Но теперь тот далече, и вот он узнаёт от Берии, что Пономаренко не во всём безупречен. Сейчас принесут на него досье. Сталин вспомнил, что на место Поскребышева и Власика были ему рекомендованы новые для него люди. Берия принёс лично на них досье, которые Сталин изучал не один вечер. Он по ним и сам куда-то звонил…
– Орлова сегодня нет, – начал Сталин. – Старостин на месте, да, ещё Лозгачёв, а вот Хрусталёв… что за личность?
– Нет, товарищ Сталин, я его не присылал, лучше у Игнатьева спрошу! Кстати, мне позвонил Игнатьев и сказал, что… как только вы назвали преемником Пономаренко, ему позвонили из военного архива… И нашли на него справку… о… впрочем, сейчас вам принесут докладную…
После слов Берии Сталин мигом помрачнел. Он не ожидал, что так скоро отреагируют верные соратники на его представление преемника. Собственно, он ожидал подобный выпад, но только не сейчас…
– Георгий! – возгласил Сталин, но не столь громко, хотя и в свои лучшие годы, не повышал тона, но всегда говорил твёрдо и размеренно. А теперь голос выдавал то ли раздражение, то ли растерянность, но явно слышалось замешательство, и было видно, что слова ему как никогда давались с великим трудом. А на лице появились красновато-розоватые пятна, сквозь которые проступала желтоватая бледность. – Почему Берия подключает мою охрану? Это ты ему позволил?
– Мы с Лаврентием Павловичем ни о чём не договаривались, товарищ Сталин. Видно, правда, Игнатьеву кто-то доложил о… Пономаренко…
– Вы, что же, моего преемника не хотите принимать? – спросил Сталин, оглядывая всех. – Я предполагал, что Пономаренко вызовет у вас бурю. Думаете, товарищ Сталин, не знает всю биографию Пономаренко?
– Товарищ Сталин, известно.., – начал Берия. – Мы запросили из Белоруссии малоизученные факты. Я о них слышал, но тогда не придал им большого значения. Мы все хотим подстраховать вас из самых лучших устремлений. Кто не желает, чтобы нашим государством управлял честнейший со всех сторон человек?
– Кто может поручиться, что Пономаренко в чём-то замешан? Я не поверю никому, пока сам не увижу тех людей, которые подтвердят проступки Пономаренко…
– Товарищ Сталин, одни расстреляны, другие погибли на фронте, третьи в лагерях…
– А кто их посадил? Пономаренко разбирался и нашёл, что их туда Ежов упрятал мне в угоду, так ему признался один чекист! Мерзавцы, от моего имени людей судят!
В это время, а было уже четыре часа ночи, Сталину доложили, что поступила папка с документами от товарища Игнатьева. Охранник Рыбин положил её на стол и встал перед хозяином по стойке смирно. Сталин небрежным движением руки велел тому удалиться, посмотрел усталыми тёмными глазами на своих сотрапезников, которые хранили на лицах строгое спокойствие, за которым не просматривалось ни тени волнения.
Сталин не тут же подошёл к тому месту на столе, где лежала папка. Он вторично поднял глаза в сторону четвёртки и только затем неспешно, старческой походкой, одетый по-домашнему, приблизился к столу, на котором ещё стояли в дорогой посуде яства, фрукты, бутылки с молодым вином Маджари. Правой рукой он взял кожаную папку и двумя пальцами открыл её. Текст был отпечатан на машинке, видно, несколько часов назад. Сталин взял листы, их было два, и стал читать, тут же почувствовал слабое жжение на подушечках пальцев и на правой ладони. Но этому он не придал должного значения, полагая, что это жжение от внутреннего волнения, которое тонкими импульсами побежало по рукам, и, добежав до шеи, оно как будто растворилось по всему телу и совсем пропало. Однако содержание донесения настолько увлекло вождя, что он скоро забыл о странных ощущениях, которые, впрочем, принял за внутреннее волнение. Он умел его подавлять и когда горячие мурашки прошли, он решил, что сумел подавить эмоции…
К тому же он чувствовал хмель. Когда текст был прочитан, Сталин положил листы в папку и отошёл от стола.
– Ну что же, вы хорошо справились, – сказал он добродушно. – Кого же мне тогда из вас назначить преемником? – Сталин жёстко улыбнулся и сел на своё место, предлагая ещё выпить.
Но бутылки были пустые и хозяин распорядился принести ещё пару бутылок Маджари и охранник ушёл. Четвёртка, разумеется, понимала, что хозяин над ними подтрунивает, так как уже знали: ни один из них не претендовал, он им уже говорил об этом в своё время, глядя при этом каждому в глаза.
