Казаки разделились и пошли в обход. Нефть догорала и не могла помешать маневру.
— Гранаты есть? — спросил Косой у крестящихся, что живы, хлопцев. Ему протянули пару штук. Илюха прополз под окнами первого этажа до края, встал в простенке и зашвырнул гранаты в окно второго этажа, откуда бил пулемет. После взрыва он стих, и сотник ясно услышал женский крик:
— Данька!!
Рядом в окне первого этажа высунулась черная кудрявая голова, и не успел Косой поднять руку с гранатой, как револьверная пуля ударила сотника в грудь, другая толкнула в плечо. Илья упал лицом в стену.
— Это тебе за командира, — пробормотал Яшка и бросился на второй этаж. Там Ксанка старалась втащить опрокинувшийся пулемет на место в амбразуре окна.
— Ксанка, как Даня? — крикнул цыган, увидев, что Даниил лежит навзничь в углу комнаты.
— Помоги!
Яков рывком поставил пулемет в гнездо.
— Дышит Данька, — сказала девушка, закусывая до крови губу, чтобы не разреветься. — Бурнаши обходят!
Ксанка передернула затвор, и пулемет послушно затрясся в ее руках, выплевывая очередь. Яшка склонился к Дане.
— Держись, командир.
Ларионов вдруг открыл глаза.
— Все… нормально… это… контузия… — тяжелые веки снова закрылись.
— Я вниз, Ксанка! — крикнул цыган и бросился к заднему выходу из здания, куда мечтал пробиться атаман.
…Когда замолк один из пулеметов, Бурнаш снова поверил в возможность победы: разделенный надвое отряд обходил вражеские фланги, по числу чекистов значительно меньше, а купеческий дом — не крепость. Хлопцы из первой и второй сотни почти замкнули кольцо вокруг ЧК, но неожиданно в точке их встречи застучал еще один пулемет. Значит, все-таки кто-то из трех агентов продал батьку. Мстители опять его переиграли — ждали, заманивали, готовились…
Гнат дернул повод и отвел коня из зоны обстрела на другую сторону улицы. Дороги наверняка перекрыты, если кто и выживет после штурма, просто так из города не уйдет. Пора переходить к запасному варианту отхода. Бурнаш огляделся вокруг, и ему показалось, что в подъезде ближнего дома мельк нул огонек, буквально искорка или блик. Атаман достал револьвер, спешился и подкрался к подъезду. Благодаря пожару на противоположной стороне здесь казалось еще темнее. Присмотревшись, атаман различил контуры фигуры, он обошел человека сбоку и ткнул дулом под ребра.
— Любуешься фейерверком, сука? — спросил Бурнаш.
— Я — найн, — вздрогнул человек.
— Значит, ты, Дрозд немецкий, на обе стороны стучишь?
— Нет, я не знал, поверьте, атаман. Я все точно передал, что слышал.
Гнат ощупал карманы Эйдорфа и, не найдя оружия, отобрал бинокль. Штука увесистая, не хотелось бы таким получить в темноте по голове.
— Честное слово, — бормотал профессор, — я не меньше вашего хотел попасть внутрь этого дома. Зачем мне вас обманывать?
— Теперь я тебе, гадина, не верю, — сказал Бурнаш.
— Если бы я вас обманул, то не был бы здесь, вы же знаете мой адрес!
— Может, ты так надеешься на своих дружков-чекистов, что меня уже в покойники записал?
— Я готов рассказать вам все, что знаю, — пообещал Эйдорф. — Я расскажу даже, почему я стал на вас работать.
— Только коротко, не тяни время — пристрелю. Твоя работа кончилась, а у меня еще есть кое-какие дела… Пошли к тебе, — Бурнаш снова ткнул пистолетом, и они стали подниматься наверх.
19
Валерий и Юля жили в Штольберге уже третью неделю. Устроились они очень хорошо: сняли две комнаты в доме у рабочего с их же шахты. Густав Андерман был пролетарий с двадцатилетним стажем, трудиться на шахтах он начал еще до Первой мировой, о чем свидетельствовала угольная пыль, навсегда въевшаяся в руки. Точно такие же руки видел Валера у рабочих в Юзовке, но пока немногие из его соотечественников могли похвастаться, что имеют работу.
Жена Густава Эльза была домохозяйкой, а пятнадцатилетний сын Мартин подрабатывал официантом в местном ресторанчике. А еще он заглядывался на Юлю — взрослую девушку-инженера, приехавшую из далекой и загадочной страны СССР. В отличие от молчаливого отца, он любил болтать с постояльцами и часто гостил в их комнатах. Мартин так увлекся, что стал даже всерьез изучать русский язык.
Снимать жилье было дешевле, чем жить в гостинице, да к тому же, как пояснил служащий фирмы «Бруно и сын», дом Андерманов стоял рядом с остановкой, откуда подвозили сотрудников шахты до работы. Правда, когда выяснилось, что возят только инженеров и клерков, а самих шахтеров в автобус не сажают, то Валера и Юля стали ходить на работу пешком вместе с Густавом. Вставать приходилось пораньше, зато идти с шахтерами было веселее. Густав редко вставлял слово, а вот молодые рабочие наперебой расспрашивали ребят о России и революции, о том, какая жизнь строится теперь в их стране. Местные инженеры не одобряли дружбу русских с простыми шахтерами, но учили своему делу стажеров добросовестно, ведь за это фирма получала плату золотыми российскими червонцами и американскими долларами.
Смена кончилась, как обычно, в четыре часа, и к пяти Валера с Юлей вернулись на квартиру. Парень присел на скамейку у дома и закурил вторую подряд папиросу. Он сегодня провел весь день в шахте, а там не посмолишь.
— Я быстренько переоденусь, — сказала девушка и упорхнула в дом. Там было тихо, хотя обычно в это время Эльза готовила к приходу мужа обед, гремела на кухне сковородками и кастрюлями. Должно быть, она еще не вернулась из магазина, решила Юля и поднялась на второй этаж — к своей комнате. Ей показалось, что она чувствует легкий запах сигар, но Юля не обратила на это внимания и распахнула свою дверь. Запах стал резче, а в ее кресле напротив двери оказался незнакомый мужчина, который, ухмыляясь, пускал вверх колечки густого вонючего дыма. Юля отпрянула от двери, но сзади ее подхватили сильные руки и затолкнули в комнату.
— Кто вы такие?! Что вам нужно?! Я буду кричать!
— Кричите, барышня, кричите, — сказал по-русски незваный гость, — никто вас не услышит, кроме тетушки Эльзы. Но она сама находится в затруднительном положении и потому не сможет вам помочь. Так что лучше присядьте, и мы спокойно поговорим.
Руки толкнули девушку на диван, и теперь она могла видеть второго бандита, он был весь какой-то потертый, с тусклым лицом шпика.
— Вас ведь зовут Юля? А меня — Георгий Александрович… Очень приятно.
— Отвратительно.
…Валерий вспоминал о том, что нового успел сегодня узнать, ведь он взял за правило ежевечерне записывать все касающееся практики, и голос над его ухом, да еще русский, прозвучал совершенно неожиданно: