Читать интересную книгу О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

— Э-эй, не торопитесь! — Зигфрид задумчиво оглядел меня с головы до ног. — Гарри имел в виду вовсе не меня, а вас.

— Как так?

— А вы вспомните. Сами же рассказывали, что встретили старика, когда прогуливались вечером с Хелен по его лугу. Ну а у него на такие вещи глаз острый. Вот он и решил, что пора вам остепениться, только и всего.

Я откинулся на спинку кресла и захохотал.

— Мне? Жениться? Вот потеха! Вы только представьте себе! Бедняга Гарри!

— Почему вы смеетесь, Джеймс? — Зигфрид наклонился ко мне. — Он ведь совершенно прав. Вам действительно пора жениться.

— Не понимаю! — Я ошеломленно уставился на него. — Что вы такое говорите?

— Как что? — ответил он. — Я говорю, что вам надо жениться, и поскорее.

— Зигфрид, вы шутите!

— С какой стати?

— Да черт подери! Я только-только начал работать. У меня нет денег, у меня ничего нет! Мне даже и в голову не приходило…

— Ах, вам даже в голову не приходило? Ну так ответьте мне: вы ухаживаете за Хелен Олдерсон или не ухаживаете?

— Ну, я… Мне просто… Если хотите, то, конечно, можно сказать и так.

Зигфрид устроился в кресле поудобнее, сложил кончики пальцев и назидательно продолжал:

— Так-так. Значит, вы признаете, что ухаживали за ней. Пойдем дальше. Она, насколько я могу судить, весьма и весьма привлекательна: всякий раз, когда она проходит по площади в рыночный день, машины только чудом не налетают друг на друга. Все признают, что она умна, обладает прекрасным характером и отлично готовит. Быть может, вы против этого спорить не станете?

— Разумеется, нет, — ответил я, обозлившись на его тон снисходительного превосходства. — Но к чему все это? Зачем вы произносите речь, словно судья перед присяжными?

— Я просто аргументирую мою точку зрения, Джеймс. А именно: вы встретили девушку, которая может стать для вас идеальной женой, и ничего не предпринимаете! Говоря без обиняков, я предпочту, чтобы вы перестали валять дурака и взглянули на дело серьезно.

— Все далеко не так просто! — сказал я раздраженно. — Я же только что объяснил, что сначала мне нужно тверже встать на ноги… да к вообще я знаком с ней всего несколько месяцев — этого же недостаточно, чтобы так сразу и жениться. И еще одно: по-моему, я не нравлюсь ее отцу.

Зигфрид наклонил голову набок, и я даже зубами скрипнул — такая святость разлилась по его лицу.

— Послушайте, старина, не сердитесь, но я должен вам кое-что сказать откровенно для вашей же пользы. Осторожность, бесспорно, прекрасное качество, но порой вы перегибаете палку. Этот маленький изъян в вашем характере проявляется постоянно и во всем. Вот, скажем, в той робости, с какой вы решаете затруднения, возникающие в вашей работе. Вы всегда действуете с оглядкой, маленькими шажками, тогда как следует смело бросаться вперед. Вам чудятся опасности там, где их и быть не может. Учитесь рисковать, дерзать. А то ваши собственные сомнения подрезают вам поджилки.

— Короче говоря, я жалкий безынициативный болван?

— Ну послушайте, Джеймс, я ведь ничего подобного не говорил, но, кстати, еще одна вещь, которой я хотел бы коснуться. Я знаю, вы меня извините. Но, боюсь, пока вы не женитесь, я не могу рассчитывать на вашу полноценную помощь. Ведь, откровенно говоря, вы все больше доходите до такой степени обалдения, что уж, наверное, половину времени пребываете в сомнамбулическом состоянии и сами не понимаете, что делаете.

— Да что вы такое несете? В жизни не слыхивал подобной…

— Будьте добры, дослушайте меня до конца, Джеймс. Я говорю чистейшую правду: вы бродите, как лунатик, и у вас появилась прискорбная привычка глядеть в пустоту, когда я с вами разговариваю. От этого, мой милый, есть только одно средство.

— И крайне незамысловатое! — закричал я. — Ни денег, ни собственной крыши над головой, но женись очертя голову, с ликующим воплем. Все так просто и мило!

— Ага! Ну вот, вы опять сочиняете всякие трудности. — Он засмеялся и поглядел на меня с дружеским сожалением. — Денег нет? Так вы же в недалеком будущем станете моим партнером, повесите табличку со своими титулами на решетку перед домом, и, следовательно, хлеб насущный будет вам твердо обеспечен. Ну а что до крыши… Посмотрите, сколько комнат пустует в этом доме! Вам совсем нетрудно будет устроить себе наверху отдельную квартирку. Иными словами, ваши возражения — полнейшие пустяки.

