было решено доставить в Порт-Артур (Люйшунь). Икону торжественно провожали в Леушинском подворье Санкт-Петербурга. На границе с Китаем возникло препятствие – в составе группы был иеромонах Георгий, и ему пришлось переодеваться в светскую одежду. Саму икону везли в упакованном виде. На кладбище, где был установлен шестиметровый каменный памятный крест, перед иконой была совершена панихида, затем в киоте креста была поставлена специально изготовленная и освещенная копия Порт-Артурской иконы, а сама икона самолетом доставлена в Россию, где ее 18 мая 2003 г. торжественно встречали в храме Леушинского подворья. Икона была передана в Свято-Троицкий Измайловский собор. 26 августа 2006 г. в соборе вспыхнул пожар. По счастью, возгорание только повредило купол.
Кроме Осипенко копии Порт-Артурской иконы были выполнены Ириной Геннадьевной Хромовой (Павлишиной). В Петропавловск-Камчатский, в Никольский храм, окормляющий базу атомных подводных крейсеров, икона была пожертвована вместе с киотом, выполненным Геннадием Дмитриевичем Павлишиным. Он же по благословлению своего духовника, настоятеля хабаровского храма св. Александра Невского, а ныне вв. Георгия Победоносца протоиерея о. Сергия (Мещерякова), выполнил мозаичный образ , Порт-Артурской иконы. Этот образ был безвозмездно пожертвован в часовню Св. Виктора-воина, находящуюся на самой границе России с Китаем, на Большом Уссурийском острове под Хабаровском.
Таким образом, через сто лет после явления Порт-Артурская икона получила, наконец, заслуженное признание.
В настоящее время празднование в честь Порт-Артурской иконы Божией Матери внесено в общецерковный календарь, она считается покровительницей дальневосточного воинства России. По решению епархиального совета Владивостокской епархии и архиепископа Владивостокского и Приморского Вениамина установлено отмечать ее обретение 17 февраля и 6 мая.
Однако в судьбе самой иконы остается множество неясностей, которые ждут своего исследователя.
К вопросу об организации мест для богослужений на фронте в годы Первой мировой войны
Опубликовано: Исторический журнал: научные исследования. 2014. № 5. С. 584–591.
Первая мировая война для России началась не внезапно – ее ждали уже несколько месяцев. Газеты были полны намеков и слухов, а после инцидента в Сараево тема приближавшейся войны не сходила со страниц газет. Наконец была объявлена всеобщая мобилизация. С полками на фронт должны были отправиться и военные священники. Их накануне войны в штате о. протопресвитера военного и морского духовенства числилось 730 священников и 150 диаконов. Было очевидно, что этого количества не хватит. Увеличение штата военных священников неизбежно должно было произойти за счет епархиального духовенства.
Поскольку большая часть священников, отправлявшихся на фронт, не имела опыта военной и походной жизни, их деятельность регламентировалась специально составленной инструкцией. Первой обязанностью священников на войне, согласно этой инструкции, было «совершение торжественных молебнов перед началом боя и панихид об убитых – после боя»[553]. Для этого предстояло организовать места для богослужения, и с этим возникли некоторые затруднения. Несколько проще справиться с этой задачей было тем священникам, которые уже имели опыт Русско-японской войны. Их на момент начала Первой мировой войны по ведомству о. протопресвитера числилось около 150 человек. У них уже был опыт служения во время военных действий. И хотя обстоятельства Русско-японской войны существенно отличались от того, что ожидало священников на фронтах Первой мировой, они хотя бы имели представление о военном быте и о необходимой военной экипировке. В частности, у них имелись оставшиеся еще с прошлой войны походные церкви. Эти церкви – набор предметов, необходимых для организации богослужения в походных условиях, – представляли собой сундук в чехле, палатку и вышитый иконостас.
Идея такой церкви разрабатывалась в конце XIX в. Маленькие складные престолы, упаковывавшиеся в крышку сундука с церковными вещами, начали брать с собой в поход с 1896 г. священники 9-й пехотной дивизии[554]. Престолы представляли собой 4 рамы и верхнюю доску в 1 кв. аршин[555]. Специальным положением, принятым 11 марта 1899 г., предписывалось «походных церквей <…> не иметь, а возить лишь установленные для <…> войсковых частей церковные вещи и богословские книги и присвоить всем частям антиминсы и складные престолы»[556].
Обсуждение вопроса, каким должен быть складной престол и как комплектовать ящик для церковных вещей исходя из практики военного похода, снова началось в марте 1904 г. Настоятель Преображенского всей гвардии собора протоиерей Владимир (Краснопольский) предложил складной престол из 8 частей, «соединенных также попарно железными петлями». При этом общая конструкция виделась следующим образом: «Каждая пара, раскрытая совершенно в одной плоскости, представляет сторону престола, стороны соединяются между собою в углах шипами и крючками. Является четырехугольник, на который и накладывается складная доска»[557]. При этом о. Владимир считал неудобным помещение престола на крышке сундука «из уважения к святости Таинства, совершаемого на престоле»[558].
Окончательный образец престола был утвержден в конце апреля 1904 г.: «Престол состоит из двух связанных между собою железными петлями рам, раскрывающихся в квадратную (17½×17½ верш.) доску с четырьмя по углам доски винтовыми железными гнездами для 4 деревянных ножек, укрепленных в гнездах вделанными в ножки железными винтами и соединяемых с верхнею доскою престола железными крюками; длина ножек (без доски) 20½ вершков»[559]. Кроме престола в поход полагалось брать свыше 30 наименований различных предметов.
В 1908 и 1912 гг. духовное правление ставило вопрос о комплектации ящиков и изменении их размеров. В результате количество вещей заметно увеличилось, как и сами размеры ящика.
Еще во время Русско-японской войны великая княгиня Елизавета Федоровна предложила использовать для походных церквей вышитый иконостас. Он экономил место и легко монтировался. Изготавливались ящики и полностью комплектовались фабрикой И. А. Жевержеева. Конечно, у такой церкви были свои недостатки. Ящики, по мнению некоторых священников, были «прямо непригодны для своей цели»: у них было «мелкое дно», к тому же открывались они «во всю ширину-длину». Из-за этого Св. Дары было «легко просыпать при каждом открывании». Единственным «преимуществом жевержеевских ящиков» считалось «то, что они в сумках»[560].
Систематизируя опыт Русско-японской войны, Г. И. Шавельский в 1913 г. опубликовал брошюру «Служение священника на войне», а в 1914 г. инициировал первый Съезд представителей военного и морского духовенства от всех военных округов и от флотов. Съезд проходил 1–10 июля 1914 г. Интересно, что о. протопресвитер собирался первоначально назначить открытие съезда «по окончании лагерного времени, то есть в августе»[561]. Если бы это произошло, съезд, скорее всего, вообще не состоялся бы. Между тем сам Г. И. Шавельский утверждал, что «при открытии съезда и мысли ни у кого не было о возможности близкой войны»[562].
В ходе работы съезда из полковых священников и ктитора дивизионной церкви была