Сопряженный с этим святилищем обряд был направлен, несомненно, на то, чтобы помочь Солнцу преодолеть самые длинные ночи в году, зиму и потусторонние силы и принести людям лето и длинные дни. На это указывают дальнейшие действия.
Прежде всего внутри рва соорудили курган. На его вершине, у восточного склона, совершили погребение. Затем погребение и склоны кургана вымостили камнями, которые окружили выступающие наружу верхушки столбов. У подножия, во рву, совершено жертвоприношение из 9 черепов, 1 из которых принадлежал молодому и 6 старым турам, а 2 — домашним быкам. Количества черепов соответствуют числу месяцев весенне-летнего полугодия (6+1), а также продолжительности беременности — возрождения (6+1+2); наряду с тем они могли означать зодиакальные созвездия. Вместе с этим жертвоприношением над верхушками столбов и погребением разложили костры...
Кольцевые ров и вымостка символизировали низ и середину Вселенной, а костры — вершину ее. Покойник же представлялся "космическим странником", песланцем с земли на небо. Это раскрывается при анализе не только местоположения и обряда погребения 17, но и найденных в нем вещей.
Главной находкой был скипетр в виде орлиного клюва, изготовленный из оленьего рога. Сочетание формы и материала изделия должно было означать "орла — оленя" или "оленя небесного", с образом которого мы уже сталкивались в кургане у селения Цнори. Скипетрклевец украшен медными гвоздями, при помощи которых обозначили ромбовидный глаз "орла", 3 метки на его макушке (знак приобщения к третьему, верхнему или небесному миру) и 6+1 меток на клюве (по числу месяцев благоприятного полугодия, а также по количеству турьих черепов во рву). С помощью этого скипетра покойник, наверное, уподоблялся орлу. О его небесных деяниях можно судить по кремневым наконечнику стрелы и серпу, положенным на комочках охры перед лицом. Стрела подчеркивала устремленность погребенного в небеса и, кроме того, могла служить ему защитой от демонов, а серп являлся, по-видимому, орудием для срезания побегов с вершины "древа жизни", которого достигал в своем полете "покойник-орел".
Затем последовало несколько захоронений, в обряде и инвентаре которых заметно соблюдение заложенной в кургане традиции, а также сосуществование "иоводаниловцев" с представителями трипольской культуры.
Элементы шумерских влияний можно предположить, сопоставляя особенности кургана с изображениями на некоторых печатях — в частности, на верхнем ярусе рассмотренной выше печати из Суз (рис.21). Здесь тоже представлено три уровня мироздания и человек или божество соседствует с Луной, орлом, двумя козлами, быком. К тому же связь жертвенных козлов со столбами и помещенным у их верхушек "орлом — оленем" находит соответствия во многих произведениях шумерского искусства. Особенно показательна статуэтка козла, опирающегося передними ногами на ветвистую вершину "древа жизни"; небесная сущность козла подчеркнута перьеобразной моделировкой его шкуры. Подобный образ, а вместе с тем и аналоги конструктивно-обрядовым особенностям Григориопольского кургана, есть и в индоарийской "Ригведе". Это Аджа Акапад—"козел одноногий", стоящий на соединенных задних ногах.
Ведийский Аджа иногда отождествлялся с "древом жизни", но при этом связывался с небом и преисподней.
Его связь с Валой опосредствована близостью обоих к Варуне, который "сотворил первое творение" Валу и "своей колонной держит врозь оба мира, как Аджа (поддерживает) небо". В подвластном ему потустороннем мире Варуна восседает па троне посреди "устья семи рек" и правит ими, "словно погоняющий пастух"; его связным с небесным миром выступает птица Супарна.
Развитие этих образов, равно как и особенностей Григориопольского кургана, прослеживается в "Гроте быка", в кургане № 13 у Каменной Могилы и в других памятниках Азово-Черноморских степей рубежа IV — III тысячелетий до нашей эры. Сложившиеся в них представления о Вале бытовали в культуре ариев и доныне хранятся в Индии почитателями "Ригведы".
Шумерским представлениям о праострове Киане суждена была более короткая жизнь. Однако их пережитки отразились в мифах о блаженном острове Дильмуне и страшной "Горе бессмертного". Признаки идеи бессмертия выражены здесь довольно отчетливо. Но в отличие от арийского мифа о Вале эта идея почти лишена связи с годовыми циклами, носит более заземленный характер и отмечена неверием в торжество жизни над смертью. Сюжеты о Дильмуне и "Горе" были объединены в "Поэме о Гильгамеше", в котором тоска об утраченной вере в вечность человеческого существования выражена с такой поразительной силой, что и доныне, спустя более четырех тысячелетий, продолжает волновать читателя.