Я запустил пятерню в волосы. Голова у меня шла кругом.

— У вас все это получается так просто!

— Это же и есть ПРОСТО! — Зигфрид выпрямился в кресле. — Отправляйтесь к ней сейчас же, сделайте предложение и обвенчайтесь до конца месяца! — Он укоризненно погрозил мне пальцем. — Жизнь, как крапиву, надо хватать сразу и крепко, Джеймс. Забудьте вашу манеру мямлить по каждому поводу и запомните, что сказал Брут у Шекспира. — Он сжал кулак и гордо откинул голову. — «В делах людей прилив есть и отлив, с приливом достигаем мы успеха…»

— Ну хорошо, хорошо, — буркнул я, утомленно поднимаясь на ноги. — Достаточно. Я все понял и иду ложиться спать.

Вероятно, я не единственный человек, чья жизнь полностью переменилась в результате одного из непредсказуемых и случайных зигфридовых взрывов. В тот момент его доводы показались мне смехотворными, но семя пало на благодарную почву и буквально за одну ночь проросло и распустилось пышным цветом. Вне всяких сомнений, это он повинен в том, что еще относительно молодым человеком я оказался отцом взрослых детей, — ведь когда я объяснился с Хелен, она ответила мне «да» и мы решили пожениться немедленно. Правда, сначала она как будто удивилась, — возможно, она разделяла мнение Зигфрида обо мне и подозревала, что я буду раскачиваться несколько лет.

Но так или иначе, не успел я оглянуться, а все уже было улажено, и, вместо того чтобы скептически усмехаться самой возможности такой идеи, я увлеченно обсуждал, как мы устроим свою квартирку в Скелдейл-Хаусе.

32

В моей ветеринарной практике были свои темные стороны, и в первые годы я больше всего боялся министерства сельского хозяйства.

Быть может, кому-то это покажется странным, но я не преувеличиваю. Страх мне внушала всяческая писанина — все эти извещения, сводки и анкеты. Что касается непосредственно работы, то, как мне казалось, я со всей скромностью мог сказать, что справляюсь с ней. В моей памяти еще живы туберкулиновые пробы, которые я делал в неимоверном количестве. Выстригаешь крохотный, точно выбранный участок на коровьей шее, вводишь иглу строго в толщу кожи и впрыскиваешь одну десятую кубика туберкулина.

Это было на ферме мистера Хилла, и я смотрел, как под иглой вздувается вполне удовлетворительная внутрикожная «горошина». Именно так и полагалось — «горошина» свидетельствовала, что ты добросовестно выполняешь свои обязанности и проверяешь животное на туберкулез.

— Шестьдесят пятый, — объявил фермер и обиженно покосился на меня, когда я посмотрел номер в ухе.

— Напрасно только время теряете, мистер Хэрриот. У меня тут весь список, и в нужном порядке. Нарочно для вас составил, чтобы с собой забрали.

Но меня грызли сомнения. Все фермеры свято верили, что содержат свою документацию в полном порядке, но я уже на этом попадался. Сам я по числу промахов в составлении документов бил все рекорды, и дополнительная помощь фермеров мне совершенно не требовалась.

И все же… все же… соблазн был велик. Я взглянул на зажатый в мозолистых пальцах лист с длинными столбцами цифр. Если я его возьму, то сэкономлю массу времени. Здесь оставалось более пятидесяти животных, а до обеда надо еще проверить два стада.

Я взглянул на часы. Черт! Уже порядочно отстаю от графика! Меня захлестнуло знакомое чувство безнадежной беспомощности.

— Хорошо, мистер Хилл, я его возьму. И большое спасибо. — Я сунул лист в карман и двинулся дальше по коровнику, торопливо выстригая шерсть и втыкая иглу.

Неделю спустя на открытой странице еженедельника я увидел страшную запись: «Позв. мин.». По обыкновению, у меня кровь застыла в жилах, хотя эта криптограмма, написанная почерком миссис Холл, просто означала, что меня просят позвонить в местный отдел министерства сельского хозяйства. Но с другой стороны, из этой просьбы следовало, что у меня снова рыльце в пушку. Я протянул дрожащую руку к телефону.

Как всегда, трубку сняла Китти Пэттисон, и я уловил в ее голосе нотку жалости. Она была очень симпатичной молодой женщиной, заведовала штатами и знала о моих безобразиях все. Когда погрешности оказывались не слишком велики, Китти нередко сама доводила о них до моего сведения, но если за мной числился тяжкий грех, за меня брался лично Чарлз Харкорт, региональный инспектор.

— А, мистер Хэрриот! — весело сказала Китти. (Я знал, что она мне сочувствует, но ничем помочь не может.) — Мистер Харкорт хотел бы поговорить с вами.