Читать интересную книгу Вампиры тут голодные (СИ) - Марс Тони

Степан долго думал, а потом подал документы на учителя химии — там он точно мог пройти на бесплатку. И продолжил откладывать деньги, но теперь на образование сестры. Мама сердилась, ругалась, говорила, что Софка сейчас повыделывается, и уймется, найдет что попроще, как все нормальные дети, и не должен он так жертвовать ради них.

Но Степан лишь улыбался — они и были всей его жизнью, так что же плохого в том, что хотя бы мечта Софии исполниться?

Он был на третьем курсе педагогического, София должна была закончить школу в следующем году, ему было двадцать, ей — шестнадцать, зима, первые дни нового года и воспоминания, что не оставляют его в кошмарах и по сей день.

До того момента он жил своей семьей, после смерти Софии — с огромной виной, которой ничем нельзя было загладить.

Им просто не повезло, просто так вышло, это чистая случайность и никто не был виноват — ни водитель, ни Степан, ни тем более София. Просто… так бывает.

Но он не верил.

Если бы он в тот день не вытащил ее на прогулку, то ничего бы не произошло… Если бы он постригся и идиотская челка не заслоняла глаза, он бы заметил машину раньше… Если бы он был по-настоящему хорошим старшим братом, то сам бы вытолкнул ее с дороги… Если бы поступил учиться на врача, то у него был бы шанс ее спасти… Если бы только он был умнее, то ему хватило бы мозгов изобрести машину времени и остановить себя в тот день, но раз он из будущего не появился тогда на пороге, значит и на это Степан оказался не способен.

Столько “если бы” крутилось в его голове с тех пор, что он не мог продолжить учиться и взял академ на год, прежде чем вернуться в институт. А сейчас в голове крутилось новое “если бы”, потому что Степан понимал, что шанс того, что София тоже попала в этот мир — есть. Но тут, где один земной год равен десятилетию, прошло уже по меньшей мере шестьдесят лет. И шанс того, что она выжила — ничтожно мал.

Глава 29, про тех, кто очень тоскует

Много ли у вас людей, которых вы любите?

Наверно, стоит задать вопрос немного иначе.

Много ли тех, за кого вы готовы отдать свою жизнь? Без раздумий о морали, не являясь жертвой во благо большинства, а просто потому, что жизнь без того человека для вас и есть смерть? Сколько тех, кого вы рефлекторно заслоните собой, и умирая, не станете об этом сожалеть?

Сколько тех, вместо кого бы предпочли умереть сами?

Без сомнений, вам не сложно будет пересчитать этих людей по пальцам, ведь у каждого из нас не так много тех, кого мы любим настолько, что желание защитить превращается в инстинкт. Инстинкт, противоречащий закону природы, противоречащий нашему первобытному и неукротимому желанию — выжить любой ценой.

Что чувствует загнанный в угол зверь, когда не может спастись от охотника? Что чувствует мать, потерявшая дитя? Что чувствует человек, потерявший другого, потерявший весь свой мир, весь свой смысл?

Думаете, это больно?

Нет.

Это гораздо больше, чем просто больно. Это гораздо сильнее, чем просто страшно. Это гораздо острее, чем просто неизбежность.

Люди умирают и рождаются, так было всегда. Подобно тому, как происходит круговорот воды в природе, одни люди сменяют других. И, казалось бы, человечество давно должно было смириться с этим, но мы все так же горько оплакиваем ушедших, все так же остаемся с огромной дырой в груди, сталкиваясь лицом к лицу с жестокой правдой.

Говорят, незаменимых нет. Но замена — не то же самое.

Замена — это качественная пародия, попытка утешиться хоть на миг, возможность немного прикрыть рану на сердце, чтобы она не так кровоточила. Иногда со временем чувства блекнут, боль теряет силу, лишь старый шрам на душе ноет, когда вы тоскливо вспоминаете о тех, кто больше не с вами. Но не всем посчастливится забыть тех, кого так любили.

Есть такие люди, которые просто не умеют. Степан не умел.

Все вокруг говорили — оставь, забудь, живи настоящим и перестань оглядываться в прошлое. Но как быть, если его жизнь, весь его мир остановился и перестал существовать в тот день?

