Читать интересную книгу Тайны выцветших строк - Роман Пересветов

Из всего этого видно, что тайные письма русского резидента были перлюстрованы[29] поляками и прочтены.

В архиве Посольского приказа сохранилось более шестисот листов донесений первого русского постоянного посланника в Польше стольника и полковника Василия Тяпкина к «сберегателю посольских дел» боярину Артамону Сергеевичу Матвееву. Многие из них были написаны тайнописью, и содержание их долгие годы оставалось неизвестным. Этими документами заинтересовался секретарь Петербургского археографического общества А. Н. Попов. Он разыскал среди бумаг того же приказа никем не замеченный ранее листок, сверху донизу исписанный замысловатыми знаками, рядом с которыми стояли древнерусские скорописные буквы. Это и был ключ к тайнописной азбуке, врученной в 1673 Году Тяпкину догнавшим его на взмыленной лошади по дороге около Вильно царским гонцом.

Тайнописью обычно писались и «памяти», то есть инструкции, подьячим Приказа тайных дел, ездившим за границу с разнообразными, иногда очень ответственными поручениями, а не только для слежки за послами, как утверждал Григорий Котошихин.

Так, например, подьячему Приказа тайных дел Григорию Никифорову было поручено передать руководителю русской делегации, ведшей переговоры с Польшей, думному дворянину Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину написанное «хитрым письмом» предписание царя.

Независимо от донесений Ордина-Нащокина, также пользовавшегося шифром, Григорий Никифоров сообщал царю тайнописью все, что ему удалось узнать от самого Нащокина и других лиц.

«По королевину, государь, наговору, — сообщает Никифоров, — сын ее, король нынешний, говорил думным людям и лифляндской шляхте, что с тобою, великим государем, войны вести он не хочет для того, что он ныне мал и войны о себе весть не разумеет и учинить бы ныне с тобою, великим государем, мир, не всчиная войны о лифлянских городех…»

Из написанной тайным же письмом самим царем инструкции Юрию Никифорову, о чем говорить с Нащокиным, видно, что Алексей Михайлович был озабочен вопросом, как укрепиться в Ливонии, на Балтийском побережье. Царь требует: «Проведать подлинно, сколько ратных людей и каких в Риге и в иных городех по сей стране», интересуется тем, как, используя «бесхлебное время», переманить «охочих людей» из Швеции в русскую службу, «в каком чину хто будет пристоен», а также как улучшить положение ратных людей на отвоеванной у шведов земле, «чтоб одноконечно их в тех городах на житье утвердить».

Дипломатическая переписка с первыми русскими послами за рубежом, в том числе и написанная тайнописью, поступала обычно в Посольский приказ и частично сохранилась в его архиве. Но те же вопросы затрагивались и в секретной переписке, проходившей через Приказ тайных дел. Это были вопросы, разрешению которых придавал особенно важное значение сам начальник этого приказа — «всеа великий и малыя и белыя России самодержец».

глава 4

БИОГРАФИЯ ОДНОГО СКЕЛЕТА

ТЕТРАДЬ В САФЬЯНОВОМ ПЕРЕПЛЕТЕ

В составленной по повелению Петра I описи имущества Тайного приказа, к сожалению, нет сведений о каких-либо документах, касающихся Григория Котошихина, не раз упомянутого в ггоедыдущих главах этой книги. Подьячий этот, правда, служил в Посольском приказе, но имел доступ к секретным делам и, вероятно, находился под наблюдением Тайного приказа, в особенности во время переговоров с иностранными послами.

Пробелам в «черной» книге Приказа тайных дел не приходится удивляться. В опись не вошли пришедшие в негодности документы, о которых составители ее сочли нужным сделать такую пометку:

«Две коробьи, а в них тетради и листы, столбцы и лоскутки греческие и латинские, польские и русские, печатные и письменные всякие; письма сгнили, и мыши поели, и разобраться не можно».

Среди этих утраченных почти триста лет назад грамот могли быть и какие-нибудь, упоминавшие о Котошихине. Утрата их восполняется, однако, тем, что кое-какие сведения о нем имеются в делах Посольского приказа, в котором главным образом и протекала его деятельность.

Судя по количеству шкафов, занимаемых делами этого приказа в Центральном государственном архиве древних актов, этих дел сохранилось не так уж мало. Наряду с текстами договоров с иностранными правителями и донесениями первых русских послов, переплетенных в толстые тома, так называемые «посольские книги», уцелели даже ведомости на выплату жалованья дьякам и подьячим этого приказа, составленные триста лет назад.

Раскроем наугад хотя бы одну из этих ведомостей. У нее тоже могут быть свои тайны. На обороте 51-го листа записана сумма «13 рублев» и рядом красуется кудреватая, но вполне разборчивая подпись ее получателя: «Григорий Котошихин».

