«Без уважения нет любви, — говорил отец. — А уважения достоин лишь тот, кто выполняет свой долг».
Рабы скользили между гостями, двигаясь неслышно, как призраки, — заново наполняли тарелки и чаши, воровато и поспешно совали в рот объедки и украдкой перемигивались между собой, насмехаясь над шумными и все более пьяневшими гостями. Валерия обратила внимание на одного из них — высокий, мускулистый, он заметно выделялся из их толпы своей неуклюжестью и затравленным, мрачным взглядом, который бывает только у тех, кто совсем недавно стал рабом. Поражение в какой битве, гадала она, привело его сюда? А может, где-то там, за Адриановым валом, у него тоже осталась жена…
Раненый Клодий, развалившись на соседнем ложе, также с интересом разглядывал неловкого раба, но в глазах его сверкал недобрый огонек. И пока остальные гости шумно обменивались пьяными шутками, молодой трибун почти все время молчал, что было совсем не похоже на него. Всю короткую церемонию, в результате которой все права на Валерию получил другой мужчина, на губах его играла натянутая улыбка, а теперь он следил за высоким рабом только лишь для того, чтобы не смотреть на юную красавицу невесту. А Валерия возлежала на своем свадебном ложе, точно спелое золотое яблоко, матовая кожа ее казалась гладкой, как бархат, темные глаза сверкали, словно звезды, струившиеся по спине волосы казались мягче азиатских шелков, и смотреть на нее было для Клодия мучительнее всякой пытки. О боги, какое несчастье! Стать женой этого деревянного чурбана, у которого при одной только мысли о том, чтобы иметь под своим началом его, Клодия, всякий раз словно зубы сводит, этого надменного префекта, который пыжится от гордости, получив этот пост, вдобавок распуская хвост, точно павлин, и это когда ему привалило неслыханное счастье получить в жены эту несравненную женщину…
Клодий сидел довольно далеко от Гальбы, ничуть не сомневаясь, что суровый трибун с удовольствием переложит вину за засаду, в которую они угодили, на его, Клодия, плечи. «Но почему?» — возмущался он. В конце концов, разве это он отдал приказ Гальбе мчаться куда-то на край света за лошадьми?! Какая несправедливость судьбы, что именно ему выпало несчастье угодить в устроенную кельтами засаду, и теперь его же еще выставили дураком! Слушок о том, как он предстал перед своим новым командиром, безоружный, без коня, весь облепленный грязью с головы до ног, уже облетел крепость с быстротой лесного пожара. Последствия не заставили себя ждать — уже на следующий день доверенная ему турма[16] явилась на перекличку в полном составе, но при этом у всех солдат красовалась на горле намалеванная ярко-красной краской полоса, и все они, прыская в кулак, ухмылялись как идиоты.
Никогда ему еще не доводилось испытывать подобное унижение.
Долгим же покажется ему этот проклятый год!
Те немногие девушки-римлянки, что присутствовали на свадебном пиру, при ближайшем рассмотрении оказались простоватыми и скучными провинциалками, постоянно хихикающими в кулак и утомительными до зубовного скрежета. А эти кельтские шлюхи казались слишком грубыми и независимыми, к тому же все они стояли неизмеримо ниже его по положению. Не говоря уже о том, что ни одна из них красотой даже близко не могла соперничать с Валерией. И что хуже всего, порез на шее, оставленный мечом мерзавца варвара, никак не хотел заживать и все время болел, в результате Клодию приходилось обматывать шею шарфом, а это постоянно напоминало о его позоре.
Все, что ему оставалось, — это пить, и Клодий с угрюмым видом предавался этому занятию. Он опрокидывал в горло чашу за чашей, вливая в себя вино так, словно изнемогал от жажды, и очень скоро все вокруг него словно подернулось дымкой. Все, кроме него, веселились от души, и на фоне всеобщего веселья его собственное мрачное настроение особенно бросалось в глаза. Даже рабы, казалось, забыли о своей горькой участи и сияли улыбками — кроме уже замеченного им верзилы, продолжавшего то и дело ронять на пол то одно, то другое.
— Кто этот раб, вон тот, такой высоченный и неуклюжий? — раздраженно буркнул Клодий, обращаясь к торговцу по имени Тор. — Этот увалень смахивает на мула, запряженного в телегу с горшками.
Бритт бросил взгляд в ту сторону, куда показывал Клодий.
— Мне говорили, что это один из самых знатных и прославленных вождей скоттов. Фалько захватил его в плен во время последнего сражения. Одо… так, кажется, его зовут.
— Принц, который подбирает объедки со стола?!
— Гальба расставил ему хитроумную ловушку.
— Ах, ну да, конечно, Гальба. Наш великий стратег. — Клодий обвел взглядом зал. Старший трибун незаметно сидел в самом дальнем углу стола, он был один, почти не разговаривал, пил мало, даже не смотрел в сторону новобрачных и игнорировал любые попытки завести с ним разговор. — Наш непобедимый воин. Это благодаря ему мне чуть было не перерезали горло.
— Ну, положим, меч к вашему горлу приставил варвар, а не старший трибун. Возможно, такой же бесшабашный молодчик с горячей кровью, как и вы сами или как этот раб, что привлек ваше внимание. Такие обычно не живут долго, поверьте. Тогда как разумные люди наслаждаются радостями жизни до глубокой старости.
— Да. В точности как он. — Клодий одним глотком осушил чашу. — Они с этим грязным бриттом, можно сказать, братья по оружию.
Потянувшись за фигой, он бросил мрачный взгляд на Валерию, но в результате только задел нетвердой рукой чашу своего собеседника и опрокинул ее на стол. Прежде чем он успел подхватить ее, чаша упала и пиво пенным каскадом хлынуло на стол. Клодий тупо уставился перед собой. Головы всех в зале повернулись к нему. Проклятие… все-таки заметили!
— Это бриттское пиво ничего лучшего и не заслуживает! — пьяным голосом гаркнул Клодий.
Римляне дружно расхохотались. Приободренный смехом, молодой трибун привстал с ложа и тут же покачнулся, едва не свалившись под стол, что заставило наблюдавших за этой сценой гостей брезгливо поморщиться. По залу пробежал шепоток. Шарф на шее трибуна привлек всеобщее внимание.
— Вообще-то, считаю я, провались оно пропадом вместе с этой проклятой Британией!
Над толпой гостей понеслись улюлюканье и свист.
— Пиво переносит тебя к тем же самым блаженным берегам, что и вино! — отрезал выведенный из себя Тор, глядя, как подскочившая рабыня вытирает лужу тряпкой. — Только оно дешевле и у него более пряный вкус.
Кое-кто из гостей одобрительно зааплодировал, а торговец щелкнул пальцами, приказав налить другую чашу. Из толпы рабов вытолкнули Одо.
— Вот как? — заплетающимся языком обронил Клодий. — Тогда прошу разрешения процитировать мнение, высказанное на этот счет императором Юлианом, когда он был в Британии. Его юмор показался мне весьма забавным.