Читать интересную книгу Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

— Открой! — попросил я Валерию. Ее лицо исказила гримаса сладострастного любопытства.

— Открою, и что сделаешь?

— Пожалуйста!

Валерия, не сводя с меня жадных глаз, достала из сумочки серый пистолет и протянула мне. Я принял его с благоговением. Все чувства мои дремали. Валерия нажала небольшую кнопку сбоку от двери, которую я не заметил, и сразу прямо над нашими головами из динамика раздался настороженный голос:

— Кто это?!

— Это я — Валерия, — прощебетала девушка. — Открой, Михалыч!

— Хозяин прислал?

— Нет, к тебе на свидание пришла.

Дверь отворилась. В проеме стоял мужчина с хмурым лицом и с растопыренными, как после мытья, руками. Пальцы у него были в крови. Я выстрелил ему в грудь два раза подряд, почувствовав тугую отдачу. Оттолкнул и бросился в комнату. Второй мужчина скакнул от топчана в угол. Поднял вверх руки. Губы его шевелились, он что-то кричал, но слов я не разобрал. Что-то вроде детского: уа-уа-уа!

Я получше прицелился в разинутую рожу и нажимал курок до тех пор, пока в пистолете оставались заряды. Прорезиненный человек с раскуроченным черепом, на котором уже не осталось лица, падал на пол так долго, будто преодолевал сопротивление земли. Я взглянул на Катю. Ее глаза поплыли навстречу, исполненные смутной надежды. Она звала меня. Я хотел подойти, но не успел. Кто-то сзади крепко припечатал мой затылок, и, утешенный, я вырубился из этой страшной игры.

Часть 4. Плата по счету

Глава первая

Время подперло веселое, каждому придется рано или поздно делать выбор: оказать сопротивление или превратиться в сучонка. Убей или тебя убьют. Не в прямом, так в переносном смысле. Первой, как водится, оскотинилась творческая интеллигенция. Привыкшая загребать жар чужими руками, на карачках приползла в Бетховенский зал, слезно умоляя: раздави гадину, Борик, иначе нам всем хана! Писатели, актеры, музыканты — любимцы нации. По телевизору показывали отрывки апокалипсической встречи — незабываемое зрелище. Потом, говорят, особо удостоенные проникли к Верховному на дачу, уже с какими-то готовыми списками в руках. Реально им ничто не угрожало, на всякий случай перестраховывались. История дураков ничему не учит. Когда лет десять назад читал блистательного Оруэлла, думал: это все-таки вымысел, такого не может быть, слишком изощренно. Тем более не может быть у нас, где гениальный Коба, кажется, на столетия вперед подытожил великий эксперимент по принудительному вхождению нации в земной рай. Оказалось, еще как может, и именно у нас, вдобавок в каком-то особо гнусном, тухлом политико-блатном варианте. Какие монстры поперли наверх из партийных и уголовных отстойников, какие злобные, пещерные начались жертвоприношения — э, да что теперь сокрушаться…

Григорий Донатович мог бы мною, полагаю, гордиться: два трупа на счету — и никакой достоевщины. Пристрелил вурдалаков, как мышей, схлопотал сзади по кумполу — и очухался в знакомой комнате, в знакомой постели, под коричневым пледом. Рядом все та же игрунья Валерия. Лик ангельский.

— Ты герой, Саша! Истинный герой. Теперь я тебя еще больше люблю.

Чересчур яркий свет бил в лицо. Глаза болели.

— Будешь завтракать? Я сама приготовлю. Хочешь яичницу? У меня яичница лучше всего получается. Или сразу выпьешь водочки? Натощак полезно.

У меня пока не было желания с ней разговаривать. Я бы и просыпаться не стал, да с природой не поспоришь. День, ночь, сон, явь — так и идет чередой, пока цепочка не оборвется, как у садиста в подвале. Крепкий все-таки был зверюга, сколько пуль всадил, а он все не падал. Кровищи напрудил целую лужу. Валерия продолжала восторженно щебетать, подбираясь поближе, и на лице ее появилось задумчивое выражение, которое не сулило мне ничего нового.

Я прервал ее строгим вопросом:

— Где Катя? Что с ней сделали?

— Господи, да ты прямо зациклился на этой девке! — Валерия всплеснула руками. — Что же у нее есть такое, чего у меня нету? Может, гнездышко поперек?

Я зацепил с тумбочки сигарету, закурил.

— Вот что, Валерия. Выслушай меня внимательно. Со мной вытворяй что хочешь, но Катю не трогай.

— Ой!

— Что — ой?

— Значит, ты меня обманывал.

— В каком смысле?

— Значит, тебе эта девка дороже, чем я?

Как с ней разговаривать, я не знал, а убить ее до кучи к тем двум — не мог.

— Лера, скажи честно, ты нормальная?