Берия и Маленков были его людьми. Но все отдавали предпочтение последнему, тогда как Булганин и Хрущёв вообще вождём не рассматривались: «Берия негодяй, – думал Сталин. – Маленков мой карманный палач. Булганин размазня, Хрущёв шут, он хорошо отплясывает гопака».
Охранник выставил на стол две бутылки, и Сталин предложил тост; он сам налил по полному бокалу грузинского вина своим гостям.
– Товарищи, я поговорю с Пономаренко о его связях с националистами. Он мне докладывал о том, как воевали в партизанах евреи, когда они сначала отказались вступать в ополчение и решили отступать с беженцами. Но их схватили немцы и засунули в концлагерь. Видите, сами выбрали свою судьбу. Часть евреев сбежала из лагеря, и попала к партизанам. Мог ли Пономаренко не поверить им? Я бы тоже таких вояк расстрелял. Так выпьем за Пономаренко, не всех евреев он отдал под трибунал, некоторые воевали не за совесть, а за страх. Пономаренко самый популярный, верный товарищ. Он разоблачал белых партизан… Ви погрязли в плотских грехах, – Сталин выпил почти весь бокал, за ним последовали сотрапезники. После этого бокала Сталин почувствовал, как необычайно горячая волна разлилась по всей грудной клетке. На него нашло какое-то безудержное веселье. И в этот момент его какая-то неведомая сила повела в сторону. Берия поддержал хозяина, подскочив этаким козлиным прыжком.
– Ничего, хорошее вино! – нарочито весело проговорил Сталин, почувствовав, как веки потяжелели, и вдруг ему захотелось спать. – Всё, товарищи, пора отдыхать. А Пономаренко не забывайте! На него вся надежда и моя, и ваша…
Когда Сталин это произносил весёлым подтрунивающим тоном, он и сам не верил, что тот будет его преемником, наоборот, Сталин как никогда испытывал небывалый прилив сил. Все его клеточки, казалось, необычайно напряглись, все мускулы молодо в нём играли. Это превращение он даже не относил влиянию хмеля, ему тогда действительно думалось, что к нему возвращаются молодые силы и больше не надо беспокоиться о преемнике. Он ещё и сам будет руководить своей созданной державой, созданной на обломках царской империи…
На его звонок вошёл охранник Хрусталёв. Сталин стал провожать гостей до двери, что-то весело говоря Берии и Маленкову, которые в ответ ему покорно улыбались. И только Булганин и Хрущёв пребывали в некотором недоумении, так как давно не видели в хорошем настроении хозяина и думали, что это не к добру…
Глава двадцать вторая
В тот год весна выдалась затяжной. В МТС поступила новая техника, что было встречено с воодушевлением и надеждой, дескать, теперь станет работать ещё легче. Хотя тракторами, комбайнами, грузовиками по-прежнему пользовались только механизаторы МТС, которые получали три килограмма зерна на один трудодень, тогда как колхозники по одному. Это относилось и к подсолнечному маслу, мясу. Однако несправедливое, а выборочное распределение продуктов по трудодням у многих вызывало недовольный ропот. Ведь все трудились не покладая рук, а в награду – шиш!
В посёлке Новом вокруг бригадира сложилась группа близких к нему людей. Это Кузнехины, Зуевы, Костылёвы, Жерновы, Треуховы Авдотья, Гурий, его брат Василий, Полосухины старые и молодые Давыд и Панкрат, которые давно поженились и имели по двое детей. В те годы дети рождались в каждом дворе почти ежегодно. У Треуховых уже было пятеро: две девки и три пацана. Да и у Василия Треухова после дочери недавно родился сын. У Степана Курганова тоже год назад родилась дочь Таня, которая из пяти детей была третьей девкой.
Гаврила Харлампиевич Корсаков, когда из председателя стал бригадиром, он с трудом терпел приезд Павленко – этого крепкого, выше среднего роста ладно сбитого человека, которому он теперь должен был подчиняться и выслушивать его замечания, для которых, как он считал, не было веских оснований, так как в бригаде все службы были налажены. Кузнецы —Тихон Кузнехин, Иван Горшков —превосходно знали своё дело: сломанные скребки, бороны, плуги – все были приварены. Ни одной бесхозной железки по двору не валялось. В столярной и плотницкой мастерской, которая стояла рядом с кузней, работали Никон Путилин и Борис Зябликов, которые мастерили новые двери и рамы для нужд колхоза. На фермах – скотники и доярки, на свинарнике – свинарки, на телятнике – телятницы, на птичнике – птичницы, поддерживали чистоту и порядок.