Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брумбаха тоже избрали, но председателем всё же стал Лешнер. Казалось, это вполне удовлетворило старого Брумбаха. Во всяком случае, он не преминул поздравить Лешнера с избранием. Кроме них выбрали ещё Вальтера Шильда.
Первым делом Лешнер составил опись машин, обнаруженных в помещичьих усадьбах. Если бы все они были исправны, сев удалось бы закончить очень быстро. Но пока рассчитывать на машины не приходилось.
Брумбах предложил просто продать этот хлам, а на вырученные деньги купить две-три пары лошадей. В первый момент Лешнеру предложение понравилось, но потом он понял, что так хозяйничать нельзя. Конечно, отремонтировать машины сложнее, чем продать, но зато в случае успеха комитет будет располагать тракторами и настоящим инвентарём.
Брумбах и с этим согласился. Вообще он менял свои мнения очень быстро. Вальтер Шильд с первого же дня отнёсся к его деятельности недоверчиво. С богатеем следует вести себя осторожно. Такие люди способны на любую каверзу.
Лешнер решил повидаться с Дальговым и Михаэлисом, чтобы выяснить, на какую помощь можно рассчитывать в городе. Ясным апрельским утром он появился в здании городской организации СЕПГ.
— Ну, как ваш комитет? — спросил Дальгов.
— Комитет уже действует! — постарался бодрым тоном ответить Лешнер.
— Кого выбрали?
— Вальтера Шильда, Брумбаха и меня.
— Брумбаха?
— Да, именно его.
— Хорош общественник! — рассмеялся Дальгов. — Что же он у вас там делает?
— Работает, — неохотно ответил Лешнер, неожиданно почувствовав стыд за односельчан, которые выбрали в комитет кулака.
— Ну, ну, пусть работает, — снова усмехнулся Макс. — Только вы хорошенько за ним присматривайте. Помощь должны получить в первую очередь бедняки. Комитет создан не для таких, как Брумбах. Тащите сюда оба ваших трактора, а также все сломанные машины. Здесь вам их отремонтируют. Работа будет производиться в кредит. Ландрату уже отпущены специальные ассигнования. А вы подумайте сейчас о том, как бы побольше засеять. Если в этом году удастся собрать хороший урожай, всем вам будет значительно легче. Больше производить — лучше жить, такой у нас сейчас лозунг. А осенью получите удобрений вдоволь.
Лешнер зашёл ещё в магистрат, поговорил с Михаэлисом, потом вернулся домой и рассказал в комитете о своих городских беседах. Брумбах страшно заволновался.
— Не дам я ремонтировать в городе машины! — закричал он. — Они там реквизируют их и отправят в Советский Союз вместо репараций. Я-то знаю, русские подобных машин и не видели!
— Что же ты предлагаешь? — спросил Шильд.
— Отремонтировать самим или продать.
— Тракторы мы сами не отремонтируем. Их надо отправить на завод.
Шильд говорил твёрдо, стараясь скрыть волнение. А что, если этот Брумбах окажется прав, ведь тогда за отданные машины придётся перед всем народом отвечать.
— Глупости! — прекратил их спор Лешнер. — Я беру это на свою ответственность.
— Да? — закричал Брумбах. — А чем ты ответишь, когда машины пропадут? Ты что, никак уже разбогател?
— Таким богатым, как ты, я ещё не стал, — ответил Лешнер. — Но бояться смешно. Оккупационные власти не меньше нас заинтересованы в том, чтобы в зоне было больше хлеба, чтобы люди жили лучше.
— Трогательное единение! — иронизировал Брумбах.
— Послушай, друг, — возразил Лешнер. — Если тебе не нравится майор из комендатуры, можешь свои мысли держать при себе. А только не будь тут русских, никогда бы мне не сеять на своём участке. Ты за свою землицу боишься, потому и говоришь так.
— Да нет, ты меня неправильно понял. Я только одного хочу, — чтобы всей общине было лучше, — сразу же сдался Брумбах.
— Знаю я твои заботы, — не унимался Лешнер. — Позаботился волк о ягнятах!
— Бессмысленный разговор! — возмутился Брумбах. — Можете везти эти тракторы, куда хотите! Я считал своим долгом вас предупредить, а там поступайте, как знаете.
Оба разбитых трактора отправили в город. Михаэлис приказал доставить их на пустырь у ремонтного завода «Мерседес».
Лешнер так и сделал.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Первое мая в комендатуре Дорнау отпраздновали пышно. Утром состоялись спортивные соревнования. После торжественного обеда бойцы направились в зал смотреть новый фильм. А полковник Чайка пошёл к Соколовым, где его давно уже ждали.
У Соколовых собрались все офицеры. Настоящее грузинское «Напареули» подняло настроение. За столом ни на минуту не прекращался весёлый, непринуждённый разговор.
