Читать интересную книгу Николай I Освободитель. Книга 6 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

Я еще раз кивнул, показывая, что встречу на этом нужно закруглить. Купцы, привыкшие заниматься импортом и внутренней торговлей были явно ошарашены последним предложением императора. Оно, по сути, только выглядело как предложение, учитывая самодержавный политический строй, иначе как приказ такие «просьбы» воспринять никто бы и не подумал, тем более, что было обещано высочайшее покровительство и всяческая помощь. Разбейся в лепешку, а сделай.

Когда просители ушли, я взял стул и сел поближе к глядящей стеклянными глазами в пустоту кошке.

— Как же тебя угораздило-то, красавец? — Я еще раз потрогал шкуру барса, та была совсем как у живого зверя. Не то чтобы мне часто приходилось гладить живых ирбисов, но мне кажется, что на ощупь они должны быть примерно такими же. — Редкий говорят. Ну и зачем их убивать, коли они такие редкие?

Вопрос был, что называется, риторический. В эти времена никто еще особо охраной природы не занимался, более того, даже сама мысль о том, что природа вокруг нас нуждается в какой-то защите, выглядела не иначе как новаторской. Тем более, что подавляющая часть населения страны — деревенская ее часть так точно, — больше пока думает о своем выживании, а не о каких-то там зверушках вокруг. Трудно их за это судить.

Именно полученный подарок в виде чучела снежного барса заставил меня задуматься над будущим природы Российской империи. Насколько я помнил, тех же амурских тигров в тот момент, когда государство плотно взялось за их охрану, оставалось всего несколько десятков, снежных барсов — несколько сотен. А вот зубров пришлось, по сути, воссоздавать вообще заново, выводя их генетическую линию из коров, с которыми эти лесные зверюги невозбранно смешивались до этого многие годы.

При этом, если предположить, что через сто лет население России будет не 200 миллионов как перед Великой Отечественной, а, скажем, триста пятьдесят, то и давление на окружающую среду, очевидно, также пропорционально возрастет. В таких условиях те же амурские тигры вполне могут и не дотянуть до момента трансформации общественного сознания. Выбьют их всех подчистую, а там жалей-не жалей, сделать уже все равно будет ничего невозможно. Несчастная стеллерова корова не даст соврать.

По итогу этих размышлений мною было дано поручение разработать сразу несколько законов направленных на сохранения природного богатства и разнообразия на просторах империи. Ну во всяком случае в том объеме, который реально было организовать в первой половине 19 века.

Во-первых, был составлен список животных, находящихся под слишком большим давлением человека и резко сокращающих свою численность от охоты или другой хозяйственной деятельности. В число запрещенных к охоте попали все большие кошачьи обитающие на территории России, а также частично другие виды в том числе и пушные, являвшиеся ранее объектом массового промысла в Сибири. Тут, впрочем, даже объяснять ничего никому не нужно было. Всего за два поколения массовая добыча зверя на огромных территориях от Урала до Байкала практически сошла на нет вследствие стремительного уменьшения популяции куниц, соболей, горностаев и прочих животных, обладающих ценным мехом.

Во-вторых, мною было дано поручение о создании на территории империи сети заповедников в которых должен был действовать специальный режим природопользования. На самом деле, несмотря на известную перенаселенность — ха-ха, по сравнению со всякими Германиями у нас было более чем свободно — европейской части России, свободной земли, занятой лесами, болотами и просто неудобьями тут имелось более чем достаточно. По разным подсчетам, если брать классические «50 губерний», вернее их площадь, то реально участвующей в хозяйственном обороте земли будет от трети до половины. Плюс постепенно в руки империи отходили земли помещиков, которые на фоне реформ не смогли «вписаться в рыночек» и медленно лишались оставленного им предками наследства.

