— Давай, — согласился Ваня.
Глава 32
Доктор не обманул: раны Дружинина заживали и правда быстро. Уже на следующий день после посещения врача оперативник начал вставать и ковылять по камере. Походив немного от двери к окну, снова ложился и засыпал. Спал он много, часов по двенадцать в день. Впрочем, точно установить время было трудно: часы у него при помещении в камеру отобрали. А вот ремень на брюках оставили. Это противоречило всему, что он знал о современных ему тюрьмах с одиночным заключением. «Отсталые все-таки в царской России были тюремщики, — размышлял Дружинин. — Я вполне мог бы удавиться — скажем, на спинке кровати. Впрочем, в главном они правы: вешаться я пока не собираюсь». Поразмышляв таким образом, он снова засыпал. Видимо, организму требовалось много сна для восстановления.
На третий день молодой доктор пришел снова. На этот раз один, без следователя. Осмотрев раны пациента, он удовлетворенно кивнул:
— Заживление идет хорошо. У вас крепкий организм. Уже завтра, в крайнем случае послезавтра, вы сможете выходить на прогулку. Я скажу надзирателям, чтобы вас выпускали.
— Ну да, на прогулку, потом в суд, а потом и на виселицу… — усмехнулся Дружинин. — Главное — чтобы сам смог подняться на эшафот.
— Вам надо гулять, дышать свежим воздухом, — заметил врач. — Так что от прогулок отказываться не советую. А что касается суда и приговора — это не ко мне.
Говоря это, он быстро и ловко бинтовал плечо инженера, потом занялся ногой. И тут, в какой-то момент, Дружинин почувствовал, что к его коже прикоснулся другой материал — не бинт. Ему показалось, что это была бумага. Он взглянул на лицо врача — оно оставалось бесстрастным; все внимание доктор по-прежнему уделял бинтам.
— Завтра утром я еще зайду, — сказал доктор, закончив перевязку. — Ваши раны требуют постоянного внимания.
При этом он как-то по-особенному взглянул на пациента.
Когда врач ушел, Дружинин повернулся лицом к стене и сделал вид, что собирается спать. На самом деле он под одеялом ощупал повязку на ноге. Между слоями бинта пальцы ощутили бумажный квадратик. Записка! Он осторожно, стараясь не выдать своих движений для надзирателя, если тот вдруг откроет глазок, вытащил ее. Читать лежа было нельзя — сразу заметят. Он полежал еще немного, потом встал, подошел к окну. Стоя спиной к двери, развернул записку.
Он сразу узнал аккуратный почерк Вани. «Мы вместе с Машей готовим твое освобождение, — читал инженер. — Тебе нужно сделать признание следствию. Вроде мы втроем готовили взрыв Зимнего. Взрывчатку привезли из Европы, спрятали на Аптекарском острове. Прятали ночью, поэтому тебе трудно описать это место. Но когда увидишь, узнаешь. Тебя туда повезут, там и встретимся».
Дружинин перечитал записку трижды, пока не запомнил наизусть. После чего разорвал на несколько частей и, морщась и давясь, проглотил их. Рисковать было нельзя: если бы послание было найдено жандармами, он бы не только провалил весь план, но и выдал Машу, а заодно и доктора. Ведь жандармы быстро бы догадались, каким путем записка попала в камеру.
Остаток времени до обеда он размышлял. Тщательно продумал все, что должен сказать веселому господину Молодцову. А когда принесли обед, сказал надзирателю:
— Сообщите господину следователю, что я хочу его видеть. Есть разговор.
О признании говорить не стал — такая откровенность могла вызвать подозрения.
Следователь не заставил себя долго ждать. Едва в окне потемнело, в замке загремел засов, и человек в клетчатом пиджаке (Дружинин сам любил такие носить) бодрой походкой вошел в камеру. Следом надзиратель нес табурет.
— Мне сообщили, что вы желаете меня видеть, — сказал следователь, усаживаясь. — Что случилось? Стосковались без общения? Или желаете мне рассказать что-то увлекательное?
— Ну, не знаю, насколько мой рассказ вас увлечет… — сказал Дружинин, садясь на койке. — Просто… За эти дни я думал, думал и понял, что игра у меня плохая. Можно сказать, вовсе безнадежная. Так сказать, ни масти, ни козырей. И чем дольше я буду тут сидеть, тем хуже будет мое положение. Поэтому я решил вам рассказать кое-что. Но не все! Выдавать товарищей я не буду ни в коем случае!
Следователь расцвел в улыбке.
