Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он немного подумал.
— Три, — уже более громко ответил он.
— А с чем бы ты хотел поиграть?
Молчание.
— С машинкой.
— С какой?
— Ди-ду, ди-ду, ди-ду, — звонко пробибикал он мне на ухо две ноты, явно подражая полицейской сирене. Я засмеялся и обнял его.
— Она у тебя будет, — сказал я.
Возвращение Алисии к скачкам оказалось нерадостным. Она закончила дистанцию последней и вернулась бледная-бледная.
Сама скачка — пять фарлонгов для двухлеток — промелькнула для меня в мгновение ока. Едва-едва она выехала на старт — припавшая к шее лошади фигурка в ярко-красном камзоле, — как через секунду все восемнадцать лошадей стартовали, и вот они уже бегут. На миг мелькнул красный камзол и, словно сбитый радужной волной, остался позади. Алисия выпрямилась в седле, миновав финишный столб, придержала коня, переведя его на шаг.
Я пошел туда, где спешивались все, кроме четырех первых. Там угрюмые хозяева лошадей и тренеры выслушивали бесстрастные рассказы жокеев, уже устремленных мыслью в будущее, о преследовавших их неприятностях и неудачах.
Я краем уха слышал обрывки их разговоров, ожидая Алисию.
— Не пошел, когда я стал подгонять его...
— Не мог работать на ходу...
— Ушибся... зажали... вытеснили...
— Еще жеребенок...
— Подался влево...
Майк Ноланд стоял один, без владельцев, и бесстрастно смотрел на приближающуюся Алисию. Затем погладил лошадь по загривку и критически осмотрел ее ноги. Алисия возилась с застежками на ремнях, которые Ноланд в конце концов помог ей расстегнуть.
— Спасибо... Извините... — все, что она сказала ему. Он кивнул и похлопал ее по плечу — вроде бы так. Алисия не заметила меня и поспешила в весовую. Прошло добрых двадцать минут, прежде чем она вернулась. Она была по-прежнему бледна. Худенькая, сжавшаяся, дрожащая и жалкая.
— Привет, — сказал я.
Она повернула голову и остановилась. Выдавила улыбку.
— Здравствуй.
— В чем дело? — спросил я.
— Ты же видел.
— Я видел, что лошадь была недостаточно быстрой.
— Ты видел, что все мое былое мастерство пропало.
Я покачал головой.
— Нельзя ожидать от прима-балерины, чтобы она устроила галавыступление после того, как три месяца не была на сцене.
— Это совсем другое.
— Нет. Ты слишком многого хочешь. Не будь такой... такой жестокой к себе.
Она несколько мгновений смотрела на меня в упор, затем отвела взгляд, ища другое лицо.
— Ты не видел тут где-нибудь Майка Ноланда?
— Сразу после скачки видел, потом — нет.
— Он будет взбешен, — несчастным голосом сказала она. — Он никогда не даст мне другого шанса.
— А он ожидал, что его лошадь выиграет? — спросил я. — На нее ставили примерно двадцать к одному. Даже и близко не лежало к фавориту.
Она снова посмотрела на меня. По лицу ее скользнула улыбка.
— Я и не знала, что ты играешь на скачках.
— Я и не играл. Просто ради интереса глянул на букмекерские доски.
Она приехала из Ламборна с Майком Ноландом, а я — из Лондона. Когда я разговаривал с ней перед заездом, она была вся в напряженном ожидании глаза широко распахнуты, щеки пылают, лицо живое, по губам то и дело скользит улыбка. Ожидание чуда.
— Мне стало плохо на парадном кругу, — сказала она. — Никогда прежде со мной так не бывало.
— Но тебя же не стошнило...
— Ну да.
— Как насчет того, чтобы выпить? — предложил я. — Или съесть большой сандвич?
— От этого толстеют, — автоматически ответила она, я кивнул и взял ее за руку.
— Жокеи, потерявшие мастерство, могут есть столько сандвичей, сколько захотят.
Она вырвала у меня руку и раздраженно сказала:
— Ты... ты всегда заставляешь людей смотреть на вещи прямо. Все правильно. Я согласна. Нет и намека на то, что я утратила мастерство. Просто зрелище было жалкое. Хорошо, идем и съедим по маленькому сандвичу... если хочешь.
За едой ее меланхолия немного рассеялась, но не до конца, а я слишком мало знал о скачках, чтобы судить о том, верно ли она оценивает себя. На мой взгляд, она выглядела хорошо, но ведь так почти любой выглядел бы, если может стоять в стременах, пока полтонны породистого мяса с грохотом несутся вперед со скоростью тридцать миль в час.
— По дороге сюда Майк сказал, что даст мне заезд в Сандауне на следующей неделе, если сегодня все будет в порядке. Теперь, думаю, он мне откажет.
— Это тебе так важно?
— Да, конечно, — горячо сказала она. — Конечно, важно!
Мы оба услышали в ее голосе и резкость, и уверенность. Она утихла, глаза ее стали более спокойными, и когда она заговорила снова, голос ее уже не был таким надрывным.
