– А ты сказала: «А я в этом специалист».
– Ты же понял позже, что я сказала правду. Помнишь, я тогда внимательно рассматривала старинные фрески и статуи? Именно они подарили мне новые идеи для картин с обнаженными женщинами.
– Да, я помню ту нашу встречу на берегу красивого, но какого-то грустного озера, из которого рождался голубой Нил. В тот день я не узнал ничего особенно нового для себя: я понял, что ты можешь быть далеко, находясь очень близко, и что я, очевидно, тебе не интересен. Больше ты мне свою грудь не показывала, и мы вернулись на борт.
– А почему ты не сел рядом со мной?
– Я еще не любил тебя.
– Когда же ты начал меня любить?
Жан рискнул приблизиться к той части тела Аурелии, которую он знал лучше всего. То есть знал еще довольно плохо, и он сам признавал это, но это место постоянно находилось рядом с ним, чтобы можно было изучить его гораздо лучше… Несмотря на то что формула Эммануэль отпускала ему лишь девять лет брака…
Он решил, что и после истечения этого срока останется любовником Аурелии, как это уже случилось с его первой женой и как это будет и с последующими.
Но Аурелия перехватила его любопытную руку и положила ее вместо своей руки на фаллос, который уже готов был снов взорваться спермой. Она стала делать его рукой те же самые движения, что делала до того сама. А потом она предоставила Жану заниматься этим самому.
Убедившись, что Жан получает удовольствие, она повторила свой вопрос:
– Когда?
– Когда мы прибыли в Лалибэлу, именно в тот момент, когда маленькие попрошайки прилипли к твоей юбке и ты стала от них вырываться. Подтянув юбку, ты обнажила ноги до верхней части бедер. Но этого оказалось достаточно, чтобы я думал о них днем и ночью, они стали моей навязчивой идеей. И останутся таковыми до конца моих дней.
Аурелия передвинулась таким образом, чтобы ее гибкое бедро надавило на член Жана так, чтобы он мог оставить там след, прокопать борозду – расколоть ее!
– Ты любишь только мои ноги. Но еще не меня, – сказала она.
* * *
Затем она сменила тон. Ее голос изменился от желания, которое всегда настигало Аурелию в объятиях Жана. Она стала умолять:
– Поцелуй мои ноги! Трахни их, как ты сделал это той ночью. Расскажи мне снова, как ты это делал!
– Меня обступили чиновники, и я потерял тебя из виду.
– Ты забыл про меня.
– Да. До ночи. Но ночью, когда я оказался в своей комнате в одиночестве, я попался. Я думал о твоих ногах. О том, что на тебя, цивилизованную даму, набросились дети – малолетние насильники.
– Мои ноги красивы?
– Ты была красива.
– А что насильники сделали со мной?
– Они с любовью разложили тебя на каменистой почве. Их пальцы схватили твои лодыжки. Потянув твои ноги в разные стороны, они начали тщательно разрывать тебя.
– А ты им сказал, что я девственница?
– Они сами это проверили. Черные любители любовных приключений в светлых лохмотьях, они взгромоздились верхом на твоих красивых бедрах цвета слегка поджаренного хлеба. Постепенно они полностью покрыли их своими членами, которых было так много, что я не мог их сосчитать.
– А ты, что ты делал в это время?
– Я был так же счастлив, как и они. Но так как они в конце концов не оставили на твоем теле ни малейшего свободного места, причем и внутри – тоже, ни кусочка плоти, которой я мог бы коснуться или увидеть, мне пришлось довольствоваться наблюдением за этими развратными призраками, которые повсюду трогали тебя.
– Долго? Хорошо?
– Очень долго, столько времени, сколько им всем понадобилось, чтобы тебя трахнуть, и не раз.
– А потом? Ты кончил?
– Они своими черными концами, а я – своим красным концом, мы все прекрасно кончили. Мы наслаждались своими концами, кончали, но только благодаря тебе. Это была моя первая ночь любви в этом далеком краю.
* * *
Он заметил, что Аурелия закрыла глаза и прикусила нижнюю губу. И он приказал ей:
– А теперь ты будешь делать то, что той ночью делал я.
– Хорошо, – согласилась она. – Я очень этого хочу.
Она сжала клитор двумя пальцами и принялась возбуждать края уже набухшего бугорка, раскрывая влагалище. Она не останавливалась и не сбавляла темпа до тех пор, пока из ее горла не вырвался первый крик.
– Достаточно, – произнес Жан.
Она медленно покачала головой и простонала:
– Я не могу остановиться.
– Оставь местечко для детей Лалибэлы.
– Нет, сам займись с ними любовью.
– Они в тебе, – сказал Жан. – Твоя киска наполнена ими. Ты ведь прекрасно знаешь, что именно их ты сейчас возбуждаешь своими пальцами.
– Нет, себя! Я возбуждаю себя! Смотри! Смотри, как я себя возбуждаю! – повторяла она в такт сотрясавшим ее судорогам. – О, как приятно мастурбировать, когда ты смотришь на меня! Видишь, Эммануэль тоже мастурбирует! Она смотрит на меня. А я смотрю на нее. Ах, как она мастурбирует!
– Из меня сейчас выльется целый литр, – проворчал Жан.
Находясь в состоянии оргастического бреда, Аурелия все же услышала слова мужа, потому как вдруг исступленно воскликнула:
– Прошу тебя, кончи в рот Эммануэль!
Но в тот момент он уже вошел в рот Аурелии. Вошел так легко и так неистово, словно все дети Лалибэлы переполняли его детородный орган потоками спермы. Так, будто член его, принадлежа одновременно и Лукасу, и Марку, и Пенфизеру, и Пэббу, наполнял жаром тело Эммануэль через все трещинки ее расписного тела.
Вместе с тем Эммануэль, будто виртуально присутствуя в доме супругов, крепко вцепилась в руки Аурелии. Ее сладострастные стоны наполнили дом, находившийся вдалеке отсюда, где она занималась любовью с Марком, рассказывая ему об Аурелии.
К удовольствию Жана, образы слились воедино, не смешиваясь, звучали в унисон, не повторяясь. В этой бесконечной череде исполненных желаний время и пространство начали мерно раскачиваться, точно ажурные двери смежных спален, где творятся чудеса.
3
Когда Жан и Аурелия проснулись, день уже был в самом разгаре.
– Давай все воскресенье проведем в постели, – предложил Жан. – Мы долгие месяцы не могли позволить себе такой праздник.
– И никто не будет за нами подглядывать? И подслушивать никто не станет? – с деланым возмущением отозвалась Аурелия.
– Это ты о ком?
– Ну, например, одна из моих моделей.
– То есть? Ты что, избегаешь женщин? Изменяешь своим принципам? С чего это ты вдруг поступилась своими принципами о разделении полов?
– Я что, должна быть единственной, кто никогда не нарушает принципов? А что, если на меня тоже кое-кто оказал влияние?
Улыбка Жана лучше всяких слов передала то невероятное восхищение, которое он испытывал по отношению к Аурелии.