пор не могу забыть тот вечер, когда моей беременной жене внезапно стало плохо. Помню, как негнущимися деревянными пальцами набирал номер скорой, как в ответ слышал лишь: ожидайте, скоро будем. Помню, как, , сам повез ее в больницу, как мчался, наплевав на все правила дорожного движения, помню бледную, в слезах, перепуганную жену, которая о чем-то тихо молилась, как никогда в жизни. В роддоме я был готов растерзать всех и каждого, кто мог помешать Наташе получить помощь: долго копающуюся регистраторшу, удивительно спокойную врачиху, которая заявила мне: «Что вы так волнуетесь? Беременные такие мнительные», – и что-то про естественный отбор. Впрочем, последнюю я готов был отвести в сторонку и придушить. Нет, я, конечно, догадывался, что у нас с медициной плохо , но не до такой же степени, чтобы про естественный отбор вещать. Интересно, зачем она с такой логикой в медицинский-то поступила?
Наташу увели на осмотр. А мне пришлось ждать в коридоре. Нет ничего страшнее томительного ожидания, когда все нервы на пределе, нечем себя занять и остается лишь расхаживать из стороны в сторону, а в голову лезут уже не самые приятные мысли. Наконец ко мне подошел врач и объяснил, что моей жене придется остаться в больнице, но самое главное – наш ребенок в порядке, мы приехали вовремя, мы успели.
Двери открылись, и впервые за столько дней я увидел жену – счастливую, улыбающуюся, пусть и с немного уставшим взглядом. Рядом с ней шла акушерка, которая и держала нашу малышку, завернутую в кружевное одеяльце, перевязанное бантиком, как подарок. По сути, она и есть самый лучший подарок. Я вручил жене цветы и подошел к акушерке, чтобы взять ребенка. К моему удивлению, это оказалась не так страшно, как я предполагал. Друзья подходили ближе – посмотреть малышку, поздравить нас. И, к моему удивлению, я увидел среди присутствовавших и своих родителей. Как они узнали?
Для кого-то присутствие родителей на выписке из роддома абсолютно обычная и даже обязательная вещь. Моих же не было даже на свадьбе. Собственно, поэтому я с ними и в ссоре. Родителям не понравилась их будущая невестка. Для них Наташа была бесприданницей, и наличие двухкомнатной квартиры для них роли не играло: масштаб не тот. Не такой они представляли женитьбу собственного сына. Особенно когда у их деловых партнеров имелась незамужняя дочь, с которой можно заключить гораздо более выгодный брак.
Отец подошел ко мне, похлопал по плечу, что-то сказал, но я не расслышал, слишком велико было мое удивление. Он вел себя так, будто не было этих нескольких лет молчания с их стороны, будто не он говорил мне тогда, что я больше ему не сын.
Не только я был так ошарашен, но и Наташа, к которой направилась моя мать.
Она приобняла ненавистную невестку за плечи, расцеловала в обе щеки, вручила огромный букет роз, вдвое превышающий мой. Я не удержался от того, чтобы покачать головой. Решили покрасоваться. Тем временем родительница уже вовсю расспрашивала, все ли купили для малышки, нахваливала красивое личико ребенка и даже поинтересовалась самочувствием молодой матери. Понятно, знали, что со мной этот трюк не пройдет, решили начать с жены, которая растерялась от такой внезапной заботы. Еще бы, Наташа отлично знала, как на самом деле к ней относится моя семья.
Отец стоял возле меня и интересовался делами, говорил, что слышал об успехах фирмы, давал советы. Я смотрел на родителей и недоумевал. Где же вы были, когда так сильно была нужна ваша помощь? В тот момент, когда я от отчаяния не знал, что делать. Я справился, я добился всего сам, но как же тяжело это было.
Хотелось высказать все, что накипело за эти годы. Но хватило одного взгляда на жену, чтобы заставить себя промолчать. Наташа заслужила праздник, и ни к чему его омрачать. Слишком тяжело нам достался ребенок. Высказать все отцу с матерью я могу и один на один.
Вечером дома, уложив ребенка спать, Наташа первой подняла тему моей семьи. От нее не укрылось, что я явно не рад их видеть. Но жена попросила их простить, ведь у нашего ребенка должны быть бабушка и дедушка, сказала она, и я заметил ее грустный взгляд. У самой же Наташи родителей уже не было в живых. Это был долгий и сложный разговор, в котором она аргументировала, что нужно ценить, что они пришли, тем более один раз они нам уже помогли.
Я кивнул. Наташа добрая, она может просить кого угодно и что угодно, я же подобного дара лишен. По крайней мере, потому, что знал больше жены и мне сложно забыть о том, что происходило эти несколько лет. Мне сложно забыть о том, что один раз, когда я попросил помощи, когда были нужны деньги на операцию для Наташиной матери, мои родители, как истинные бизнесмены, поставили условия, что, только если расстанусь с ней, они дадут необходимые средства. Выход я нашел, но об этом Наташе знать ни к чему. Ни к чему ее разочаровывать, пусть и дальше верит в лучшее в людях. Быть может, когда-то именно за это качество я и влюбился в нее.
На следующий день родители приехали к нам домой с пакетами подарков, вещей и игрушек для малышки. Мне очень хотелось начать возмущаться, заявить, что я все сам могу купить, и выставить их вон, но Наташа не позволила это сделать. Отправила меня на кухню ставить чайник, гостей же принято поить чаем. Супруга весь визит родителей вела себя достаточно приветливо и даже дала подержать дочь на руках новоявленным бабушке и дедушке.
Перед сном, лежа на кровати и обнимая Наташу, я все-таки решил задать вопрос, который меня терзал весь день:
– Почему? – И сколько было в этом «почему». Почему она простила их? Почему ей гораздо легче это сделать, чем мне, их сыну?
Наташа обернулась, на меня внимательно смотрели ее голубые глаза:
– Потому что у тебя хотя бы есть родители. Потому что мир лучше ссоры.
* * *
22 августа, тот самый день
Все-таки когда мир в семье – это замечательно. Казалось, что все самое плохое позади. Мама проводила у нас все свое свободное время, неустанно любовалась внучкой, говорила, что обязательно нужно подумать о втором, желательно мальчике, для полного, так сказать, комплекта. Жена всегда была дружелюбна к ней, но что-то ее беспокоило. Что-то, что мешало ей хотя бы один раз оставить малышку со свекровью, что-то, чего я никак не мог понять. Но