— Да, для меня это важно. И это значит, что я по-прежнему больше всего на свете хочу быть жокеем. Значит, я должна работать упорнее, чтобы вернуться к прежнему уровню. Это значит, что я должна забыть эти три месяца и продолжать жить. — Она доела не слишком вкусный сандвич с цыпленком, выпрямилась и улыбнулась мне. — Если ты приедешь в Сандаун, я буду скакать лучше.
В конце концов мы отправились искать Майка Ноланда, чтобы, как сказала Алисия, услышать его честный ответ. Майк Ноланд с откровенной прямотой профессионала сказал ей:
— Нет, ты скакала плохо. Хуже некуда. Все время болталась в седле, как мешок. Но чего ты хотела, впервые сев в седло после того, что тебе пришлось пережить? Я знал, что ты не выиграешь. Я вообще сомневаюсь, что эта лошадь сегодня выиграла бы, будь в седле сам Фред Арчер. Ну, пришла бы третьей... четвертой. — Он пожал плечами. — В списке участников он и близко не стоял к победителям. В другой раз будешь скакать лучше. Я уверен.
До Сандауна, ладно?
— Ладно, — тихо ответила Алисия.
Великан тепло улыбнулся с высоты своих пятидесяти лет и снова похлопал ее по плечу.
— Это лучшая девушка-жокей в Европе, — сказал он мне. — Плюс-минус десятка два.
— Спасибо и на этом, — сказала Алисия.
Я ездил в Сандаун и на следующей неделе, и еще на пару скачек неделю спустя — на третий раз Алисия выиграла два заезда. Я смотрел на то, как ей аплодируют, как ее приветствуют. Она то и дело светло улыбалась, расседлывая лошадь, глаза ее сияли, движения были быстры и уверенны. Ее мастерство снова вернулось к ней, дух ее был на высоте, не то что прежде. День ото дня золотая девушка восходила все выше и выше к новым вершинам, и наутро после двух ее побед газеты напечатали ее портрет под восторженными заголовками.
Она вроде бы все еще хотела, чтобы я был поблизости. Особенно ей приятно было видеть, как я ее жду. Она выискивала меня в окружавшей ее толпе и улыбалась, когда находила. Она каждый раз приезжала из Ламборна и уезжала вместе с Майком Ноландом, но проводила свои свободные минуты на скачках со мной, уже не цепляясь за меня, как утопающий за соломинку. Она была на плаву и скользила по волнам, устремляясь мыслью к далекому горизонту. Она становилась счастливой, так как ей больше всего это было нужно.
— Я еду домой, — сказала она как-то раз.
— Домой?
— В Италию. К папе. Я так давно не была дома.
Я посмотрел в ее тонкое личико, сейчас такое полное здоровья, такое загорелое, такое уверенное, такое знакомое...
— Мне будет тоскливо без тебя, — сказал я.
— Да? — Она с улыбкой смотрела мне в глаза. — Я в неоплатном долгу перед тобой.
— Нет, — ответил я.
— Да. — Судя по голосу, она считала это само собой разумеющимся. Как бы то ни было, мы прощаемся не навсегда. Никакой трагедии в этом нет. Я вернусь. Сезон гладких скачек здесь через несколько недель заканчивается, но я определенно буду скакать в Англии следующим летом. Следующее дето — до него целая вечность.
— Алисия, — начал было я.
— Нет. — Она покачала головой. — Не говори того, что у тебя на сердце. Продолжай притворяться скалой, поскольку у меня до сих пор нет прочной опоры. Я еду домой, к папе... но я хочу знать, что мне стоит лишь позвонить. Иногда я просыпаюсь вся в холодном поту... — Она осеклась. — Я чушь несу.
— Ты только позвони, — заверил я ее.
Она метнула на меня настороженный взгляд.
— Тебе ведь никогда не надо повторять дважды, правда? Иногда и одного раза не нужно. Не забывай меня, ладно?
— Не забуду, — ответил я.
Она улетела в Италию, и дни мои стали пусты, хотя дел было невпроворот.
То, что Неррити чуть было не лишился Ординанда, вызвало скандал в благородном семействе владельцев дорогих лошадей, и я в сотрудничестве с нашими приятелями из страховой компании «Ллойдз» занимался возведением линии обороны против возможных подражателей нашим похитителям.
Некоторые из владельцев предпочитали застраховать своих лошадей на случай их похищения, но большинство страховали детей и жен. Меня вдруг стали приглашать во многие солидные особняки, чтобы выслушать от меня глубокомысленные суждения нашего председателя, и председатель непонятно почему решил, что я специалист по скачкам.
- Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Фрэнсис Дик - Детектив
- Лучше не возвращаться - Дик Фрэнсис - Детектив
- Ноздря в ноздрю - Дик & Феликс Фрэнсис - Детектив
- На полголовы впереди - Дик Фрэнсис - Детектив
- Двойная осторожность - Дик Фрэнсис - Детектив