Читать интересную книгу Каменное сердце - Луанн Райс

Нелл сидела рядом с ней, потягивая джин с тоником. Подковы падали с глухим стуком, потом в дело вмешался Питер и послышался звон. Хэлли и Джулиан наблюдали за игрой со стороны.

— Браво! — выкрикнула Хэлли, хотя это больше подходило для оперы, а не для спортивных соревнований.

Никто не сказал ей, что Софи выкинула пистолет в воды Белл, поэтому для нее перекличка полицейских раций не имела никакого значения.

Из-под полей своей соломенной шляпы Мария взглянула на Нелл. Та поймала ее взгляд и улыбнулась.

— Они даже не близко, — отметила Мария.

— Да уж, — согласилась ее подружка.

Высоко в небе над ними пролетел самолет, направляющийся из Европы в Нью-Йорк; они увидели оставленный им белый след и только потом услышали шум моторов. Большинство самолетов из Рима, Женевы, Парижа и Лондона, прежде чем сесть в аэропорту Кеннеди, пролетало над Хатуквити. Мария почувствовала, как по спине пробежала легкая дрожь при воспоминании о том, как она, сидя в самолете рядом с Альдо, видела внизу знакомые очертания бухты Наррагансет, Поинт-Юдит, Вестерли, Скво-Лэндинг и, наконец, Хатуквити. Она научилась находить и реку Белл, впадавшую в пролив Лонг-Айленда.

— Не хочешь сходить туда? — предложила Мария.

— Пойдем, — согласилась Нелл.

Босиком женщины пошли по высокой траве в сторону реки. На Марии было короткое, без рукавов платье цвета морской волны, выгоревшее на солнце: она нашла его в шкафу своей спальни в доме матери. Волновал пряный запах травы, приятно щекотавший ноги; Мария слегка замедлила шаг и наклонилась, ее укусил кто-то за голень.

По берегам реки росли дубы и клены. В их тени пышно разрослись камыши. Земля стала мягкой и влажной, Мария чувствовала, как она расползается у нее под ногами. Дом Софи стоял в двухстах ярдах отсюда, на другом берегу реки, именно там полицейские искали пистолет. Бормотание бегущей воды заглушало их рации.

— Тысячу лет не была здесь, — сказала Нелл.

— Я тоже, — ответила Мария. — Интересно, сможем мы его найти?

Обе привычным взглядом отыскали точку, располагавшуюся примерно в десяти футах от берега, на лугу Дарков. Подойдя к краю крошечной сосновой рощи, Мария замедлила шаг.

— Оно где-то здесь.

Нелл бросила на нее торжествующий взгляд.

— Камни! — воскликнула она. — Боже мой, ты можешь себе представить — они все еще здесь!

Мария подошла к тому месту, где стояла Нелл, и увидела скрытые жесткой травой вросшие в землю камни. Двадцать лет назад Софи выложила из них сердце в память о той ночи, когда по легенде была буря, звонил церковный колокол, а влюбленные стояли на разных берегах, произнося свои клятвы. Мария наклонилась и расчистила камни. Теперь, по прошествии времени, они стали настоящими артефактами. Возможно, попадись они на глаза какому-нибудь другому археологу, он долго гадал бы, каким образом камни с гладкими, обточенными морем боками оказались за три мили от берега и образовали сердце, но Мария знала ответ.

— Как будто это было вчера, — послышался голос Нелл. — Ты стояла вот тут. А Софи, склонившись так же, как ты сейчас, вкапывала камни в землю.

— А ты жаловалась, что она заставила тебя тащить с пляжа больше камней, чем несла сама.

— Я помню, там был розовый кварц, — сказала Нелл, опускаясь на колени рядом с Марией. — Он все еще здесь?

Мария смахнула пыль с неровного камня, лежавшего в острие сердца; это должен был быть розовый кварц, однако земля и мох успели оставить на нем коричневато-зеленые пятна.

— Не могу сказать наверняка, но, по-моему, это он, — произнесла она.

— О, Софи, — вздохнула Нелл.

Мария ничего не сказала, но глаза ее наполнились слезами. Очертания каменного сердца расплывались перед ней. Она не помнила, почему сестра решила, что именно здесь должно было состояться то венчание, однако помнила, как сильно Софи верила в это.

— Все случилось тут, — повторяла она. — Я знаю это. Я уверена.

Мария и Нелл согласились, доверились ее инстинкту. Софи, хотя и была младше Марии, всегда верховодила в их компании. Именно поэтому сейчас, глядя на каменное сердце, Мария отказывалась понимать, как ее сестра могла отречься от своих убеждений и стать жертвой Гордона.

То, что в конце концов она освободилась от него путем убийства, казалось Марии гораздо более логичным, чем тот факт, что Софи столько лет терпела все это.