— А и не надо никого выдавать, душа моя! — воскликнул он. — Разве мы не понимаем? Не все сразу. Давайте по порядку: кто вы, где родились, как попали в ряды инсургентов, какое задание получили… А товарищи пока подождут…
— Хорошо, я расскажу, — сказал Дружинин, делая вид, что испытывает сильные колебания. — Только немного, только про себя. А вы разве не будете записывать?
— Зачем мне записывать? — отвечал следователь. — Главное я и так запомню, память хорошая. А для следствия, для суда мы потом запишем. Ведь у нас с вами еще не одна встреча предстоит. Побеседуем у меня в кабинете, в Жандармском управлении. Вы давайте, рассказывайте, а я послушаю.
— Ну, начнем с рождения, — сказал Дружинин. — Фамилия у меня такая, как значится в документах. А что вы не можете меня найти в метрических книгах, так это потому, что я родился за границей, где в то время проживали мои родители. Мой отец…
И он продолжал рассказывать свою «биографию», стремясь прежде всего к тому, чтобы рассказ выглядел достоверным и следователь проникся к нему доверием. Это было очень важно — Молодцов должен был воспринять главное сообщение, о взрывчатке, будучи уверенным, что арестант говорит правду.
Видимо, это Дружинину удавалось: они прошли «бурную молодость», знакомство с революционерами, дошли до участия в эсеровских акциях, и ни разу инженер не заметил в глазах собеседника выражения недоверия. Тогда Дружинин приступил к главному.
— Когда мы встретились с Савинковым, он посвятил нас в свой план, — рассказывал он. — План этот состоял в том, чтобы выполнить давний замысел Степана Халтурина и взорвать Зимний дворец вместе со всей царской семьей. Для этого он предложил нам заложить в стены дворца полтора пуда новейшей взрывчатки. Мы должны были это сделать под видом прокладки телефонного кабеля.
Тут прежнее выражение лица следователя изменилось. До этого он слушал рассказ Дружинина с выражением заинтересованным, но не более того. Теперь же глаза его расширились, он глядел на арестанта даже с каким-то испугом.
— Вы что, хотите сказать, что заложили в стены Зимнего полтора пуда взрывчатки? — спросил он. — И ваши товарищи, оставшиеся на свободе, в любой момент могут произвести взрыв?!
— Нет, все не так страшно, — поспешил успокоить его инженер. — Мы пока только просверлили отверстия. Взрывчатка лежит там, где мы ее спрятали. По крайней мере лежала там до момента моего ареста… Хотя теперь мои товарищи, пожалуй, могут решить, что пора закончить начатое дело…
— Где?! — вскричал Молодцов, вскочив с табурета. — Где вы ее спрятали?!
— На Аптекарском острове, — объяснил Дружинин. — Где точно, я затруднюсь сказать — там кругом сады, рощи.
— Может, в Ботаническом саду Петербургского университета?
— Может быть. А может, и нет — темно было. Но место это я узнаю, смогу показать.
— Отлично! — сказал следователь. — Сегодня же… Нет, сегодня уже темно, да и не успеть. Ведь тут меры предосторожности нужно принять. Сегодня я только распоряжусь, чтобы усилили охрану дворца. Завтра тоже не успеть. Послезавтра поедем на Аптекарский, и покажете нам это место. А то, неровен час…
После этого, не тратя больше время на разговоры, он стремительно вышел из камеры.
Спустя два дня, ранним утром, из ворот тюрьмы выехал тюремный возок. В нем, закованный в наручники, сидел арестант, рядом — следователь Молодцов. Сзади ехал другой возок — в нем находились четверо жандармов. Разумеется, следователь не считал такие силы достаточными, чтобы отправиться на место поисков закопанной взрывчатки. А потому тюремные повозки проследовали мимо Зимнего, через стрелку Васильевского острова на Петроградский, к зданию Охранного отделения на Александровском проспекте. Здесь к процессии присоединились еще две кареты, набитые филерами. Всего на Аптекарский отправились 12 полицейских чинов, включая следователя.
Переехали Карповку.
— Ну, куда теперь? — спросил Молодцов.
Дружинин выглянул через окошко кареты, огляделся. Мимо проехал автомобиль, затем навстречу проехала карета. У обочины стояли неуклюжие дроги, применявшиеся городскими службами при ремонте мостовых. Вот и сейчас они были наполовину нагружены брусчаткой, и трое рабочих сгружали часть брусков — как видно, собирались менять разбитые, сточенные камни. Неподалеку стояла тоненькая девушка, беседовала с молодым человеком.
— Ну что, пойдем в Ботанический сад? — спросил юноша.
— Нет, лучше на Песочную, где дачи, — отвечала его спутница. — Там так красиво!