Саймон»
Разъяренная безличным тоном письма, Констанс бросила его в огонь.
Дни проходили, гости продолжали прибывать, в нетерпении пытаясь увидеть таинственную мисс Поуп, но Ноэль всегда удавалось избегать любопытных взглядов. При первом же звуке колес кареты, хрустящей по гравию, она закрывалась у себя в комнате с уроками или проскальзывала через черный ход в округу.
К Рождеству прибыл другой наставник, чтобы научить ее игре на фортепьяно и пению, наряду с танцами. Именно в последнем она преуспела больше всего. Ее поступь была легкой и причудливой, и вскоре она превзошла своего преподавателя.
Каждый день Констанс находила время проинструктировать Ноэль в светском этикете. Она научилась наливать чай, не проливая ни капли, узнала про игру в вист, также ее посвятили в тонкости использования веера. Она узнала как провести официальное представление и могла сделать изящный реверанс.
Ноэль думала, что вести вежливую беседу было самым трудным из всех навыков, которые ей пришлось освоить, до тех пор, пока Констанс не сказала ей, что она должна научиться вышивать. После недели кривых стежков и запутанных нитей, Ноэль, бросив испорченный ею отрез ткани в огонь, поклялась, что начнет снова носить свой нож, если ее заставят сделать еще один стежок. Констанс поспешно сдалась.
Ее успехи в учебе были поразительны. Хотя Перси Холлингсуорт не был опытным наставником, даже он признавал, что она была необыкновенной студенткой, обладающей проницательностью и исключительной памятью. Она проводила все свое свободное время, читая книги, одну за другой.
Современные поэты очаровывали ее, и она любила читать вслух их стихи Констанс. У нее был низкий голос с хрипотцой, приятный и странно убедительный."Шильонский узник," "Эндимион," "Кубла Хан", — они все нашептывали ей о чем-то таинственном и прекрасном, и, читая, она забывала обо всем.
Ноэль жила в шелковом коконе, и только глубокой ночью, когда ее защитная оболочка спадала, прошлое надвигалось на нее. Кошмары мучили ее, наполненные призраками тех, кого она оставила позади: детей, иссохшей старой ведьмы из переулка, бедности, зловония, и, иногда, она видела в своих кошмарах лицо человека, который был ее мужем.
Однажды, в феврале, она целый день провела, изучая легенду об Агамемноне, царе, который принес в жертву богам свою дочь, Ифигению, за что был убит женой, Клитемнестрой. А когда наступила ночь, она начала ходить по своей спальне, пытаясь довести себя до изнурения, но зная, что кошмар скрывается по другую сторону ее сознания.
Наконец она села за стол и попыталась выразить словами все, что происходило внутри нее. Она написала:
Ненависть в сердце моем поселилась,И солнечным светом ее не прогнать.С душой моей навеки обручилась,И, мстительная, ждет момента покарать
Виновника, когда освободившисьБок о бок встанут ненависть и месть,Сыграют свою роль объединившись,Отплатят за поруганную честь.
Когда она наконец заснула, то вновь стала жертвой кошмара, которого так боялась. Но, вместо мстительной Клитемнестры, она была Ифигенией, девственной жертвой, цепляющейся за одежды безликого отца, но ее оторвали и подвесили над алтарем. Когда разорвали ее одежды, она почувствовала как ее опустили на алтарь. Но во сне к ее голой плоти прикоснулся не холодный камень. Это была липкая, окутывающая мягкость, которая затянула ее в свои глубины и удерживала ее конечности в плену. Она беспомощно наблюдала. Беспомощно она наблюдала, как темная фигура приблизилась к ней, его черные глаза толкали ее все глубже в удушающую массу. А в следующий момент он уже был рядом с ней, раскладывая золотые монеты на ее теле. На ее губы, ее соски, ее живот…
— Сто фунтов, — глумился он, — сто фунтов для девственницы.
Она проснулась вся в поту. Стихотворение, которое она написала, лежало на ковре. Спрыгнув с кровати, она порвала листок на крошечные кусочки и похоронила свои слова в пепле.
Глава 11
Выглянув из окна своей спальни, Ноэль увидела опрятную карету, показавшуюся из-за поворота подъездной дороги. Резкий порыв апрельского ветра, все еще хранившего обжигающий холод марта, налетел на экипаж, раскачивая его, пока тот приближался к дому. В карете сидели три человека, которых Ноэль никогда не встречала прежде: миссис Сидни Ньюкомб, ее дочь Маргарет и сын Роберт. Уже прошло больше года, как Ноэль очутилась в этом белом каменном доме. И сегодня она сделает первые осторожные шаги в светском обществе во время чаепития с Констанс и Ньюкомбами.
— Я признаю что, Милдред Ньюкомб не самое предпочтительное знакомство, — размышляла Констанс, отправляя приглашение, — но вполне подходит для наших целей. Она признает только свое мнение и редко обращает внимание на что-либо еще. Так что, если ты допустишь какой-нибудь промах, она даже не заметит. Мне кажется, что ее дочь очень на нее в этом похожа.
Конечно, составляя приглашение, Констанс не предполагала, что Роберт Ньюкомб, с которым сама она не была знакома, приехал из Лондона навестить мать и будет сопровождать ее сегодня во время визита. И все же, Ноэль понимала: она не может вечно прятаться. Безутешный Перси Холлингсуорт отбыл неделю назад, чтобы занять новую должность. Это была возможность для нее воспользоваться всем, чему ее научили.
Ноэль услышала доносящийся снизу шум: Ньюкомбы высаживались из экипажа. Чтобы поддержать убывающую уверенность в своих силах, она стала мысленно перечислять свои достижения: ее манеры за столом безупречны; танцует она грациозно; может исполнить простую пьесу на фортепиано и изъясняется без акцента и грамматических ошибок. Правда, математика и шитье никак не давались ей, но, в конце концов, у любой благовоспитанной молодой девушки могут быть некоторые изъяны, а благодаря усилиям Констанс и мистера Холлингсуорта, их у нее совсем немного. Ноэль даже умела без труда поддержать вежливую беседу, хотя досадно было ограничиваться такими скучными предметы для разговора, как погода или последний роман миссис Рэдклифф[23], в то время как сама она с удовольствием обсудила бы более интересные темы.
Ноэль вздохнула при мысли о том, скольким вещам ей еще предстоит научиться; как хотела бы она сейчас свернуться калачиком в библиотеке, уткнувшись в какую-нибудь книгу из оставленного Перси списка. Вместо этого она медлит здесь, пытаясь найти в себе достаточно мужества, чтобы спуститься вниз. Ноэль подошла к зеркалу и критически осмотрела свои золотисто-каштановые волосы. Длины едва хватало, чтобы можно было слегка прихватить их сзади атласной лентой. Выбившиеся из прически пушистые локоны очаровательно обрамляли ее лицо. Нехотя она взяла узорчатую пейслинскую[24] шаль и накинула на плечи поверх прекрасно сидевшего на ней темно-зеленого кашемирового платья.