Читать интересную книгу Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре - Мартин Уиндроу

В дневнике у меня есть запись о том, что 5 февраля Мамбл начала проявлять привычные признаки поведения, которое я замечал и в прошлые годы. Приближался сезон спаривания.

В зимние месяцы, начиная с октября, сова вела себя отстраненно и холодно. Ласки по выходным она позволяла только после довольно продолжительного «повторного знакомства». Мамбл была вполне спокойной, но в тот вечер в вольере она устроила небольшую демонстрацию уханья и энергичных движений головой. Когда я пришел выпустить сову из ночной клетки утром 6 февраля, она снова заухала и уселась мне на голову. Я подставил руку и опустил ее вниз, но Мамбл не стала устраивать традиционных боевых плясок. Она спокойно уселась на моем локте и позволила потереться носом о ее голову, а потом взлетела на свою любимую жердочку.

Через пару недель я сделал другую запись. Утром в субботу 23 февраля я открыл ночную клетку. Мамбл вылетела и села мне на голову. Она позволила спустить себя вниз, но снова не стала прыгать на моем локте. Мамбл полетала по кухне, воспользовалась жердочкой с подносом, потянулась, начала чистить перышки. Я был рад тому, что она решила приласкаться – села на моих коленях и подставила голову, чтобы я ее почесал.

Когда я сел завтракать, Мамбл маршировала по дальнему концу кухонного стола, раскидывая неоплаченные счета во все стороны, как осенние листья. Потом она решила, что стоит посидеть на моем плече. Обычно сова запрыгивала мне на плечо одним взмахом крыльев, но на этот раз решила пройтись пешком – прямо через мой «английский завтрак». Нежно воркуя, она полезла по моей груди, оставляя на халате следы яичницы, а потом устроилась на плече, прижавшись к моему уху. «Черт побери, Мамбл…»

Дневник

25 марта 1993 года

Прошлой ночью в вольере Мамбл умерла.

Была морозная, звездная ночь. Я вышел к ней около полуночи, но она не захотела возвращаться в дом. Я покормил ее в вольере и оставил на улице. Мамбл схватила цыпленка и потащила его в клюве, довольно бормоча.

Утром я вышел к сове перед отъездом в Лондон. Дверь вольера оказалась широко распахнута. Я не запирал дверь на замок (каким же идиотом я был!), но закрывал на надежный, тяжелый крюк – открывать его мне приходилось обеими руками. Ни сильный ветер, ни животное не могли бы его открыть. Мамбл нигде не было видно. Я сразу же забеспокоился. В газетах я читал о том, что защитники прав животных объявили «неделю действий». Я подумал, что какой-нибудь невежественный активист мог выпустить мою сову. Мысль о том, что ее могли украсть, даже не приходила мне в голову. Ночью я ничего не слышал, но это ни о чем не говорило: я ухитрился проспать ураган 1987 года. Я был полностью уверен в том, что если бы кто-то попытался войти в вольер, Мамбл яростно набросилась бы на него в темноте. Я надеялся, что этот безумец получил полезный урок – и восемь глубоких царапин на лице.

Как бы мне ни хотелось остаться дома, я понимал, что днем искать Мамбл на деревьях в саду и ближайших полях бессмысленно. Она наверняка нашла себе самое надежное укрытие и весь день проспит. Можно будет вернуться вечером и попытаться подманить ее к дому. Я уехал на работу. Но весь день я не мог сосредоточиться, поэтому после обеда вернулся домой.

Я внимательно осмотрел весь вольер. Конечно, утром я заглядывал в хижину Мамбл, но даже не подумал прочесать густую, высокую траву.

Там я ее и нашел. Она лежала ничком, раскрыв крылья и хвост, среди нарциссов. На ее теле не было ран. Цветы вокруг не пострадали – и это снова говорило о том, что в вольере мог побывать человек, а не животное. Судя по всему, Мамбл умерла мгновенно, в замахе крыльев. Возможно, это был инфаркт – взрослые хищники, рацион которых богат белком, всегда подвержены такому риску. Если посторонний человек вошел в вольер, сова могла прийти в ярость. И ее маленькое, часто бьющееся сердечко не выдержало такой нагрузки. Оно просто остановилось. Я взял сову и пошел в дом. Голова ее бессильно свесилась. Я прижал ее к лицу и почувствовал, как у меня перехватило горло, а в глазах защипало.

* * *

Следующие два дня я думал, что делать с моей совой. Сначала я собирался положить ее в морозильник, а потом обратиться к квалифицированному ветеринару для установления причины смерти. Но это было бессмысленно – сова явно умерла не от болезни и не от насилия. Я вспомнил, что много лет назад думал о том, стоит ли сделать из нее чучело после смерти. Но сейчас эта мысль показалась мне отвратительной. Что мне останется? Безжизненная кукла – фальшивка, которая постоянно будет напоминать об утрате? Мысль о том, чтобы просто выбросить тело Мамбл, даже не приходила мне в голову. Я не мог представить, что похороню ее – что птице делать в холодной, тяжелой земле?

