Владимир Васильевич быстро сообразил, что прибыли с меня не получить, и поселил бесплатно на территории своего дома в одной из пристроек.
Как только вступил на землю обетованную, то сразу же обзавелся массой новых друзей. Меня пригласили к столу и начали угощать всякой рыбой, в основном сорной — щукой и окунем. Как раз такую люблю больше всего. Рыба под названием "байкальский омуль" не произвела на меня сильного впечатления и значилась в моем вкусовом списке на последнем месте. Более всего по душе пришелся хариус, потом щука, потом окунь, а уж потом омуль. Водится здесь еще и сиг, но я его не пробовал, а только фотографировался на фоне здоровенной рыбины, не мной пойманной.
Щука — приятнейшая рыба, и то, что в ней много костей, неправда. Вот в красноперке костей действительно много. Эту рыбу есть и оставаться в спокойном состоянии, по-моему, невозможно. А костистость щуки сносная. Щучья кость застряла у меня в горле лишь однажды и хлопот особых не доставила. Щука — правильная рыба, природа ее уравновешенная и годится она для ежедневного употребления.
Люди, с которыми я делил их пищу, были иркутяне: Сергей — милиционер, Сергей — военный, и их жены — Оля и Ира.
Сергея-милиционера я принял сначала за представителя "братвы" из-за его плотного телосложения и короткой стрижки. На вопрос, чем он занимается в милиции, ответил, что бухгалтер. Очень я сомневаюсь. На отдых он приехал вооруженный большим черным пистолетом, из которого мы палили по бутылкам ради забавы.
Сергей — военный был относительно молчалив и мне запомнился просто как хороший человек.
Обоим Сергеям очень повезло с женами. Я даже немного позавидовал им. Но только немного, потому что жениться не собирался: не брачный у меня настал период жизни.
Благодаря Ире и Оле удалось подлечить пальцы. У меня была в аптечке только мазь Вишневского, но она совершенно не помогала. Ира посоветовала прикладывать листья подорожника. Только это меня и спасло. Травка великолепная и хорошо известна в народе, но я о ней не знал.
Утром взобрался на мыс Онтхой и окинул взором окрестность. Передо мной раскинулась Тажеранская степь, очень похожая на субальпийские луга крымских гор. В направлении на северо-восток просматривалась перспектива моего пути. Воздух был настолько прозрачен, что я отчетливо мог видеть мыс Арал на расстоянии 70 км. В Малом Море как на ладони острова Хибин, Огой, Борокчин и Замогой. Признаки жизни впереди не заметны, и я наслаждаюсь видом дикой природы.
Место, где я находился, считается самым гиблым на Байкале из-за страшного ветра Сарма, который вырывается на простор из долины одноименной реки и, достигнув ураганной силы, может натворить разрушительных чудес, например, выбросить пароход на берег. Для малюсеньких надувных суденышек, вроде моего, попасть в такой ветер — смерти подобно. А чтобы влипнуть в неприятную историю, вовсе не обязательно дожидаться самой сильной Сармы, вполне хватит средненькой, бытовой.
Я смотрел на долину реки Сарма и ничего особенного в ней не находил: просто свободное от гор пространство. Но многочисленные страшные истории заставляли угадывать в обычном ландшафте что-то таинственное и ужасное.
Легендарный бурятский эпос гласит, что именно через долину Сармы буряты начали заселять побережье Байкала, а на месте современного поселка Сарма было самое первое байкальское поселение. Странно. Мне казалось, что заселение бурятами должно было начаться со стороны Монголии.
Название "Пролив Малое Море" противоречиво: не может быть море проливом. Так его можно назвать только условно, потому что нет ощущения пролива, несмотря на то, что, по сути, это конечно пролив. Воды заключенной между островом Ольхон и материком, маловато, чтобы можно было называть ее морем. Народ нашел выход из положения не самым лучшим образом. Теперь на карте появился пролив, он же море, которое является составной частью озера. Чудно...
Я стоял на мысе Онтхой и смотрел на Малое Море. Передний план занимали два желтых и безлесых мыса, очень похожих на среднеазиатские предгорья в районе пустынь, а также на некоторые мысы Аральского моря. В моей памяти берега исчезающего моря остались именно такими. Западное побережье залива похоже на берега Черного моря между Новороссийском и Геленджиком, если, конечно, не обращать внимания на снег в отрогах Сарминского Гольца.
Теряюсь в ощущениях и толком не могу сообразить, как начинать себя чувствовать: как в Крыму, как в Магадане или как-то еще? Выглянуло солнышко, — и я оказался между 40 и 45 градусами северной широты где-то в Восточной Европе. Солнце спряталось за тучку — и я в районе Магадана. Такая смена впечатлений действует на сознание, как контрастный душ. Нахожусь в постоянном тонусе. На Дальнем Востоке такого нет, там можно спокойно настраиваться на долгую отвратительную погоду без изменений и не переживать за непрерывность впечатлений.
Погода премерзкая: сильный холодный северный ветер, дождь. Уплывать никуда не хотелось. Решаю съездить в Еланцы, позвонить домой и узнать, как там дела. Через час вышел на дорогу и вскоре уже ехал в "Жигулях" директора музея сибирского деревянного зодчества, того самого, который проезжал по пути из Иркутска в Листвянку. На острове Ольхон у директора есть изба, которую он называет дачей, и ездит туда отдыхать. Ближний свет — 300 верст!
Еланцы — типичная российская дыра с примитивными строениями, в основном из дерева. Дыра напоминала деревню Ново-Александровку на Сахалине, где я прожил 7 лет молодости. Ничто не говорило о том, что градостроители пытались соорудить какой-нибудь объект для всеобщей народной радости. Нет, все-таки одна попытка была. В поисках узла связи я набрел на летний театр, который негласно служил загоном для коз.
Прямо на сцене вожак стада, если судить по длине рогов, поставил в позу любви козу и взгромоздился на нее. Тем временем в партере козлы затеяли драку на рогах. Зрителей среди них было немного, в основном были желающие пободаться. Те, кто не бодался, просто резвились, как могли.
Народ в деревне непонятно куда подевался, и мне стоило труда найти телеграф.
В магазинчике купил пряники в надежде полакомиться, но ничего не вышло: продукт, похоже, сделали из комбикорма и мамалыги. Пряники скормил милиционерам, преграждающим путь неорганизованному транспорту на выходе из поселка. Остановился на посту и стал ждать попутку.
Хорошо, меня вовремя предупредил директор деревянного музея, чтобы при возвращении я сказал милиционерам, будто работаю на научно-исследовательском корабле, который бросил якорь в Малом Море и скоро уйдет. Иначе пришлось бы платить немалые деньги за посещение национального парка. К такой растрате я был не готов и поэтому старался изобразить из себя моряка.