Я был уверен, что любой переезд окажется для меня мучительным, но это было бы лучше, чем оставаться в компании палачей. Лишь бы только на пути к свободе не возникли новые преграды. Я сказал Королю:
— Едем. Клянусь самым святым, что с головы твоей дочери не упадет ни один волос.
Он взял меня на руки, закинул на плечо и поднялся в свой кабинет. В этот момент сбежалась вся банда и перегородила нам дорогу. Бледный, как смерть, Мустакас сказал ему:
— Ты куда собрался? Немец подбросил в жаркое какое-то зелье. У нас у всех в животах адский огонь. Из-за него мы все сдохнем, но хотим, чтобы он умер раньше нас.
Все мои надежды разом рухнули. Появление Димитрия, спасительное вмешательство Харриса, резкая перемена в настроении Хаджи-Ставроса, унижение его величества перед своим пленником — столько событий, свалившихся на меня за пятнадцать минут, взорвали мой мозг. А ведь я уже успел все позабыть и очертя голову устремился в будущее.
Но при виде Мустакаса я сразу вспомнил о яде и понял, что каждая минута промедления чревата страшными последствиями. Я прижался к Королю гор и обнял его за шею, заклиная немедленно унести меня отсюда.
— На карту поставлена твоя репутация, — сказал я. — Покажи этим бешеным псам, кто тут Король. Ничего не отвечай. Любые слова бесполезны. Нам надо прорваться сквозь них. Ты даже не понимаешь, насколько для тебя важно спасти меня. Твоя дочь любит Джона Харриса, она сама мне в этом призналась!
— Погоди, — сказал он. — Сначала пройдем, а потом поговорим.
Он аккуратно положил меня на землю и, сжав кулаки, бросился к бандитам.
— Вы с ума посходили! — закричал он. — Первый, кто тронет милорда, будет иметь дело со мной. Какое еще зелье? Я ел вместе с вами. Разве я заболел? Дайте нам пройти. Он честный человек и мой друг!
![]()
— Вы с ума посходили!
Внезапно Хаджи-Ставрос изменился в лице. Ноги его подкосились, он уселся рядом со мной, наклонился к моему уху и, не столько с гневом, сколько с болью в голосе, сказал:
— Как вы неосторожны! Почему вы скрыли, что отравили нас?
Я схватил руку Короля. Она была холодна, как лед. Его черты внезапно исказились, высеченное из мрамора лицо приобрело землистый цвет. В этот момент силы окончательно оставили меня, и я почувствовал, что умираю. Больше рассчитывать было не на кого. Получалось, что я сам подписал себе приговор. Я убил человека, заинтересованного в том, чтобы меня спасти. Голова моя упала на грудь, и я застыл подле мертвенно-бледного холодеющего старика.
Тем временем Мустакас и остальные бандиты тянули руки, намереваясь схватить меня и подвергнуть страшной пытке, чтобы я разделил с ними муки агонии. Хаджи-Ставрос уже не мог меня защитить. Страшная икота сотрясала его мощное тело. Казалось, что топор дровосека крушит столетний дуб. Бандиты поняли, что он отдает Богу душу, и смерть наконец восторжествовала над непобедимым стариком. Все узы, связывавшие их со своим предводителем, — общие интересы, страх, надежды, признательность — лопнули, как нити паутины. Греки — это самая строптивая нация на свете. Их неумеренное честолюбие подчас вынуждено смиряться, но в любой момент оно может, как пружина, распрямиться и ударить. При необходимости греки готовы опереться на самого сильного, или подчиниться самому хитроумному из них, но они никогда не простят даже малейшей осечки тому, кто их кормит и защищает. Вот уже более тридцати веков этим разделенным на отдельные сообщества народом движут зависть и эгоизм. При необходимости греки способны объединиться, но, когда страна приходит в упадок, они разбегаются, и нет такой силы, которая могла бы превратить этот народ в единое целое.
Хаджи-Ставрос на собственной шкуре убедился, что невозможно безнаказанно командовать шестьюдесятью греками. Как только моральные и физические силы Короля иссякли, его авторитет мгновенно рухнул. Отравившиеся бандиты грозили кулаками и орали, что мы виноваты в их страданиях, а те, кто избежал отравления, на глазах своего Короля переметнулись на сторону жирного звероподобного крестьянина по имени Колцида. Этот развязный увалень был самым наглым в банде и одновременно самым бездарным и трусливым. Такие горло-
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
![]()
Бандиты грозили кулаками и орали, что мы виноваты в их страданиях
паны в минуту опасности обычно прячутся за спины товарищей, а в случае победы приписывают себе всю славу. К сожалению, в подобных ситуациях удача всегда сопутствует болтливым и наглым. Колцида, словно могильщик, бросающий на гроб комья земли, во всю мощь своих легких сыпал оскорблениями и проклятиями в адрес Хаджи-Ставроса.