В конце концов, я решил проститься с Мамбл по обряду индейцев шайенов. Я поместил ее в развилку высокого дерева так, чтобы она смотрела на холмы и небо. Судя по записям в блокноте, я положил вокруг нее несколько полевых цветов. Я в последний раз погладил ее мягкие перья, увил ее плющом и оставил в лесу. Домой я вернулся потрясенным. Я не мог сдержать слез. До этого дня я даже не понимал, что не плакал уже двадцать лет – и никогда раньше.

* * *

Мой старый друг однажды рассказал мне, как воспринимает отношения человека с животными. У человечества «вертикальная» душа, способная охватить все уровни существования – от удовлетворения животных аппетитов до интеллектуального исследования далеких галактик и высочайших взлетов творческого гения. Мой друг Энгус верит в то, что сознание человека сохраняется и после физической смерти. Он убежден в том, что жизнь души продолжается на более высоком уровне. А у животных, по его мнению, «горизонтальная» душа. Мы никогда не сможем ощутить воплощение жизни на таком уровне, чувствуя каждый прилив, реагируя на него и осознавая его. Душа животных не способна к вертикальному движению.

Во многих древних мифах говорится о временах, «когда мы все жили в лесу и люди могли разговаривать с животными». Некоторые народы – например, аборигены Австралии – сохранили чувство того, каково это, жить на пересечении вертикальной и горизонтальной оси сознания и хотя бы в какой-то степени ощущать обе. Энгус убежден в том, что наши болезни связаны с тем, что подавляющее большинство людей полностью утратило горизонтальное осознание. Он считает, что даже минимальный контакт с другими живыми существами и силами элементов, управляющими ими, благотворен для ментального и эмоционального здоровья человека. Я не разделяю всей его системы убеждений, но в этом инстинктивно с ним соглашаюсь. И вера моя подкрепляется опытом близкого общения с диким существом.

Я с детства обожал кошек и собак. Но до общения с Мамбл я никогда не задумывался о своих чувствах по отношению к животным. Ее общество обогатило мою жизнь. Она уберегла меня от превращения в отъявленного эгоиста и сделала мою жизнь настолько приятной и интересной, что трудно даже представить. Я никогда не думал, что такое возможно. Прошло время, и теперь, когда я начинаю анализировать свое отношение к Мамбл, думаю обо всей своей жизни в целом (пожалуйста, не тревожьтесь – я же англичанин, и краткость у нас в крови).

Я, как, думаю, большинство моих ровесников в Британии, был крещен в англиканской церкви. Но еще в юности я отошел от церковной жизни. Я не хожу в церковь, меня даже нельзя назвать верующим христианином. Тем не менее, в моих чувствах есть «божественное провидение». Мне жаль, что я не могу верить в жизнь после смерти. Это сожаление основывается не только на моей искренней зависти к тем утешению и силе, которые набожные люди черпают из своей веры. Конечно, это так. Но больше всего меня мучает смутное ощущение того, что во вселенной, где ничто не исчезает бесследно, а лишь переходит в иную форму существования, должен быть предусмотрен менее пустой и тщетный конец для столь сложного создания, как человеческая личность. Невозможно просто выключить такое существо и превратить сосуд, в котором оно пребывало, в пепел или почву. За семьдесят лет большинство из нас приходит к разумному пониманию человеческой жизни и примиряется с ее ограничениями (если мы, конечно, доживаем до этого возраста). И все наши знания пропадают впустую, а емкость, в которой они находились, перерабатывается и превращается в топливо для великого двигателя физической жизни. Согласитесь, как-то это неразумно…

Христиане испытывают весьма смешанные чувства по отношению к животным. Они считают, что у животных, в отличие от людей, нет души, и их можно считать лишь подчиненными – часто несчастными – компаньонами человека в моральном его странствии к Страшному суду и загробной жизни. (Но некоторые верующие христиане заявляют, что поскольку рай без животных не может быть раем, то это вовсе не так.) Во что бы вы ни верили – в разумное сотворение мира или в теорию большого взрыва – любая чувствующая жизнь должна быть результатом одного и того же изначального явления. Следовательно, все живые существа связаны. Мы путешествуем не в одиночестве. Наш общий путь прерывается в момент физической смерти – одна дорога ведет к праху, другая – к более высокому предназначению. И это кажется мне неправильным. Такой подход напоминает бюрократическое правило, придуманное самодовольным и мелочным разумом. Это оскорбляет мое чувство масштаба творения.