Далеко не всем из нас улыбается такое великое и необъятное счастье — любящая семья, он это понимал, и от того безумно дорожил матерью и сестрой — единственными, кто у него был. А они в ответ так же сильно любили его.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Иногда будни затмевают, делают более незаметной связь человека с человеком, но когда остаешься наедине со своими мыслями, один, без возможности убежать от правды, убежать от реальности, начинаешь понимать, как много что-то или кто-то для тебя значит.

Степан никогда не забывал о том, как важна для него семья, но сейчас, потеряв даже простую возможность увидеть их, осознавал всю глубину тех чувств, того тепла и той бесконечной тоски, что поселились в нем.

Он любит свою семью, по-настоящему любит, но почему-то, запертый в этом мире, чувствует себя настоящим предателем. Не в силах изменить что-либо, он мог лишь пытаться спастись от разъедающего изнутри яда тоски, заваливая себя нескончаемой работой.

Степан никогда не был трудоголиком, впрочем, да и невозможно это на нелюбимой работе, но отдавал всего себя делам вампирьего клана — поднимал экономику, готовил план образовательной системы и новые рабочие места для привлечения населения. Он делал всё, что мог. Но это не вернет ему семью.

Это не вернет его назад.

Какой, к черту, второй шанс?

Он уже потерял Софию, а теперь еще и мать. Степан знал, вбил себе в голову еще в детстве — он должен быть сильным, несмотря ни на что, чтобы защитить свою семью. Но ему больше некого защищать, не о ком переживать. Он бился за свою новую жизнь так яро, так отчаянно, но…

Степан прекрасно понимал, что сломался. Пусть внешне это было не видно и, казалось, что всё в порядке, внутри остался лишь пепел — он выгорел дотла. И, возможно, это случилось гораздо раньше, чем Степан попал в этот мир.

Порой он вновь и вновь вспоминал о смерти Софии и пытался понять, что же так дерёт внутри. Были ли это примитивная вина или сожаление, желание вновь встретить ее, живой и невредимой, или тусклое, болезненное осознание, что им больше никогда не свидеться.

Он не знал.

Просто еще теперь не было и от этого становилось больно. Необъяснимо больно, и слова о том, что душа рвется на части — слишком мягкие и поверхностные, ведь не отражают почти ничего их того, что происходит у него внутри. Там, где было сердце теперь только пустота…

Веце, выросшему сиротой, не понять ни страданий, ни тяжких мук своего хозяина. Полукровка с детства не был обременен ни привязанностями, ни моралью — пожалуй, единственной его моралью оставалась привычка заботиться в первую очередь о себе. Для него это было единственным способом выжить, ведь не хозяева заботятся о слугах, а слуги о хозяевах.

От господина Кифена, будь то прошлый, настоящий, или нынешний, зависела его жизнь. И Веце особенно сильно не нравилось, когда на лице графа застывало то самое выражение “Пойти, что ли, выпить яду”. Очевидно, что хозяин вспоминал свой дом, не холодный и сырой замок и комнату в подвале, а дом… место, где всегда тепло и уютно, место, где тебя ждут и любят, место, которого никогда не будет у Веце. И эта правда вызывала зависть и глухое раздражение. Если бы ему повезло родиться в простой любящей семье, какой бы была его жизнь? Полукровка понимал — этого ему никогда не узнать.

Веце осклабился, ехидно, чтоб скрыть затаившуюся горечь, улыбнулся, и дерзко бросил графу:

— Ну, вам видимо припекло на кладбище рядом с ее могилой дом построить и жить, раз так цепляетесь за нее. — вампир прикрыл глаза. Веце просто глупый ребенок, не стоит обижаться на его слова.

— Я не цепляюсь, ясно? Не путай чувство вины и это. — но пацан был прав. Степан цеплялся за прошлое, за то, чего уж не существует, потому что не был способен жить иначе. Его ломало, выворачивало наизнанку, он задыхался в отчаянии, но не мог из этого выбраться, ведь выхода нет.

Часто говорят, мол, отпусти и забудь, но разве это легко? Разве это можно сделать по щелчку пальцев? Думаете он не пытался?