Читать интересную книгу Незваный гость. Поединок - Виктор Андреев

— Митенька, я должна передать тебе рацию. Ты знаешь, кому... что с нею делать?

— Знаю.

— И ты не должен больше приходить ко мне. До распоряжения из леса.

— Знаю.

Митя продолжал стоять у окна и наблюдать за стежкой, которая шла к крыльцу. Он отвечал, не поворачивая головы:

— Завтра утром я приду к вам с санками. Мы поедем за водой и увезем рацию...

На другой день Митя пришел рано. Молча и осторожно, как бомбу, они вынесли в бочонке рацию. Бочонок поставили на санки, покрыли холстиной и привязали веревкой. Наверх бросили ведро. Митя впрягся в санки, Елена Павловна пошла сзади, придерживая бочонок на ухабах.

В больших латаных валенках, в пиджаке, подпоясанном концом веревки, в вытертой шапке-ушанке, Митя тянул санки, не оглядываясь, не спеша. Сколько было выдержки и мужества в этом мальчонке, на первом году войны потерявшем всех родных! Он жил с бабушкой невдалеке от колодца. До вросшей в землю хатенки не более трехсот метров, но расстояние в глазах Елены Павловны удесятерилось, и ей казалось, что они не дойдут до нее за час. Митя должен повернуть к дому, взять из бочонка рацию, спрятать и быстро, очень быстро вернуться, чтобы продолжать путь к колодцу, не вызвав ничьих подозрений! Хотя бы никто не встретился, не помешал... И вдруг:

— Елена Павловна, здравствуйте! Вы за водичкой?

Она повернулась в сторону голоса. Возле ворот стоял проповедник. Из воротника полушубка выглядывали ненавистные ей глаза. Митя остановился, и Елена Павловна наткнулась на санки. Она взмахнула руками, удерживая равновесие, и чуть не упала. Минутное замешательство выручило ее, скрыло испуг и растерянность. Она ответила на приветствие и с нескрываемым удивлением спросила:

— Вас отпустили? Без последствий?

Проповедник хихикнул:

— Как видите. Бог за меня.

Он приблизился к санкам, положил руку на край бочки.

— Вам помочь?

— Что вы!.. — воскликнула Елена Павловна и продолжала: — А я думала о вас, беспокоилась. И даже молилась. В душе... Вы мне очень нужны, Илларион Кузьмич. Я должна вам сказать... — Елена Павловна взглянула в сторону Мити.

— Пройдемте ко мне, — предложил проповедник. — Я ведь живу здесь.

Елена Павловна посмотрела на Митю, сказала:

— Я сейчас, Митенька. Догоню...

Вслед за проповедником она прошла в избу, миновала кухню, где сидел за столом хозяин дома, и очутилась в теплой комнате с рушниками на окнах. Она взглянула в окно и чуть не вскрикнула: отсюда хорошо просматривался подход к школе, тропинка к крыльцу, окна ее комнатки и бабки Авдотьи.

Елена Павловна опустилась на скамью, ослабила узел платка.

— Илларион Кузьмич, я нуждаюсь... в духовной поддержке, — едва проговорила она, думая о том, что ей нужно пробыть здесь не менее пяти минут. Эти пять минут нужны Мите.

Проповедник посмотрел на нее с удивлением.

— Просите бога, чтобы он ниспослал вам духа святого для утешения. И к вам придет мир, покой и любовь.

— Какой же мир, какой покой? — перебила его Елена Павловна, но проповедник не дал ей договорить.

— Знаю, что скажете, — сказал он с раздражением. — Я говорю о мире, покое и любви в душе.

Она все еще не набралась сил, чтобы поднять на проповедника глаза, и боялась, что он может заподозрить ее в неискренности.

— Духовное, а не мирское должно заполнить наши помыслы, — продолжал он, сверля Елену Павловну испытующим взглядом, — ибо мы — только странники, идущие в страну мира и чистоты. Духовная жизнь, как огонь расплавляющий и как щелок очищающий. Недостаток же веры и силы божьей в нас задерживает пришествие Христа.

«Сколько же в нем лжи и ханжества! — подумала Елена Павловна. — Как земля носит такого?»

Сдерживая гнев и неприязнь, она попросила почитать что-либо духовное.

— Евангелие! Только евангелие! — сказал он твердо и подал ей со стола небольшую книгу в коричневом замаранном переплете.

Елена Павловна стала листать ее, пыталась сосредоточиться хотя бы на одной фразе, но не могла. В висках стучало. Сколько прошло времени? Две, три минуты, а может быть, все пять? Никогда в ее жизни минуты не были такими долгими.

Очутившись за воротами, Елена Павловна сразу посмотрела в сторону колодца и облегченно вздохнула. Митя уже стоял возле сруба, привязывал ведро к журавлю.

Морозный воздух с горьковатыми запахами дыма, которым были окутаны крыши, пронизал ее. Она вздрогнула от озноба и тотчас подумала о том, что проповедник, пожалуй, глядит ей вслед. Оглянуться она не посмела, против воли зашагала быстрее, спотыкаясь на неровной стежке.

