сложилось именно так.
– Пошел к черту. Сашка умерла. Не о чем говорить.
Ян почувствовал уже привычную злость – первую волну, быструю, как всегда. Спровоцировать ее было несложно даже одной короткой фразой. Потому что дело было не в том, что старик болтал сейчас, а в том, что он умудрился натворить за свою долгую жизнь.
Но если он поддался, то Андрей – нет.
– Даже не начинайте, я прекрасно знаю, что в моменты просветлений вы воспринимаете мир вполне адекватно. Рычать на меня тоже бессмысленно, я большую часть времени работаю ветеринаром, на меня еще не так клыки скалили.
Михаил наконец посмотрел на Яна:
– Ты привез ветеринара осматривать меня?!
– К этому давно все шло, – ухмыльнулся Ян.
– Не отвлекайтесь, – попросил Андрей. – Так вот, я прекрасно знаю, что вы делаете. И это снова акт феерического эгоизма – возможно, последний в вашей жизни.
– Я загниваю здесь! При чем тут эгоизм?
– Вы наказываете себя. Вы чувствовали себя виноватым, когда Александра пропала. Но когда она вернулась, чувство вины лишь усилилось. Вы, на свою беду, осознали, что упустили время, что своим бездействием, а точнее, ограниченным действием обрекли ее на непередаваемые страдания. Это действительно было так, она рассказала мне. Вы не знаете, но вам и не нужны все детали, чувство вины и без них на пределе. Вы решили наказать себя, лишив ее прощения. Поэтому вы не пытаетесь ей ничего объяснить, а ведете себя, как последний засранец.
– Да ты ничего обо мне не знаешь, не можешь знать!
– Это не так уж сложно, – покачал головой Андрей. – Все мнят себя уникальными и непостижимыми. Но в самом главном мы все равно остаемся одинаковыми, и мне не нужно изучать историю вашей жизни, чтобы понять. Во-первых, у меня есть записи. Во-вторых, история болезни – та еще автобиография! Вы заболели после того, как пропала Александра. Ни у кого из ваших родственников подобных проблем не было, можно с высокой долей вероятности предположить, что в корне всех бед лежит психосоматика. Вы понимали, что по закону вас никто не накажет, но жаждали наказания. Подсознание ответило на ваш запрос и запустило программу самоуничтожения. И вот вы год за годом не живете полноценной жизнью, вы лишены общения с близкими, вы больше не влияете на их судьбу. Разве это не худшее наказание для человека вроде вас?
Михаил испепелил Андрея взглядом, но обратился снова не к нему, а к сыну:
– Где Сашка взяла такое чучело?!
– С крыши сняла, – отозвался Ян.
– Ладно, не хочешь говорить – не говори!
Он и правда принял это за шутку, а вот Ян не шутил – и понимал все больше. То, что Андрей так легко раскусил грозного следователя Михаила Эйлера, на первый взгляд казалось удивительным и необъяснимым. А на второй – нет: Андрей ведь и сам был таким. Не получив наказания за преступление, которое он сам себе приписал, он чуть не покончил с собой. Поэтому и в толковании поступков Михаила он, скорее всего, был прав.
– Только это ваше самобичевание – все равно эгоизм, как бы странно это ни звучало, – добавил Андрей. – Иногда принять наказание проще, чем просить прощения. Да и потом, вы снова хотите идеально контролировать ситуацию. Выбирая наказание, вы отпускаете себе грехи: я страдал, я столько вынес, я умру спокойным и чистым. Но если просить прощения, грехи вам должна будет отпустить Александра, перед ней вы виноваты. Она может этого не сделать – вы не знаете наверняка, тут контроля нет. Поэтому вы выбираете тот путь, при котором все решаете вы. Эгоизм во всей красе, разве нет?
– Да что ты можешь понимать, пацан?
– Что времени больше нет. Думаю, где-то в глубине души вы это знаете, предчувствуете. Но если вы надеялись, что все прошло по плану, то я сегодня вас разочарую: все те покаяния, которые вы сами себе придумали, не считаются. Покой ваш – фантазия старого упрямца.
– И чего ты хочешь от меня?
– Правды. Не вашего мирного упокоения, потому что оно оставит Сашу с вечными вопросами, на которые она никогда не получит ответов. Я не хочу, чтобы она жила с этой неизвестностью. Я хочу, чтобы вы хотя бы раз поговорили с ней честно и рассказали, как все было на самом деле. Пора признавать свои ошибки.
– Ей это не нужно! Она ни о чем не спрашивает.
– И мало чему верит, – кивнул Андрей. – Я знаю. Но тем больше у нее прав на истину. Она кажется спокойной и невозмутимой, но недосказанность ее все равно грызет и прорывается на волю в самые неожиданные моменты. Так не должно быть.
– Она не придет ко мне.
– Придет. И вот когда придет – вы ей все расскажете, а не будете изображать старого маразматика, который верит в зомби и путает вчерашний день с тарелкой манной каши.
На этот раз Михаил не отвечал ему долго. Он смотрел на Андрея внимательно, испытующе, Ян такой взгляд у него видел только в молодости – пронизывающий и цепкий. Взгляд, от которого многие ломались и который Андрей выдержал без труда.
– Любишь ее, значит, – хмыкнул Михаил.
– Да. Люблю.
– А ей ты можешь быть не особо и нужен. Если она в меня… Поиграется с тобой и бросит.
– И такое тоже возможно, – пожал плечами Андрей. – Но она дважды вернула меня с того света. Уже за это я ей обязан.
– Да, это она может… Она сама оттуда вернулась, знает дорогу.
– А вот вы вряд ли вернетесь. Михаил, я не пытаюсь вас запугать. Я специально провел осмотр, чтобы говорить с вами честно. Времени действительно осталось чудовищно мало. Полагаю, попытка у вас будет всего одна. Не упустите ее, вы этим не искупите вину перед Александрой, а просто еще раз испоганите ей жизнь перед своим уходом.
Андрей сказал все, что хотел, и спорить он не собирался. Он забрал рюкзак и подхватил свою куртку, небрежно брошенную на кресло. Ян ожидал, что он вот так собирается уйти – не прощаясь и не дожидаясь возвращения сиделки, что было бы совсем не похоже на него. Однако Андрей остался верен себе:
– Ты побудь тут с ним, а мне нужно поговорить с коллегами, у меня, как ты понял, здесь пара знакомых работает.
– Зачем тебе это?
– Долго объяснять. Ты лучше воспользуйся моментом, пока он адекватен – вы ж в его старых делах разобраться пытаетесь. Да и потом, я не соврал про то, что время истекает. Это важно не только для Александры, для тебя – тоже.
Это и правда было важно, а еще – странно. За те долгие годы, что прошли после исчезновения Александры, Ян привык злиться на отца. Возможно, даже ненавидеть, но это была не пылающая ненависть, а такая же безжизненная, как