Читать интересную книгу Заговор генералов - Владимир Понизовский

Алексеев был настроен менее оптимистично.

— Разбежавшиеся из войсковых частей Петроградского гарнизона нижние чины теперь появляются в ближайших гарнизонах тыла Северного фронта и оказывают растлевающее влияние на такие же запасные полки, как и составлявшие гарнизон Петрограда, — ответил он. — Не без влияния гастролеров из Петрограда или Москвы в Минске арестованы командующий войсками и начальник штаба. Приказал всех таких приезжающих предавать военно-полевому суду по возможности на месте для быстрого приведения в исполнение приговоров.

Он сделал паузу, подождал, не поступит ли возражений от поставленного революцией министра, и продолжил:

— Главнокомандующие принимают все меры к тому, чтобы сохранить от всякого влияния боевую силу. Генерал Корнилов проехал через Могилев и будет завтра в Петрограде.

Появление делегаций от Советов депутатов и боевых групп «рабочей партии» для разоружения полицейских — это оказалось еще полубедой.

Не успел закончиться разговор с Гучковым, как поступила телеграмма из Пскова от генерала Рузского. Ознакомившись с нею, Алексеев взялся за составление еще одного послания — на этот раз на имя верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Депеша Рузского вызвала у начальника штаба особенную тревогу. Это отразилось в строках его донесения:

«Всеподданнейше доношу: Главкосев телеграфирует, что Петроградским Советом Рабочих и Солдатских депутатов издан „Приказ № 1“ Петроградскому гарнизону о выборах комитетов из представителей от нижних чинов, о главенствующем значении самого Совета и взаимоотношениях между офицерами и нижними чинами. Приказ этот распространяется в воинских частях и вносит смущение в умы… Донося об изложенном вашему императорскому высочеству, докладываю, что одновременно с сим я спишусь с председателем совета министров, председателем Государственной Думы и военным министром, указывая, что при продолжении подобной неурядицы зараза разложения быстро проникнет в армию и армия станет небоеспособной.

Генерал-адъютант Алексеев».

Пока новый главнокомандующий, еще пребывающий на Кавказе, осознает значение надвинувшейся опасности, пока раскачаются князь Львов и Родзянко… Время не терпит. «Приказ № 1», — Алексеев сам с карандашом проштудировал его, — зараза пострашней чумы, холеры или оспы. Те эпидемии могут вызвать смерть сотен и тысяч, эта вызовет смерть всей российской армии, а следом — и смерть России.

Начальник штаба пригласил генерал-квартирмейстера Лукомского, в ведении коего помимо прочих находились службы разведки, контрразведки и полевой жандармерии:

— Соблаговолите, Александр Сергеевич, принять все меры, чтобы ни один экземпляр этого отвратительного листка не проник в действующую армию. Проверять личные вещи каждого солдата, прибывающего на фронт! Досматривать грузы! В первую очередь те, где пунктом отправления значится Петроград. Обнаружение «Приказа № 1» должно расцениваться как основание для применения высшей кары. Вы меня понимаете?

— Так точно, ваше высокопревосходительство! — Лукомский сделал пометку в тетради. — Позвольте уточнить: проверять только нижних чинов?

— Всех — вплоть до унтер-офицеров и фельдфебелей. На офицеров сие распоряжение, безусловно, не распространяется. Они верные слуги престола, наша надежда и наша опора.

Старый генерал иногда позволял себе говорить с пафосом.

7

Глубокой ночью Путко прибыл в Венден, где размещался второй эшелон Одиннадцатой армии, в составе которой действовала его отдельная штурмовая полевая батарея. Антон решил во что бы то ни стало вернуться именно в нее к солдатам, с которыми прошел весь путь, начиная с Юго-Западного фронта, с предгорий Карпат, и до столь памятной газовой атаки немцев совсем неподалеку отсюда, в районе Икскюля. На батарее — Петр Кастрюлин, Авдей, Цвирка — его крепкая большевистская ячейка. Надежная опора…

Где сейчас его батарея? Утром нужно явиться в управление артиллерии армии, сдать проездные документы, получить предписание и назначение. Как бы там ни было, а завтра — нет, уже сегодня! — он увидит всех своих братушек-ребятушек.

Поручик протиснул руки в лямки, поправил за спиной тяжелый ранец.

