Читать интересную книгу Котовский. Книга 2. Эстафета жизни - Борис Четвериков

— А! Тогда другое дело! Может быть. Мы многих брали в плен… из тех, кто оставался в живых.

— Встретил его сегодня. Да разве вы его не знаете? Такой симпатичный, с усиками.

— С усиками? — силился припомнить Марков, но ничего не припоминал.

— «Как! — говорит. — Из бригады Котовского? И книгу выпустил?!» Одним словом, пришлось его пригласить. Так что вы того… надпишите ему книжечку и преподнесите. Зовут его Николай Лаврентьевич.

— А куда вы его пригласили? — все еще не понимал Миша.

— Как куда! Вот это вопрос! Пригласил в ресторан «Кахетия». На дружескую встречу по случаю выхода вашей книги. Чего вы таращите на меня глаза? Имейте в виду, что все дальнейшие книги, какие вы издадите, будут просто книги, а эта, одна эта — первая! Григорию Ивановичу, надеюсь, послали?

— Нет. Хочу сам отвезти.

— Одобряю. Непременно отвезите. Если не возражаете, и я с вами увяжусь.

— Вы? Неужели?! Вот было бы расчудесно! Только вряд ли вы соберетесь…

— Соберусь, вот увидите — соберусь. Вы меня не знаете, Михаил Петрович, я прирожденный бродяга, страшный непоседа и легок на подъем. Я вот скоро вообще из Питера уеду, подамся в Москву.

— Как?! — испугался Марков. — Совсем?

— Совсем. А вам эту квартиру оставлю. Чем плохо? И вид на Неву, и вообще. Но это пока лишь в проекте. Так не забудьте о сегодняшнем. Думаю, все гуртом и отправимся. Орешников спрашивает, когда, я отвечаю, что часов в девять вечера. «Двадцать один ноль-ноль, — повторил он на свой лад. Буду точно». Стало быть, и нам нельзя опаздывать.

«Кахетия» находится на Невском, рядом с Казанским собором. Вход ярко освещен, три ступеньки вниз — и вы оказываетесь в своеобразном помещении: сводчатые потолки, стены расписаны масляной краской, ковры, картины, люстры, задрапированный яркой материей помост для оркестра и сольных выступлений, на помосте рояль.

Оказывается, под руководством Надежды Антоновны Оксана сшила специально к сегодняшнему вечеру платье — голубое, шелковое. Оксана как облачилась в него, так даже походка у нее стала другая и вся она стала непохожей на обычную Оксану. Марков смотрел восхищенно, растерянно. Грызла совесть: как это он первый не догадался, что Оксане следует сшить новое платье, ведь додумалась же сделать Надежда Антоновна?!

— Когда вы успели? В один день?

— Что вы! — рассмеялась Надежда Антоновна. — Книга еще только пошла в набор, а у нас уже было совещание, как отпразднуем ее выход.

Не успели они войти в общий зал, как навстречу им двинулись два щеголеватых краскома. Тут произошла некоторая толчея, все знакомились, здоровались. Марков убедился, что еще раз не проявил достаточной распорядительности: оказывается, Крутояров заранее заказал столики — вот как это делается! Два столика сдвинуты рядом, официанты только и ждали их появления, тотчас принесли меню в красивых, специально отпечатанных книжечках, и Крутояров таинственно стал совещаться с официантом, а тот понимающе кивал головой:

— Так-так-так. Понятно. Не беспокойтесь! Сегодня у нас цыплята чудесные. Так-так-так.

— Почему же не пришла ваша супруга? — спросила между тем Надежда Антоновна.

— Любаша у меня дикарка, никак не мог уговорить ее пойти. Зато вот брата притащил. Он у Блюхера, на Дальнем Востоке, приехал всего на несколько дней, а мы не виделись… Володя! С каких это пор? Пожалуй, с тех пор, как ты уехал из госпиталя, куда тебя устроила некая покровительница…

— Не понимаю, кому нужны подробности о моем поступлении в госпиталь, — пробормотал Орешников-старший.

Братья не походили друг на друга. Старший был выше ростом, черноволос и как бы картинно-красив, а младший был белокурый, голубоглазый и казался более душевным.

— Ты прав, подробности не нужны. Последняя весточка от тебя была из Челябинска. Но какой же ты молодчага, что жив и даже мало изменился! Впрочем, еще успеем наговориться. Сейчас мы с тобой, я уже тебе объяснял, в писательской среде. С Иваном Сергеевичем Крутояровым я познакомился, когда он приезжал к нам в часть на литературный вечер. А потом вот в Петрограде встретились. А это Марков — виновник сегодняшнего торжества. Михаил Петрович прошел весь путь со знаменитым Котовским. А сейчас писатель. Пишет. Вот и мне книгу преподнес. Надежда Антоновна тоже выступала на литературном вечере. Со стихами. Уж так мне понравились ваши стихи, Надежда Антоновна! А раньше, каюсь, не встречал, невежда. Есть у нас такой грешок: дальше носа ничего не видим. Инженер уткнулся только в технику, наш брат военный ушел с головой в военную учебу… Фрунзе не такой! О чем ни заговори — всем интересуется, за литературной жизнью следит, технику любит.

