справился с ролью великолепно.

Я сел на скамеечку для ног.

— Мистер Хатчинсон…

— Называй меня Хатч. Все так называют.

— Да, сэр. Вы знаете, когда я поступил к вам на работу, одежды у меня было немного…

Наклонившись вперед, со вспыхнувшими глазами, он меня прервал:

— Завтра мы пойдем в комиссионный магазин! Эта идея не отпускает меня с того самого момента, как вчера мы поговорили об этом.

— Видите ли, я собирался сказать… сейчас я пойду наверх, чтобы надеть чистый свитер. И я очень спешу. Вот и хотел попросить вас, если это не доставит особых неудобств, избавиться от остальной моей одежды.

Он понял, хотя понимать ему не хотелось.

— Какая необычная просьба.

— Я должен уехать этим вечером, сэр.

— Но почему? — Он поднял руку, которая на съемочной площадке касалась Деборы Керри. — Да, конечно. Здоровяк с островком бороды под нижней губой, рыжеголовый парень с плохими зубами. Или с хорошими. То есть, как я понимаю, конфликт разрешить не удалось.

— Полностью нет.

— И ты решил податься в бега.

— Совершенно верно.

— Однажды мне тоже пришлось убегать.

— А Генри Фонда вас преследовал.

— Это точно. Я думаю, было бы лучше, если б Генри сразу меня застрелил.

— Но вы же не сделали ничего противозаконного.

— Да, но иногда невинные умирают, а зрителям нравится трагедия. Сынок, ты пришел сюда с одним чемоданом, а уходишь лишь в одежде, которая на тебе.

— Я предпочитаю путешествовать налегке.

— Только обязательно надень штаны.

— Само собой, сэр.

— Зови меня Хатч. Все зовут. Эта твоя одежда из комиссионного магазина… ты ее приобрел на определенных условиях?

— Не уверен, что понимаю вас, сэр.

— Если человек покупает одежду в комиссионном магазине, а потом она ему больше не нужна, он должен отдать ее тому, кто беднее его?

— Нет, сэр. Вы можете выбросить ее на помойку.

— Тогда это легко. Я думал, что существует некий порядок, которому мне придется следовать, если уж я соглашусь выполнить твою просьбу. — Он отбросил плед и собрался встать.

— Еще одна просьба, пусть мне и не хочется обращаться к вам с ней.

У него вытянулось лицо.

— Ты хочешь забрать булочки, которые испек сегодня?

— Нет-нет. Они ваши.

— Это хорошо. Отлично. Прекрасно.

— Сэр, я хотел спросить, вы позволите взять один из ваших автомобилей?

— Разумеется. Ты — превосходный водитель.

— Попытка уехать на автобусе или поезде для меня слишком большой риск.

— Они будут держать под контролем общественный транспорт.

— Именно. Если вы позволите мне поехать на вашем автомобиле в Санта-Барбару, там я оставлю его вашему племяннику, а уж он найдет способ перегнать автомобиль обратно.

На его лбу собрались морщины тревоги.

— Но что будешь делать ты?

— Что-нибудь придумаю по пути. Обычно у меня получается.

— Как-то мрачно все это выглядит.

— Нет, сэр. Рискованно, но не мрачно. — Я поднялся. — С вашего разрешения пойду наверх, переодену свитер. Мне уже пора.

Когда он поднимался на длинные ноги, создавалось ощущение, что на каждой — по два коленных сустава.

— Я буду ждать тебя на кухне с ключами от автомобиля.

— И фонарем. Мне понадобится фонарь. Потом я оставлю его в багажнике.

— Если человек в бегах, ему необходим хороший фонарь. Нет проблем.

Поднявшись наверх, я понял, что мне придется оставить все биографии Синатры. И подумал, что мне они больше не понадобятся.

В ванной я разделся до пояса, вымыл верхнюю часть тела, руки, лицо, следя за тем, чтобы не потревожить рану на боку, заклеенную пластырем. Надел чистую футболку, свитер, уже без надписей на груди или спине.

Когда спустился вниз, фонарь и ключи от «Мерседеса» лежали на центральной стойке.

— Сэр, я не могу взять «Мерседес».

— «Мерседес» — куда лучшее прикрытие, чем «Эксплорер». Они могут ожидать, что такой молодой человек, как ты, в кроссовках и свитере, попытается сбежать в «Эксплорере», но в «Мерседесе» — никогда.

— Я бы взял «Эксплорер»..

— Я отказываюсь дать тебе ключи от «Эксплорера». «Мерседес» — лучшее прикрытие. И я наконец-то режиссер.

— Но…

Хатч указал на сверток в пластиковой оболочке, также лежащий на центральной стойке. На наклейке я прочитал: «СВИНАЯ ШКУРКА», а пластик покрывала изморозь: сверток только что достали из морозильной камеры.

— Я хочу, чтобы ты это взял.

— Сэр. Я люблю свиную шкурку, но едва ли мне удастся в ближайшее время ее приготовить.

— «Свиная шкурка» — это всего лишь мой шифр, чтобы я знал, что в свертке. «Говяжий язык» на наклейке означает, что там двадцатки. «Хлебные палочки» — половина двадцатки и половина — полусотки.

— Деньги? Нет, нет и нет. Я не могу их взять.

— У меня, конечно, есть банковские счета, но, видишь ли, я не полностью доверяю банкам. Когда мне было девять лет, множество банков лопнуло.

— У меня есть деньги, — заверил я его. — Я потратил не все жалованье.

— Этого недостаточно, когда находишься в бегах. Когда человек в бегах, деньги уходят быстро, я это знаю по собственному опыту.

— Это много, слишком много.

— Откуда ты знаешь? Может, «свиной шкуркой» я шифрую купюры по доллару.

— А какие купюры вы шифруете «свиной шкуркой»?

— Не твое чертово дело.

В руках у него оказался розовый пластиковый пакет, на котором желтые птички несли в клювах синие ленточки. Он положил сверток с надписью «СВИНАЯ ШКУРКА» в пакет и протянул мне, держа за две плетеные из золотых веревочек ручки.