Нет, не с пустыми руками возвратился он из Питера на фронт.

КНИГА ВТОРАЯ

ВИХРИ

Часть первая

ПРОТИВОБОРЦЫ

Глава первая

3 августа 1917 года

Петроград — Армия. Срочно. Военная. Начштаверх[8] и комиссарверх[9].

На Московском совещании, имеющем открыться двенадцатого сего августа, признано необходимым быть верховному главнокомандующему, комиссарверху, одному представителю штаверха, двум представителям союза офицеров при ставке и по два выборных представителя от армейских и фронтовых комитетов. Точка. Прошу не отказать оповестить заинтересованных лиц, учреждения, организации и сделать указание о прибытии в Москву ко дню открытия совещания. Точка.

Начкабинета военмин[10] полковник Барановский. 1

Петроград. Начкабинвоенмин.

От Армкома[11] XII армии Севфронта делегирован поручик Путко. Тчк.

Антон выехал в Москву.

После недавней трепки его батарею вывели во второй эшелон — на отдых и доукомплектование. Поэтому поручику было разрешено передать дела заместителю и отбыть неделей раньше. Повод, как говорится, налицо: поцарапало и на этот раз. Благо осколок оказался уже на излете и лишь рассек фуражку и лоб. Но вид внушительный: голова перебинтована, пятно запекшейся крови, уши торчат.

— Заклеите мишень в Москве — будет что подставлять германцу в следующий раз, — напутствовал Путко командир дивизиона Воронов.

По пути в Москву Антон решил сделать остановку в Питере, чтобы встретиться с товарищами и сориентироваться в обстановке: все так запуталось-перепуталось, что сам черт не разберет. Особенно когда сидишь неделями на позиции со своими восьмью гаубицами посреди болот, впереди противник, позади — бездорожье, а вокруг чавкают, взметая тяжелые столбы грязи, снаряды и мины.

Еще тогда, в марте, Путко заявился в свою полевую штурмовую в самое время — питерская красная волна докатилась до передовых позиций: слухи, встревоженные и восторженные лица. Его тяжелый ранец пригодился. Номера «Известий» с «Приказом № 1» затерли до дыр. И полетели из батареи по всей дивизии и дальше, по соседним частям, большевистские листовки. А через несколько дней сам Антон получил уже и первый номер возрожденной «Правды».

Как и в тылу, здесь, на фронте, с первых же дней революции началось противоборство. Но межа пролегла более четко, чем в Питере и Москве. Там с одной стороны — Временное правительство, с другой — Совдепы, а уже в самих Совдепах — оборонцы против пораженцев, эсеры и меньшевики против большевиков. В окопах и на позициях, под залпами вражеских батарей и пулеметами, обе идеи обнажились, как обструганный от сучьев и коры ствол дерева: за немедленный мир — или против него; за народную власть, которая тотчас даст землю крестьянам, — или против нее; за восьмичасовой рабочий день — или за прежнюю подневольщину на фабриках и заводах… Большевики оказались одни против всех остальных, будь то думцы, министры или члены Совдепа, кадеты, меньшевики, эсеры, «внепартийные».

Казалось бы, каждому ясно, как дважды два, на чьей стороне народная правда. Однако путь к этой правде преграждала глыба, тяжеленный вековой камень, который надо было еще раскачать и отворотить в сторону: отношение к войне. Не то что темные, неграмотные мужики — об этот камень споткнулись образованнейшие, просвещеннейшие лидеры социализма, от вождей европейской социал-демократии до Плеханова. Наскочив на эту глыбу, обломала свои колеса карета II Интернационала. Что же это за глыба?..

Испокон века впитывал русский человек благодарную любовь к родной земле, к своему отечеству. Исподволь, веками это понятие сливалось в народе и отождествлялось с понятием «Российская держава», а значит — империя. И мужик, забритый в армию, шел защищать осененную трехцветным флагом и двуглавым орлом родину-империю.

Большевики же с самого первого дня мировой войны были пораженцами; лозунгам царизма и буржуазии: «Объединимся в едином братском чувстве!», «Забудем домашние и партийные распри!» — они противопоставили ленинский: «Поражение самодержавия, превращение войны империалистической в войну гражданскую!» Антон узнал об этом лозунге уже осенью четырнадцатого, в Нерчинском остроге, куда пригнали с очередным этапом кандальников нескольких большевиков.