— Вы знакомы с Фрунзе? — подала голос Надежда Васильевна.

— Как же! Мне вообще в жизни везет: с Котовским встречался, с Фрунзе, теперь с писателями свел знакомство. По сути дела, следовало бы мне вести записи… До того богатые впечатления! Впрочем, у кого сейчас впечатления не богатые? Вот и мой братишка. Чего, поди, не повидал! А если бы знали, какой ветреный и пустой был мальчишка! Только и делал, что за юбками гонялся!

— Опять, Николай? Смотри — встану и уйду. Неудобно же.

— А чего тут неудобного? — поспешила примирить братьев Надежда Антоновна. — Быль молодцу не укор!

— И вправду, ну что тут такого? — оправдывался Орешников-старший. Было такое дело. А сейчас начал бы рассказывать о Василии Константиновиче Блюхере — всю ночь бы слушали и слушать не устали! Разное время — разные песни, если говорить пословицами, как уважаемая Надежда Антоновна.

Крутояров как раз кончил совещаться с официантами, и на стол начали ставить приборы, рюмки, бокалы, хлеб. Услышав, что разговор идет о Блюхере, Иван Сергеевич тотчас и сам вставил словцо:

— Вы знаете, в белой печати распространяли слухи, что Блюхер немецкий генерал, нанятый за бешеные деньги Совнаркомом. Как будто немецкий генерал способен побеждать, как побеждал наш народный герой!

— Василий Константинович — рабочий Мытищинского завода, русский человек на все сто, — дал справку Орешников-старший.

— А если бы даже и немец? На сторону Октября встают честные люди всех национальностей.

— В девятнадцатом году Блюхер с пятьдесят первой стрелковой дивизией прошел всю Сибирь, очищая ее от Колчака.

— А в двадцать первом сражался с атаманом Калмыковым и генералом Молчановым, — вставил Марков, уже подумывая, не стоит ли ему написать Сибирскую эпопею.

— Волочаевка даже в песнях воспета!

— Занятно, что белогвардейский полковник Аргунов, обращенный нами в бегство, вынужден был заявить, что всем красным героям Волочаевки он дал бы по Георгиевскому кресту.

— Вот это объективность!

— Чем объяснить, что наша эпоха породила столько героев, столько удивительных людей?

4

Крутояров только что собирался дать обстоятельный ответ на этот вопрос, но принесли цыплят, а Николай Лаврентьевич стал наполнять рюмки.

Оксана давно уже смотрела с нескрываемой враждебностью на нарядные бутылки. Особенно ей не нравилась большая, с серебряной головкой, завернутая в салфетку и поданная в специальной серебряной посудине. Оксана в жизни не сделала глотка спиртного. В деревне у них, правда, пили горилку, но больше дядьки. Оксана считала мужчин слабыми, неустойчивыми существами, падкими на соблазны. То примутся курить поганый табачище и уверяют, что никак не могут бросить, то начнут пить запоем. Однако Оксана уважала Ивана Сергеевича и очень доверяла Надежде Антоновне. Если они ничего, то и она — ничего. Кроме того, нельзя же портить компанию!

Все взяли рюмки в руки, взяла и Надежда Антоновна, взял и Миша. После короткого колебания взяла и Оксана. Была не была!

Крутояров произнес несколько теплых слов, все заулыбались Маркову, Марков сконфузился и немножко пролил из рюмки, чему Оксана порадовалась: все меньше в рюмке останется, значит, меньше выпьет, меньше опьянеет.

Мужчины выпили сразу до дна. Надежда Антоновна только отхлебнула. Оксана покосилась на нее, вытянула губы трубочкой и тоже потянула в себя красную прозрачную жидкость. Ничего! Даже вкусно! Оглянулась — а у Миши рюмка уже пустая.

На выручку Оксане пришла опять-таки Надежда Антоновна.

— Ничего, — шепнула она, — вино хорошее и некрепкое. Много мы пить не будем. Ничего!

В дальнейшем Надежда Антоновна разрешила их рюмки дополнить, но больше не наливать.

— Как? — удивился Орешников-старший. — Совсем не пьете?

— Совсем.

— Фантастика!

Вскоре разговором завладел Крутояров. Развивая мысль о том, что наша эпоха знает много выдающихся людей, он доказывал, что, спору нет, революция разбудила дремлющие силы, но он такого мнения, что на Руси и всегда было немало талантов, только многие гибли в условиях царского гнета, а даже и тех, кто выбивался, мы зачастую пренебрежительно предавали забвению.