На вечер в городском театре был назначен концерт прибывшего в Дорнау ансамбля красноармейской песни и пляски, и потому часам к шести гости стали расходиться.
В столовой остались только полковник Чайка, майор Савченко, лейтенант Дробот и хозяин. Сегодня впервые офицеры надели парадную форму. На груди у них сияли ордена. Сидя у невысокого круглого столика, они курили, потягивали прозрачное вино и вспоминали утреннюю демонстрацию.
Неожиданно Чайка вынул из кармана и показал офицерам небольшую фотографию. Маленькая ясноглазая девочка серьёзно и в то же время чуть-чуть лукаво смотрела на большую куклу.
— Вот, сразу трёхлетняя дочка у меня появилась, — сказал полковник, думая о письме Марии и не видя ничего, кроме больших ясных детских глаз.
Наступило недолгое, чуть неловкое молчание.
— Да, — продолжал Чайка. — Уже второй раз мы празднуем Первое мая вдали от Родины.
В словах его прозвучала затаённая печаль. Каждому было понятно желание полковника очутиться сейчас дома, в кругу семьи.
— Сегодня Кривонос предлагал устроить праздничный салют, — рассмеялся Соколов.
Они снова помолчали. Затем заговорил Дробот:
— Удивительная всё-таки штука — жизнь!.. Ведь подумать только, что всего год назад в этот день мы ещё дрались за Берлин. Помните, какие все были усталые, пропылённые, злые! Бригада готовилась тогда к последнему удару, и каждый жил только одной мыслью — добить врага. Прошёл год. И вот я сижу с помпотехом бригады и инструктором политотдела. Одеты мы в парадную форму и готовимся идти… Тьфу ты, чёрт! Год тому назад сказать такое!.. Сидим мы в немецком городе Дорнау и готовимся идти на концерт в городской театр, куда приглашены и немцы. Да если вспомнить, что они в сорок первом напали на нас…
— Вот это уж напоминает Валины разговорчики, — отметил Чайка.
— Очень медленно меняются немцы, товарищ полковник.
— Это правда, но немцы немцам — рознь, и вы это прекрасно знаете. Сегодня у нас на концерте будут представители демократических организаций. Они ненавидели Гитлера и понимают, что освобождение от фашизма им принесли именно мы. Мы вселили в них надежду на процветание их родины. И немецкому трудовому народу близка и понятна наша политика. Мы пришли в гитлеровскую Германию с боями, а уйдём из демократической Германии, как друзья…
Все задумались над последними словами полковника, но сам Чайка неожиданно спохватился:
— Кстати, Соколов, как поживает ваша знаменитая актриса?
— Эдит Гартман?
— Да.
— Скоро вы её увидите на сцене.
— А вы не знаете, её что-нибудь связывало с эсэсовцем Зандером?
— Зандер был офицером гестапо, наблюдавшим за Эдит Гартман после того, как её выслали из Берлина в Дорнау. Как я понимаю, это люди, глубоко чуждые друг другу.
— Вы знаете, — вмешался в разговор Савченко, — тут действительно очень трудно выявить враждебный элемент. Ведь что получается, сколько крестьян было запугано всякими страшными записками, а мы до сих пор так никого из авторов анонимок и не разыскали. Правда, этими угрозами всё дело и ограничилось.
— Неизвестно, ограничилось ли, — заметил полковник, вспоминая об авариях на «Мерседесе».
— Зацепиться бы хоть за одну ниточку, — говорил Савченко, — тогда мы бы весь клубок распутали. Осторожно действуют, чёрт их подери!
— Так вы говорите, что Эдит Гартман уже начала работать в театре? — поинтересовался полковник.
— Да, начала. Макс Дальгов и Любовь Павловна стали у них в труппе чуть ли не главными консультантами.
— Подождите, — предупредил Дробот, — эта Гартман ещё вам наделает хлопот!
— За театр отвечаю я! — резко возразил ему Соколов, не любивший, когда кто-нибудь вмешивался в его дела.
— Вот и хорошо…
Полковник по очереди посмотрел на офицеров и рассмеялся:
— Налейте-ка, Соколов. На сегодня деловые разговоры запрещаю!
В столовую вошла Люба. Она взяла на себя хлопоты, связанные с сегодняшним концертом, и потому казалась сейчас очень озабоченной.
— Замучил меня сегодня Зигфрид Горн, — пожаловалась она. — Весь город стремится попасть на концерт.
— Что ж, желание вполне понятное, — сказал Чайка. — Впервые в Дорнау выступают советские артисты. Мы вам, Любовь Павловна, когда-нибудь сюда Центральный театр Красной Армии выпишем. Так вот, друзья, — продолжал полковник, — я предлагаю выпить по последней рюмке за наших жён. Доброе вино — «Напареули». Ваше здоровье, Любовь Павловна!