Сказания о Гильгамеше начали складываться еще в XXVII веке до нашей эры, вскоре после смерти этого действительно жившего в Уруке правителя.
В молодые годы отличался царь буйством, и мудрецы города познакомили его с диким жителем степей Энкиду. Померявшись силами, а затем подружившись, герои решили отправиться в верховья Междуречья, чтобы нарубить для строительства Урука кедров, которые росли на священной горе и охранялись бессмертным Хувавой.
Задуманный поход преследовал и высшую цель. Срубив подобие "древа жизни", герои обрели бы заключенное в нем бессмертие. Готовились соответственно: выковали священный двулезвийный топор-лабрис, заручились поддержкой верховного солнечного божества (того, что тщетно пытался спасти пастуха Думузи) и получили от него 7 амулетов-хранителей. Собравшись таким образом, двинулись в путь.
Амулеты помогли героям преодолеть семь перевалов. Но путь становился все трудней и опасней:
Вопияло небо, земля громыхала,
День утих, темнота наступила,
Молния сверкала, полыхало пламя,
Были густы тучи, смерть лила ливнем...
Ужасаясь, впадая порою в отчаянье, герои не отступали от своих намерений. Бог солнца помогал им ночами, посылая из колодцев вещие сны. Главным источником их мужества была крепкая дружба. Герои приободряли друг друга такими словами:
Забудь о смерти, врага не бойся!
Сильный человек, впереди идущий,
Неустрашимый и осторожный,
Себя сохранит и товарища тоже, —
Даже павши, имя они оставят!
Но вот и "Гора бессмертного". Хувава, дух и страж кедров, мечет в героев молнии и "лучистые сияния". Однако Гильгамешу удается его поразить. Поверженный дух молит о жизни, но Энкиду неумолим...
Нарубив кедров, победители возвратились в Урук. Голова Хувавы была доставлена разделителю земли и неба Энлилю, но это не умилостивило бога. Он распределил "лучистые сияния" среди существ и природы, а Энкиду, убийце "бессмертного" Хувавы, предрек скорую смерть. Что и исполнилось.
"Древо жизни", как видим, не принесло счастья ни стражу, ни похитителю.
Оплакав друга, Гильгамеш погребает его и спустя некоторое время выспрашивает о загробном царстве. Услышанное от духа Энкиду ужаснуло его. И тогда Гильгамеш отправился искать Зиусудру, проживающего на острове вечной жизни Дильмуне. Зиусудру — единственный из переживших всемирный потоп, и ему ведома тайна бессмертия.
После нижайших просьб Зиусудру поведал свою тайну. Два пути к бессмертию открывается перед Гильгамешем. Первый — остаться навсегда на Дильмуне. Герой отвергает его, ибо жаждет жизни активной. Второй путь — трава бессмертия, растущая на дне океана. Гильгамеш ее достает!..
Герой не ест ее сам, а желает поделиться с мужами Урука. Царь несет добытое им бессмертие подданным. И почти доносит его. Но змея похищает сокровище.
Ярая смерть не щадит человека...
Разве навеки мы ставим печати?
Разве навеки делятся братья?
Разве навеки ненависть в людях?
Стрекозой навсегда ль обернется личинка?
Таков печальный итог "Поэмы о Гильгамеше"... Однако заканчивается она на оптимистической ноте. Начало и конец "Поэмы" обрамлены одной и той же картиной: автор проводит читателя по крепостным стенам Урука, воздвигнутым трудами Гильгамеша и его подданных.
Осмотри-ка основу, кирпичи потрогай —
Ее ли кирпичи не обожжены крепко,
Не заложены ль стены семью мудрецами?..
Оптимизм концовки "Поэмы о Гильгамеше" весьма показателен. Здесь рассматриваются и отвергаются древние, первобытнообщинные варианты вечной жизни, варианты, еще хранящие формы, но уже утратившие традиционную суть. Вместо нее выдвигается другая, приемлемая для классовых обществ: бессмертие человека — в его добром имени, подкрепленном делами во благо народа. Эта, положительная, в общем-то, установка остается в силе поныне.