— Вот что от тебя осталось, — твердил он. — Тоже мне, умелый предводитель, непобедимый генерал, всемогущий король, неуязвимый и бессмертный! Что мы заработали с тобой? Чем ты был хорош? Ты платил нам несчастные пятьдесят четыре франка в месяц. Столько платят наемникам. Ты кормил нас черным хлебом и плесневелым сыром, который и собаки есть не будут, а сам сколотил себе состояние и отправлял груженные золотом корабли во все банки мира. Что нам досталось от всех побед взамен пролитой крови? Ничего! Ты все забирал себе — всю добычу, все награбленные вещи, весь выкуп за пленников. А нам доставались одни только удары штыками. Это единственное, на что ты не претендовал. Я с тобой уже два года, и за это время меня четырнадцать раз ранили в спину, а у тебя лишь одна царапина, которой ты бахвалишься! Ладно бы ты еще умело руководил нами и вел нас туда, где мало риска и много денег! Но ты подставлял нас под пули, из-за тебя погибли наши товарищи, ты завел нас в волчью пасть. Сейчас ты хочешь быстрее со всем покончить и удалиться от дел. Тебе не терпится, чтобы всех нас похоронили рядом с Василием, и поэтому ты подговорил милорда подсыпать зелье и отравить самых храбрых солдат. Но знай, тебя настигнет наша месть. Я знаю, почему ты торопишься его отпустить. Потому что он заплатил выкуп. А что ты будешь делать с этими деньгами? Утащишь их с собой в могилу? Ты очень болен, бедный мой Хаджи-Ставрос. Милорд и тебя не пожалел и правильно сделал. Друзья, мы сами себе хозяева! Мы больше никого не будем слушать, мы будем делать все, что нам нравится, мы будем есть все самое лучшее, мы выпьем все вино, мы сожжем весь лес и изжарим целые стада, мы разграбим все королевство, мы возьмем приступом Афины и разобьем лагерь в королевском саду! Я сам поведу вас. Доверьтесь мне, я знаю, куда идти! Начнем с того, что скинем старика вместе с его любимым милордом на дно оврага, а потом я скажу, что надо делать!
Красноречие Колциды могло стоить нам жизни. Большинство бандитов аплодировали этому болтуну, в то время как старые товарищи Хаджи-Ставроса, человек десять паликаров, ничем не могли помочь своему Королю. Они успели поесть за его столом и теперь корчились от боли. Но, как известно, любой рвущийся к власти народный трибун всегда плодит вокруг себя завистников. Как только стало ясно, что Колцида может выбиться в предводители,
Тамбурис и с ним еще несколько карьеристов покинули ряды бунтовщиков и переметнулись на нашу сторону. Им не понравилась идея сменить одного начальника на другого. Они предпочли того, кому они привыкли подчиняться, и решили не менять его на наглого болтуна, бездарность которого им была очевидна. Кроме того, они понимали, что жить Королю осталось недолго, и своего преемника он будет выбирать из числа тех, кто остался ему верен. Последнее было очень важно: при назначении нового предводителя акционеры, без всякого сомнения, скорее согласятся с выбором Хаджи-Ставроса, чем с голосованием бунтовщиков. В итоге нас поддержали человек десять. Я говорю нас, потому что Король был теперь не один. Мы лежали, прижавшись друг к другу, и Хаджи-Ставрос даже обнимал меня за плечи. Тамбурис и его сторонники мгновенно сориентировались и составили план обороны. Три человека, воспользовавшись общей сумятицей, вместе с Димитрием помчались в арсенал банды, чтобы запастись оружием, порохом и патронами. Они длинной лентой насыпали порох поперек дороги до самого арсенала, а затем вернулись и потихоньку смешались с толпой. Тем временем бандиты окончательно переругались, и все шло к тому, что с минуты на минуту банда разделится на две враждебные группировки. Наши сторонники сгрудились возле моей комнаты и охраняли ведущую в нее лестницу, заслоняя нас своими телами и оттесняя противника к кабинету Короля. Внезапно в накалившейся обстановке прозвучал пистолетный выстрел, и сразу в дорожной пыли вспыхнула огненная лента. Огонь добежал до арсенала, после чего раздался мощный взрыв, от которого с ужасным грохотом обрушились несколько скал.
