Северо-западнее Орла немцы непрерывно бросали в контратаки пехоту, поддержанную танками, самоходными орудиями и авиацией. Советские войска отразили все контратаки противника и нанесли ему большой урон. Подбито и сожжено 32 немецких танка и уничтожено до полка пехоты противника.
В дни, когда наша дивизия, закончив наступление, была отведена на отдых, Лева все еще участвовал в боях. У родителей сохранилась его открыточка, написанная в августе,- всего несколько строк:
"…Все-таки я каким-то чудом еще жив и здоров и ничем не болею. Ваши письма, как я уже Вам писал, получил. Нам вороны с крестами тоже очень сильно пакостят. Во много раз больше Вашего. От них сильнее всего и достается. В последний раз (позавчера) осколком маленьким разорвало локоть у гимнастерки. Теперь и я уже ко всему привык, как и Борис. Только ведь наше дело много тяжелее, чем у него. Не знаю только как, но мне пока что везет. В машине насквозь пробиты два опорных катка, надтрансмиссионный люк и есть одна вмятина на башне. Пострадал, кроме всего, мой комбинезон. От него остались только клочки. Его разорвало осколками при бомбежке. Как видите, особенного ничего нет. Теперь бы только еще дальше прогнать фрицев. Сегодня буду писать всем письма. Напишу и Борису. Он где-то рядом и, наверное, здорово воюет…"
Ад танковых сражений стоит за письмами брата…
Потери у танкистов в дни наступления были больше, чем в пехоте. От выстрелов танковой пушки воздух внутри машины наполнялся едкой пороховой гарью, становилось трудно дышать. Звуки выстрелов словно молотом били по голове. От ударов вражеских болванок по броне ее внутренняя часть откалывалась, и осколки летели во все стороны, поражая танкистов. А когда танк подбивали или поджигали, выбраться из машины на глазах у противника, не сгореть, помогало только чудо.
После войны я встретил Николая Крупина, учившегося с Левой и оказавшегося в годы войны в Горьком. Брат несколько раз приезжал в этот город за новыми машинами и заходил к нему. Был весел, рассказывал, как подбивал немецкие танки, как сам выбирался из охваченных пламенем машин. В последнюю встречу больше молчал, а прощаясь, сказал: "Вряд ли увидимся! Тяжелая у меня работа!"
Отдых наш был коротким. Мы снова шагали днем и ночью на запад, теперь уже по украинской земле. Переходы нас утомляли, каждый день – шестъдесят-семьдесят, а то и больше километров. Ноги гудели. У многих начиналась "куриная слепота". Ночью они, как дети, шли, держась рукой за товарища. Случилось, как-то я отстал, а потом пришлось догонять свой взвод, Услышал: кто-то в поле плачет. Оказалось – это наш солдат, самый маленький ростом в дивизионе из последнего пополнения. Он стоял сбоку от дороги и громко хлюпал. Паренек заснул на привале, а когда проснулся, идти не может – ничего не видит. Не хватало солдатам витамина С.
А у меня появилась другая напасть. Во рту образовались язвы, горячее есть совсем не мог, только холодное, и то с трудом. Ходил в медсанбат, сказали: "язвенный гингивит", помазали чем-то. Стало легче, но ненадолго. Тоже, говорят, нехватка этого самого витамина. Мучился несколько недель. К счастью, о моей болезни узнал ветеринарный фельдшер дивизиона лейтенант Федор Лутай.
– Я тебя излечу, – сказал он, – у лошадей это часто бывает.
И стал мазать мне рот какой-то противной жидкостью. А я, сколько мог, пытался жевать спеющую рябину, шиповник. То ли "лошадиное лекарство", то ли мои витамины помогли, но гингивит вскоре прошел. А может, и молодость выручила. Помню такой случай. Один из красноармейцев, ему уж было под пятьдесят, шел-шел и упал прямо на дороге. Сердце не выдержало. С молодыми так не бывало…
Случилось, что в походе заболел Мартынов. Командир дивизиона вызвал меня:
– Садись на лошадь Мартынова и проверь наш будущий маршрут! Жду тебя через шесть часов.
– Есть! – ответил я, взял карту и отметил маршрут.
Судя по карте, надо было одолеть всего сорок километров. Я лихо вскочил на лошадь, пришпорил – она пошла рысью, затем перешла в галоп. Меня трясло и бросало в седле, но постепенно приноровился и стал ритмично опираться на стремена в такт движению коня, даже стало нравиться. Всю горечь своего положения понял на обратном пути. Внутренние стороны бедер горели, как обожженные огнем. Я пытался опираться попеременно на каждую ногу, освобождая по очереди от соприкосновения с седлом. Помогало, но мало…
На следующий день все повторилось. И так продолжалось несколько дней. Когда Мартынов выздоровел и сам сел на лошадь, я уже освоился с ездой. Конечно, у меня не было той лихости, что у Мартынова. Сам Николай Тимофеевич был отличным кавалеристом. Он научился езде еще в мирное время, когда служил в артиллерийской части на конной тяге.
Стрелковые полки шли впереди нас, освобождая один населенный пункт за другим, часто без помощи артиллерии,- так велик был наступательный порыв. До Чернигова оставалось не более сотни километров. Начались партизанские края[30]. Немцы не могли хозяйничать здесь, как им хотелось. И жестоко мстили за это.
Украинская Хатынь
20 сентября 1943 года дивизия освободила Корюковку – районный центр, где до войны проживало около 7 тысяч человек. Нас поразил вид местечка. Вместо домов – бесконечный безжизненный строй уцелевших печных труб вдоль бывших улиц, заросшие сорняками огороды. Кто-то из солдат вытащил из подпечья чумазого мальчишку. Когда его накормили солдатским обедом и стали расспрашивать о матери, отце родных, он на все вопросы отвечал двумя словами: "Н_мець убив". И видеть его и слышать такие ответы было тяжело и больно. Но мы еще не знали истинных масштабов трагедии, постигшей жителей Корюковки.
Чрезвычайная государственная комиссия по преступлениям оккупантов в Черниговской области позднее установила, что в марте 1943 года гитлеровцы сожгли в Корюковке 1290 домов из 1300 существовавших и уничтожили большую часть жителей местечка. Всего в районе было расстреляно 7640 человек, 1129 – угнаны в фашистское рабство. А за годы оккупации с Черниговщины было принудительно вывезено 41578 человек.
В самом Чернигове гитлеровские палачи убили 52453 человека. В селе Елино и на хуторе Мостки Щорсовского района было убито 440 советских граждан. В клубе села Тиница Бахмачского района гестаповцы сожгли заживо 112 сельских активистов. В Носовском районе было полностью сожжено село Козары и расстреляно 3908 его жителей. С лица земли было стерто село Пески Новобасанского района и уничтожено более 860 сельчан.[31]
Позднее, на одной из встреч ветеранов нашей дивизии, я поделился впечатлениями о трагедии Корюковки в присутствии бывшего военного врача Галины Сергеевны Федько. В свою очередь она вспомнила:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});