Буквы «Г» и «Р» выделяются своими длинными хвостиками. Заглавная «К» выведена одним расплывающимся книзу росчерком. Зато последнюю «Н» найдешь не сразу. Она стоит отдельно над строкой в виде двух соединенных крестиков. Так писали в старину, экономя дорогую бумагу. Тут же приписано другим почерком, за что были выплачены эти деньги.

«Григорию Котошихину великого государя жалованье на нынешний на 169 год[30] по особой выписке для свийского (шведского) посолского съезду дано сполна». Тринадцать рублей за год службы — деньги, конечно, небольшие. Григорий Котошихин был простым подьячим, но он выполнял важные поручения, участвовал в переговорах со шведскими послами. Судя по другой пометке, за это ему полагалась прибавка в размере половины его жалованья.

В следующем году в ту же тетрадь вписано распоряжение часто принимавшего иностранных послов думного дьяка Алмаза Иванова:

«К прежнему его окладу за свийскую посолскую службу придано 6 рублев и учинен ему оклад с прежним 19 рублев. Да ему ж для хлебные дорогови в полы[31] его окладу 9 рублев с полтиной». Итак, в связи с вздорожанием хлеба, Котошихин получил еще одну прибавку.

Всего в книге имеется пять таких записей. По ним видно, что проворный подьячий быстро продвигался по службе. Жалованье его с каждым годом повышалось. В 1663 году он уже получал тридцать рублей, что считалось приличным окладом.

Но последняя запись, внесенная в 1665 году, говорит о том, что карьера расторопного подьячего внезапно оборвалась, впрочем, по его же вине:

«…В прошлом во 172 году Гришка своровал, изменил, отъехал в Польшу. А был он в полках бояр и воевод князя Якова Куденетовича Черкасского с товарыщи».

Эта краткая запись в сравнительно хорошо сохранившейся платежной ведомости о чрезмерном проворстве способного канцеляриста, вероятно, осталась бы незамеченной, если бы спустя почти двести лет имя беглого подьячего давно упраздненного Посольского приказа вдруг не вынырнуло из забвения.

В 1837 году скромный русский ученый Сергей Васильевич Соловьев, проводя свой отпуск в Швеции, решил поискать в шведских архивах и библиотеках древнерусские рукописи.

Первый свой визит с научной целью Соловьев нанес в королевский замок в Стокгольме, так как в нем помещалась одна из лучших шведских библиотек.

Когда нога шведского солдата ступала на чужую землю, его руки нередко тянулись к книге, но совсем не потому, что он хотел ее прочесть. Книги в те времена были большой ценностью. Рассматривая их как свою военную добычу, шведские полководцы во время тридцатилетней войны вывезли из Германии, Дании, Богемии и Польши целые библиотеки, поступившие впоследствии в королевские книгохранилища. На просьбу профессора показать достопримечательности библиотекарь вынес древнее пергаменное евангелие, написанное в IX веке на английском языке. Библиотекарь показал также русскому ученому знаменитую «Библию дьявола», увесистую книжищу чешского происхождения, написанную, по его уверениям, в XII столетии на коже двухсот ослов. Шведские солдаты похитили ее вместе с тяжелой цепью, которой она была прикована к дубовому столу в одном из пражских монастырей. Предание гласило, что приговоренный к смертной казни монах написал ее за одну ночь с помощью дьявола.

Из славянских же книг в королевской библиотеке нашлась всего одна. Это была тоже библия, но более позднего происхождения. Как бы оправдываясь, библиотекарь сообщил профессору, что в 1697 году королевское книгохранилище пострадало от пожара, уничтожившего восемнадцать тысяч томов и более тысячи рукописей. Возможно, что среди них как раз и были документы на русском языке.

Не смущаясь неудачей, профессор Соловьев решил заглянуть и в помещавшийся в том же королевском дворце государственный архив. Тут ему больше повезло. Среди документов, относившихся к XVI и XVII столетиям, оказалось много шведских и немецких рукописей, посвященных России эпохи Ивана Грозного, «Московская хроника» — впечатления проезжавшего через Россию и Персию голштинского купца Филиппа Крузиуса, и другие. Но, кроме этих иностранных сочинений, профессор обнаружил в архиве и множество подлинных русских документов, свернутых в виде столбцов, челобитных и отписок воевод и старост из Смоленска, Владимира, Суздали и других древнерусских городов. Он натолкнулся также на собственноручные грамоты польского гетмана Сапеги, Лже-Дмитрия и царя Василия Шуйского. В Стокгольм они попали как трофеи во время шведско-польской войны.