Суровин проходится невесомыми поцелуями вдоль моего позвоночника, звонко целует полушарие ягодиц, поглаживая второе. Он нежен, нетороплив, оглаживает кончиками пальцев всю меня, втирая семенную жидкость в тонкую кожу, словно помечая своим запахом. А когда мы окончательно отходим от вспышки безудержной страсти, подхватывает на руки и несёт в ванную.
– Сергей Дмитрич, ты лучший! – шепчу в его губы, которые расползаются в довольной улыбке.
– Это ты лучшая, Юлька. И это ты делаешь меня таким.
Оставив меня нежиться в пушистой пене, мой мужчина мужественно берёт на себя приготовление ужина. Но вскоре возвращается с двумя бокалами вина и зажигает свечи, и мы просто лежим обнявшись, попивая из пузатого хрусталя и неторопливо обсуждая поездку.
Наш вечер наполнен романтикой и кажется мне нескончаемым. Но всё же вскоре наступает момент, когда Суровин притягивает меня к своей груди, укутывает в одеяло и желает приятных снов.
«Все мои сны о тебе», – хочу ему признаться, но засыпаю быстрее, чем успеваю даже до конца додумать эту мысль.
Как следствие приятного вечера, утро выдаётся отвратительным. Для начала, едва открыв глаза, понимаю, что ни я сама, ни Сергей не поставили будильник и я проспала первую пару. Начинаю бешено носиться по квартире, подкрашивая ресницы на ходу одной рукой и собирая рюкзак – другой. Суровин быстро сооружает какие-то сэндвичи, которые я проглатываю, не разбирая вкуса, делаю несколько свежесваренного кофе, а Сергей Дмитрич одевается, чтобы подвезти меня. Это здорово экономит время, и я лишь немного опаздываю на вторую пару.
Иду по опустевшему коридору к аудитории. Звук моих шагов гулко разлетается по этажу, ударяясь о стены и возвращаясь ко мне отчётливым эхом. Перед нужной мне аудиторией поворот к пожарной лестнице. Именно туда меня внезапно заталкивают. В темноте я не сразу могу разглядеть человека напротив, но стоит глазам чуть привыкнуть, я различаю прямо перед собой знакомые черты лица и тяжело сглатываю. Лена.
– Узнала, бывшая подруга? – со злостью цедит она. – Ну вот и встретились…
Ленка впивается пальцами в мои плечи и с силой толкает в сторону стены, отчего я больно ударяюсь лопатками и затылком. До искр из глаз.
– Отпусти! – прошу её, но она качает головой.
– Не так быстро. Сначала немного поболтаем.
Сейчас Лена похожа на безумную. Губы поджаты в тонкую нить, горящий злостью взгляд направлен прямо в моё лицо. Думаю, сейчас она вцепится в него своими нарощенными ноготками и выцарапает мне глаза, но она протяжно вздыхает, горестно и разочарованно.
– Да как у тебя совести хватает таскаться на занятия!.. – сетует бывшая подруга. – Тебя должны были выгнать! Видеть тебя не могу!.. Почему не выставили вон вместе с моим папашей?!
Она впечатывает в меня вопросительный взгляд, и я осторожно отвечаю:
– Потому что Сергей Дмитрич заступился за меня, взял всю вину на себя…
– Я не понимаю!.. – чуть ли не визжит она. – Он мог обвинить тебя… Он должен был…
Неожиданно я понимаю, чего Лена добивалась своим доносом. Она не подставляла отца и даже меня. Она хотела показать мне, что я ему безразлична. Безразлична настолько, что он готов скинуть всю ответственность на меня, лишь бы удержать своё положение. И это злит меня гораздо больше самого факта, что она сдала своего отца.