— Конечно, любимый. Но ты просишь о невозможном. С какой стати я буду заботиться о сопернице? Я обещала, что буду хорошей женой, но измены не потерплю. Не надейся. Я не святая. Я очень ревнивая. Поклянись, что между вами ничего не было.

Подыгрывать ее гнусной игре, замешанной на крови, было невыносимо, но иного выхода не было. Почему-то я больше не сомневался, что Катина жизнь, как, возможно, и моя, полностью зависит от настроения чумовой девицы. Сказать по правде, я испытывал к ней довольно сложные чувства. Ненависти не было в моем сердце. Ею правила злая дурь, но она была глубоко несчастна, хотя и не догадывалась об этом. Всемогущий творец посмеялся над ней, уродив для роковых забав, для которых этот мир мало приспособлен. Недалек тот час, когда ей придется в этом убедиться. Я отлично понимал, почему с таким остервенением оберегает ее Могол. Уж ему ли не знать, что этот роскошный цветок, взращенный на помойке, без его опеки не перезимует и дня.

— Любимый, ты готов? — спросила она, не дождавшись клятв.

— К чему?

— Как к чему? — Недоумение ее было забавно, как и все, что она делала. — К исполнению супружеских обязанностей, к чему же еще.

— Лерочка! — взмолился я. — Ну зачем я тебе, ну зачем? У тебя же столько мужиков на выбор.

Вдруг она пригорюнилась, ясные очи затуманились.

— Ты не веришь, да? Думаешь, я вздорная, порченая? Думаешь, у меня только одно на уме, да? Хочешь докажу, что не так?

— Докажи.

— Сама не знаю, что со мной. Я на тебе заторчала, Сашенька. Ты такой смешной! Так улыбаешься хорошо, губки кривишь. У меня таких мальчиков не было, честное слово. Не хочу, чтобы ты о ней думал… Она скверная, капризная. Она тебя не стоит. Честная давалка — и больше ничего. Да с ней через неделю от скуки сдохнешь. А я тебе ребеночка могу родить. Такого маленького-маленького пупсика. Ведь хочешь такого, да?

— Что с Катей, скажи?

— Да что с ней может быть, с кобылой двуногой? Каплю кровишки спустили, чтобы тебя попугать.

— Меня попугать?

— Ну да. Папочке чего-то от тебя нужно, вот он тебя и доводит. Называется психологическая обработка. Он тебя на этой девке подловил, а ты не догадался, глупыш.

— Значит, все было подстроено?

— Конечно, подстроено. Теперь папочка знает, как тебе девка дорога. Увы, я тоже знаю.

Слишком все это было похоже на правду, чтобы я усомнился. С робкой надеждой уточнил:

— Значит, и с этими, которые ее мучили, тоже подстроено?

— Конечно, подстроено. Но замочил ты их по-настоящему. Сделал таких хорошеньких двух жмуриков. И пальчики оставил на пушке. Храни тебя Бог, мой любимый! Теперь ты весь в папочкиной власти. Но я тебя спасу.

Валерия уже далеко зашла в приготовлениях. Никто не мог сбить ее с толку, ни Бог, ни царь и не герой. И уж разумеется, не я.

— Поласкай меня.

— Я не умею.

— Научишься, милый. У нас все впереди. Пообещай, что останешься со мной, если выпущу девку на волю.

— А ты можешь?

— Конечно. Папочке все равно, что с ней будет. Он мне ее вчера подарил.

Со мной происходило то, что напоминало о далеком историческом прошлом, когда предок человека, моллюск прятался от крупных хищников на дне океана. Но сохраняя остатки разума, слова я находил верные, проникновенные. Лерочка, говорил я, для меня твой мир, как чащоба лесная, в нем холодно, жутко, уныло, я в нем заблудился и не могу найти дороги обратно, туда, где было когда-то светло, просторно и хорошо. Там, на равнине, не в лесу, жили люди, не волки. У них были мирные обычаи, к которым я привык. К вашим законам я все равно не приспособлюсь, потому что их не принимает моя душа. Я не способен жить насилием, ложью и фарисейством. Но если хочешь, сказал я ей, выполню твой мимолетный каприз: останусь с тобой и буду крепко любить тебя, хотя не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, произнося это слово. Но, пожалуйста, спаси Катю! Она беззащитна, как кролик, и тоже давно заблудилась; но если она погибнет, то вина будет на мне и этого я не перенесу. Я давно не говорил так складно и горячо, и Валерия заслушалась, доверчиво склонив головку набок.

— Как интересно, — произнесла мечтательно. — Какой ты нежный, Саша! Мне кажется, все, что ты говоришь, я когда-то читала. Только не помню, в какой книжке. Ты сам все это придумал?

После этого все с тем же растроганным, мечтательным выражением лица она довела до успешного конца любовный замысел, используя меня в качестве тренажера.