Такие участки — часто лежащие впусте даже без обрабатывающих их арендаторов — мы сразу раздавать крестьянам тоже не торопились. Их использовали для создания «колхозов», проходящих по удельному ведомству, а также для переселения сюда людей с национальных окраин и иностранцев. Создавать по примеру Екатерины целы районы, отданные под колонизацию одним народом — немцами или греками — я считал полнейшей глупостью, а вот так — подселять по одной инородческой семье в полностью русское село — вполне годной затеей. С одной стороны, иностранцы могут пользу принести, научив местных каким-нибудь нужным, практикующимся у них на родине вещам, а с другой — уже второе-третье поколение, выросшее в русской культурной и языковой среде, тоже станет стопроцентно русским.

В общем, земля для создания заповедников была. Первой такой территорией стала Беловежская пуща, где под заповедник отдали территорию аж в 400 тысяч гектаров. По богатому так: примерно половина острова Корсика, если приводить наглядный пример. Потом появились заповедники в Полесье, в Причерноморье, на Урале и Кавказе. Уже к 1850 году количество разноразмерных природоохранных зон исчислялось десятками.

В заповедниках была запрещена всякая хозяйственная деятельность, а немногочисленные жители получивших особый статус земель попросту отселялись, благо под это дело изначально выбирались территории в наименьшей степени затронутые человеком.

Ну и в-третьих, вводились нормы по ответственному лесопользованию с обязательством высаживать по одному саженцу за каждое спиленное дерево и полным запретом порубки зеленых насаждений в определённых местах. Например, по берегам рек. Кстати, как оказалось, подобная норма — о запрете вырубки деревьев на 50 саженей по берегам рек — появилась еще при Екатерине, но почему-то была впоследствии отменена Павлом.

Понятное дело, что в реальности полноценно проконтролировать выполнение нормы о лесовосстановлении было, как минимум, сложно. Местами — просто невозможно. Но тут я больше рассчитывал на изменения в массовом сознании народа связанном с распространением образования и плотной государственной пропагандой. В общем, идея заключалась в том чтобы не приставлять к каждому лесорубу по бюрократу с блокнотом, а чтобы население и само понимало важность данной работы. Очевидно быстро этого достичь никак не получится, но, как говорят китайцы: «дорога в тысячу ли начинается с первого шага». Тут с ними поспорить сложно.

Были еще у меня мысли о высадке защитных лесополос для предотвращения эрозии почвы и опустынивания склонных к этому земель в киргизских степях. По типу того, что делалось в соответствии со сталинским планом преобразования природы. Но очевидно, что население тех мест было пока слишком мало для таких масштабных проектов, да и Российская империя 19 века была все же не СССР середины 20-го по своим производственным возможностям, поэтому данная идея была отложена в долгий ящик.

Ну а в недрах МВД появился новый департамент — Охраны природы — который всем вышеперечисленным и стал заведовать.

Интерлюдия 4

— Господа! — В комнату вошел человек в цивильном платье, при виде которого десяток находящихся здесь же молодых мужчин синхронно поднялись со своих мест. — Присаживайтесь.

Помещение было необычным. Практически пустая комната в двадцать квадратов, поставленные в два ряда стулья, похожие на ученические столы и больше ничего. Никаких шкафов, картин, цветов или других излишеств. А в воздухе стоял характерный труднообъяснимый — пыль, чернила, дешевое мыло, еще что-то еле ощутимое на грани чувствительности — запах казённого помещения. Через небольшое окно с открытыми сейчас мощными деревянными ставнями внутрь поступало ровно столько света, чтобы не натыкаться друг на друг в темноте.

Помещение можно было бы перепутать с классной комнатой, однако и никаких соответствующих приспособлений для передачи знаний студиозам тут тоже не наблюдалось. Наоборот во всю переднюю стену занимало большое застекленное «окно» в соседнее помещение. По ту сторону стеклянного барьера было совсем темно и можно было разобрать только отдельные силуэты крупных предметов. Там виднелся большой металлический стол, несколько шкафов и что-то напоминающее каменную печь. Все это больше всего напоминало какой-то странный вариант театра, хоть никакого действа на сцене и не происходило.