– Ты жалкая, эгоистичная, маленькая стерва! – медленно проговариваю и толкаю её в грудь. – Ничего в жизни сама не делала, кроме вечных интриг и склок! Ты понятия не имеешь, каково это – терять что-то, чего ты добился честным путём, потому что у тебя есть родители, которые всю жизнь приносили тебе всё на блюдечке с голубой каёмочкой… Всё, что у тебя есть, куплено на деньги твоего папы. Даже место в универе… Твоя квартира, все драгоценности и шмотки… Ты даже в магазин за продуктами не ходишь! И как ты отблагодарила его, а, Лен? Из-за тебя, из-за твоего детского, неокрепшего и эгоистичного мышления он потерял всё: эту работу, возможность преподавать в стране, издавать свои научные труды… Ты просто мелочная дрянь, которая считает, что весь мир обязан вращаться только вокруг тебя, и понятия не имеешь, сколько трудов вложено в твою безоблачную жизнь! Ты даже не потрудилась хоть раз подумать об этом своими куриными мозгами! Но с лёгкостью разрушила огромную и важную часть жизни своего отца! Ты реально считала, что он поступит иначе? Тогда ты ещё глупее… Тогда ты попросту не потрудилась даже узнать, что за человек твой отец! Он никогда не даст в обиду тех, кого любит, и будет защищать их ценой собственных интересов. Он и тебя защищает, Лен. Всегда. Жаль, что твои детские обиды не дают тебе этого понять…
Я тяжело вздыхаю и облизываю пересохшие от длинной тирады губы. Сомневаюсь, что до неё что-то дойдёт. Я не настроена столь оптимистично, как Суровин.
– Поэтому, Лена, – продолжаю, чувствуя усталость и некое подобие обречённости. – Ты просто оставишь меня в покое и перестанешь ещё больше пакостить отцу, который жизнь положил, чтобы ты каталась как сыр в масле. Ты, вероятно, даже не понимаешь, как тебе повезло!.. И несмотря на то, что ты творишь всякую дичь типа царапанья папиной машины и доносов декану, отец продолжает тебя любить и надеяться, что ты повзрослеешь и одумаешься.
– Да вот ещё! – шипит она. – Этот предатель ещё пожалеет…
– Прекрати нести чушь! – перебиваю её. – Он тебя не предавал, не вычёркивает из жизни и не перестаёт любить! Здесь не стоит речи о выборе между тобой и мной, пойми же ты наконец! Ты сама вычёркиваешь себя из его жизни, ты сама придумала, что он выбрал меня вместо тебя, а это совсем не так, Лен. Ты – его дочь, и это никогда не изменится.
– Всё уже изменилось! – глухо говорит она. – И никогда не будет прежним!
– Но это не значит, что изменившеесявсёбудет негативным, резко отрицательным. – парирую я. – Всё именно такое, как мы относимся к этому. Ты, Лена, сама упёрлась и не хочешь воспринимать ситуацию иначе. У тебя один отец, может, и не такой идеальный, как в твоих мечтах, но один. И поверь мне на слово: когда его не станет, ты больше всего будешь винить себя, что отталкивала его, что не приняла и не поняла его таким, какой он есть.
– Тоже мне, советчица нашлась! Что же ты не принимала и понимала, что твоя мамаша бухает? – с ехидной насмешкой бросает Лена. – Сама разберусь, как вести себя с отцом, ты мне не указ!
– Ты сначала разберись, подумай, а потом делай! Натворить такого, о чём впоследствии придётся жалеть, дело нехитрое…
– Я ни о чём жалеть не собираюсь, поняла? Папаша вылетел с работы и потерял то, чем дорожил, и ты, тварина, отправишься вслед за ним!
– Ну и что ты сделаешь? Скажешь, что я лгала комиссии? Твоё слово против слова отца. Он сделает всё, чтобы меня не трогали, ты же понимаешь?
– Ах, ты..!
– Кто, Лен? – перебиваю девушку. – Дрянь, тварь, потаскуха… Всё это я уже слышала. Придумай что-нибудь новенькое. А лучше подумай и подумай хорошо: ты можешь потратить на обиды и ненависть годы своей жизни, но это не отменит того факта, что произошло, продолжается и будет происходить между твоим отцом и мной. Тебе будет проще, если ты как можно скорее поймёшь: то, что он обычный мужчина, обычный человек, и выбирает, с кем ему быть, кого любить, не перестаёт делать его твоим отцом. И он не перестаёт думать и заботиться о тебе, любить тебя.
– Он всё равно бросит тебя… – бормочет Ленка. – Бросит, слышишь?
– Может, и бросит, – киваю я. – Но точно не из-за того, что ты поставишь его перед выбором. Лен, повзрослей уже и пойми, что твой отец вправе быть счастливым таким образом, каким посчитает нужным, с тем, с кем захочет, и это не изменит того, что он твой отец. Это неизменно, это не отменяется по щелчку пальцев, ни одна женщина не сможет заставить его отказаться от тебя, ни один из его потенциальных других детей не перетянет всё его внимание от тебя. До конца своих дней Сергей Дмитрич останется твоим папой, Лен. И только тебе решать будет между вами мир, или ты погрязнешь в обидах и мести.