— Здесь мелко, — заметила Мария, поднимаясь на ноги. Нелл пошла следом за ней к берегу. Они склонились над водой, глубина которой была не больше нескольких дюймов, и стали пристально разглядывать каменистое дно. Водяные жуки скользили по поверхности реки. Откуда-то поднимались пузырьки, наверное, лягушка пряталась на мелководье. Течение заставляло извиваться нити водорослей, дно было покрыто крупной галькой. На ней, под водой, лежал револьвер, из которого Софи застрелила Гордона.

Глава 24

Не могу представить, какой матери хотелось бы, чтобы дети навещали ее здесь. У Бесс, которая теперь сидит со мной в одной камере, три сына, они навещают ее по субботам два раза в месяц. Ужас берет, когда думаешь о том, какой им рисуется мать в воображении: как она ходит в тюремной униформе и живет среди преступников, потому что сама является преступницей. Она постоянно говорит о своих детях: Бенджамине, Дуги и Лэнсе. Она плачет, потому что они живут далеко, в другом конце штата, и не могут навещать ее чаще. На это я отвечаю, что им, наоборот, повезло: было бы гораздо хуже, если бы они жили в Хатуквити и каждый день в школьном автобусе проезжали мимо тюрьмы, зная, что там находится их мать.

Конечно, матери часто ошибаются, думая, что знают, как будет лучше для их детей. Возьмите хотя бы маму. Когда мы были маленькими, она смотрела на нас с Марией как на этаких девиц-дебютанток, а на Питера как на удобного сопровождающего. Мария, конечно, была слишком интеллектуальной, чтобы участвовать во всяких маминых затеях вроде соревнований по выездке, зато я честно посещала уроки вокала. Питер играл на кларнете; он был такой же длинный и тощий, как этот инструмент, и ни разу не взял на нем ни одной верной ноты. Считалось, что он играет для собственного удовольствия. Конечно, в уроках музыки нет ничего плохого, но мама надеялась, что благодаря им мы попадем в Джуллиард.

Она не навещает меня здесь. «Для нее это тяжело», — говорит Питер. Он относится к ней с таким пониманием, что мне становится тошно. То есть я хочу сказать, что, конечно, надо стараться понять, через что человек проходит, но в то же время надо говорить ему, что ты сам об этом думаешь. Если бы я узнала, что мама собирается прийти, я бы написала ей записку: «Не стоит беспокоиться». Почему?

Потому что она никогда не думала, что ее дочь может оказаться здесь. В Радклиффе, в Карнеги-холле — да, но только не в тюрьме.

Хотя, может, я и несправедлива. Мама вообще небольшая поклонница подобных визитов. Когда ей удалили матку и она лежала в госпитале Слокум-Дженерал, она никому не позволяла навещать ее. «Я приду сегодня в шесть», — говорила я. Шесть было как раз подходящее время — самая середина часов посещения. Однако мама не разрешала. «На дорогах будет не протолкнуться, дорогая», — отвечала она. Или: «Проведите лучше это время дома, своей маленькой семьей. А мне пришлите цветы. Обожаю георгины».

Меня сильно задевало, когда она говорила «своей маленькой семьей». Как будто ее семья была такой уж огромной! У нее всего на одного ребенка больше, чем у меня. Хотя, конечно, когда ей делали эту операцию, у меня был только Саймон. Возможно, это все объясняет. В любом случае, только через много лет я поняла, почему она не пускала к себе посетителей: боялась, что и ей придется их потом навещать. Она приходила ко мне, когда родились мои дети, однако когда мне делали операцию по удалению грыжи диска, она ни разу меня не навестила. Больницы навевают на нее тоску.

Гвен, напротив, прямо-таки профессионал в этом деле. Ее друзья вечно лежат в больницах с самыми жуткими болезнями: то у них рак прямой кишки, то им удаляют нос или ампутируют пальцы на ногах после осложнения от диабета. Она знает всех хороших флористов и состоит в клубе рукодельниц, где учат делать всякие маленькие безделушки, которые ее больные друзья смогут поставить на тумбочку в изголовье кровати. И если вы думаете, что это началось не так давно, когда ее друзья начали стареть, то глубоко ошибаетесь — так было всегда.

Когда-то она брала с собой Гордона. Вообще-то детям вход в хирургическое отделение был тогда строго запрещен, однако Гвен так часто там бывала, что медсестры делали исключение для ее сына. Она учила его делать сувениры, которые освоила в клубе. Некоторые из них она хранит до сих пор: связанный крючком колпачок, который надевается на запасной рулон туалетной бумаги, рождественские ясли, сделанные из ершиков для чистки трубок, или венок, которым украшают центр стола, согнутый из проволоки и обмотанный фольгой. В четвертом классе он сделал портрет своей учительницы: на обратной стороне блюдца приклеил перевернутую чашку; ручка чашки изображала нос. Потом он нарисовал голубые глаза, улыбающийся рот, приклеил желтые нитки вместо волос, а ободок блюдца украсил кружевом — это был воротничок.