Когда она подошла к колодцу, Митя уже вытащил ведро и, проливая себе на валенки, одним махом вылил воду в бочонок.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда она посмотрела ему в глаза, только взгляд его посветлел, выдавая недавно миновавший страх и пришедшее за ним ликование.

В этот же день обер-лейтенант Шульц принимал «Белого голубя». Выслушав его, он занес в свою записную книжку еще одну кличку. Собственно говоря, давать кличку бабке Авдотье не было никакого смысла: «Белый голубь» не вербовал ее, но таков уж был обер-лейтенант Шульц, что не мог устоять от соблазна окрестить и бабку Авдотью. И он начертал со всей немецкой аккуратностью прямым, твердым почерком: «Святая».

Теперь бабке Авдотье приходилось выслушивать от брата Иллариона не только проповеди, но и наставления другого порядка. Как-то вечером после моления, на котором бабка привела себя в небывалый экстаз и «говорила на иноязыках», ее нагнал по дороге домой проповедник и, прилаживаясь к коротким и неверным шагам старухи, вкрадчиво заговорил:

— Молилась ты, сестра Авдоша, ревностно. Бог наградил тебя откровением... Но если не совершишь богоугодного дела, то Христос может и разгневаться, не простить греха и в урочный час не прислать по твою душу ангелов. Тогда навеки обречена ты в преисподнюю...

Бабка, стараясь не проронить ни слова, забегала вперед. Преисподняя, которой часто пугал верующих брат Илларион, казалась ей страшнее немцев. «Богоугодное дело» состояло в том, что бабка Авдотья должна была выставить на подоконник каганец, если в комнате учительницы Котиной появится посторонний. Проповедник передал это ей, как повеление неба.

С этой ночи бабка Авдотья потеряла сон. Просыпалась даже от шума ветра. Прислонялась ухом к стене, за которой спала Котина, выходила в коридор, к двери, и на ощупь проверяла, стоит ли перед порогом метла — ее помощница.

Однажды, придя к Елене Павловне в комнату, бабка Авдотья увидела на столике знакомое евангелие и просияла:

— Никак от брата Иллариона?

Елена Павловна вздохнула:

— От него, бабушка.

— А я вижу: знакомое!.. Это хорошо, что тебя к святому слову влечет, — похвалила бабка. — Ты бы пришла к нам на моление. Хотя бы разок. Послушала бы, как брат Илларион святое слово глаголет.

— О чем же он, бабушка?

— Обо всем внушает. О том, что Христос прощал своим врагам. И нам, видишь ли, велел. О том, что враги наши не ведают, что делают. Слепы, мол... А в покорности и всепрощении — святость, мол...

Елена Павловна не выдержала:

— Бабушка, он же обманывает вас! Он... он плохой человек! Он немцам служит!

Бабка Авдотья замахала руками.

— Не греши! Не греши! Брат Илларион — святой человек. Он слуга богу, живет по Христовым заветам.

Бабка Авдотья увидела, как вдруг на глазах Котиной выступили слезы. Учительница отвернулась и уже глядела в окно на пустую, мертвую улицу.

Бабка вздохнула.

— И чего ты, Елена Павловна, все убиваешься! — проговорила она. Ей было жалко Котину, которую она очень любила. Бабка знала, что у Котиной был жених. Он остался в городе, и теперь от него не было никаких вестей: воюет ли он, убит ли.

— Чего тосковать? Был бы муж — дело другое... Вокруг тебя и сейчас неплохие люди. Хотя бы брат Илларион. Ревнует тебя. Наказал мне поглядывать за тобой. Как придет кто, так, говорит, поставь каганец на подоконник. Вот видишь! Только не выдавай меня, Христа ради. Строго-настрого наказал молчать про это. А я ведь знаю, никто к тебе не придет, потому что соблюдаешь себя...

Елена Павловна, побледневшая и встревоженная, с удивлением глядела на бабку.

— Напрасно он... — еле выговорила она. — У меня же...

— Ну и он, брат Илларион, неплохой. Ты приглядись.

Когда старуха ушла, Елена Павловна достала из тайничка крохотный блокнотик и записала мелким, убористым почерком:

«За мною ведет наблюдение и бабка Авдотья. Проповедник дал ей такое поручение. Она может выдать каждого, кто придет ко мне. Я должна немедленно предупредить Лесного. Как это сделать? У меня только один путь — это М. Я могла бы уйти в лес, попытаться пробиться к отряду, но мое бегство насторожит немцев, поставит под удар тех, кто, может быть, находится вне подозрений. Да, я должна ждать указаний. Меня не могут забыть. Теперь я догадываюсь, почему меня не отправили в Германию вместе с девушками села. Меня уже подозревали. И этот проповедник поселился здесь из-за меня. Я мучаюсь тем, что выключена из общей борьбы, что сделала еще так мало...»