Читать интересную книгу Виктория - Ромен Звягельский

Но Тоггард никогда еще не подшучивал над Викой.

— Гляди, как пялится на наш барак! — комментировала Жанна, возле койки которой было пространство для стола, а стол стоял у небольшого, зарешеченного окна, впрочем, единственного в бараке.

Вику бесили эти разговорчики, она зло, исподлобья смотрела на Тоггарда, не понимая, что в нем ее так бесило. Раздражение это было чисто женским, не относящимся ни к войне, ни к фашистам вообще, ни к наглому поведению самого Тоггарда. Нет, что-то в нем было отвращающее, как в мужчине. Вика никак не могла определить в нем то, что делало его недочеловеком.

Говорили, что он таскает к себе девушек из других бараков.

— Вика, между прочим тебе обязаны спокойствием, — сказала как-то умная Татьяна снизу, — он к нам не ходит, потому что тебя боится.

— Ой, я тебя умоляю, — взвилась Фаина, которая обладала способностью всем во всем завидовать, но не пакостить при этом, а завидовать на словах, в мимике, в подергивании плечиком, — да ему надо будет, он приведет двух охранников и уведет, кого захочет.

— Видно, с ней, он так как раз не хочет. Выжидает. Пасет.

— Так. Прекратите! — требовала Вика, и ее слушались.

Последнее время она заметила, что ее слушались. С ней стремились поговорить, ей улыбались, словно будущему объекту жертвоприношения.

— Какие же вы дурочки! Ведь и у него есть начальство. Можно настучать!

— Все, Вичка, сегодня идешь с нами на площадку. Мы ребятам про тебя все уши прожужжали. Они хотят познакомится.

Валя снова приобрела вкус к жизни. С весной это стало особенно заметно. Вике даже стало казаться, что Валя влюбилась. Однажды, та плакала ночью, Вика перелезла к ее изголовью, покачала ее плечо.

— Валя, ты что?

— Не могу так больше, поскорее бы сдохнуть, — вдруг прошелестела Валя, и от нее пахнуло ржавым запахом слез, — Я жить хочу, любить. Я замуж хочу, Вичка, детей. Мне больше ничего не надо. Я на все согласна, только бы меня приласкали, отогрели. У-у-у…

Тогда Вика поняла, как несбыточна эта чужая, чуждая ей мечта. Она и не задумывалась о таком, ей не надо было, не желалось, не хотелось того, чему не дано было исполниться. Она все свои силы направляла только на то, чтобы прорваться через тернии, выжить, наплевав на фашистов, на этих сильных вооруженных людей, которых она может не впустить в свою душу и не дать побороть свою волю.

— Ладно, я пойду с вами, посмотрю, что это за французы такие. С чем их едят.

Темнело часам к семи. Была суббота и девушек привели с завода пораньше. В шесть они уже были в бараке.

— Вика, хочешь бусики? У меня сохранились.

— Вика, заплести тебя?

— Вика, потри вот так щеки, бледная.

Они впятером: Жанна, Фаина, Татьяна, Леля и Ляля, собирали ее на смотрины.

— Ужасно все это, — потупясь, ворчала Вика, — Гадость. Выставляться идем, как куклы. Можеть быть, мне шарфик надеть, Лена, шарфик?

В воздухе пахло елью. Они вышли в сумрак вечера, втроем взяли друг друга под руки, пошли, побежали почти по аллее, мимо бараков, до конца освещенного фонариками пути было далеко.

— Стойте. А как с ними объясняться?

— Сама поймешь, — Лена была все-таки красавица.

Вика почувствовала маленький укус зависти: иметь такие белые локоны, такие огромные глаза.

— И как же природа создает таких красоток, Ленка! А о чем с ними говорить?

Со всех бараков вытекали струйками беспокойные девичьи компании и там, впереди, уже толпа шла к забору, не дойдя и ста метров, они наткнулись на эту толпу: куда там пробраться к проволоке.

— Иди сюда, Вичка, — Ляля дернула Вику за руку, — Мы справа встречаемся, ближе к лесу, почти у вышки.

Они и впрямь пришли к наблюдательной вышке, невысокой, с домиком вверху. Там на подставке перед часовым стоял пулемет. Он смотрел на Вику своим вздернутым, как у носорога, носом, ждал, когда она нарушит что-нибудь, вылезет из строя, рванет в лес, плюнет на него, бросит в него проклятья. И тогда он убьет ее, уложит в жидкую хлябь разверзшейся земли, в грязные проталины, в серый снег.

— О! Бонсуар, мадемуазель! Лили! Лили!

Вика увидела перед собой, перед самым лицом колючую проволоку, острые, сверкающие закорючки того гляди поцарапают щеку.

Там впереди тоже столб и нити колючей проволоки. За ними стена людей, это молодые широко и восторженно улыбающиеся парни, молодые мужчины, лохматые, так показалось Вике, кучерявые, в куртках, в темных костюмах. Они машут кому-то, ей что ли?

— Вик, Вик, — вот тот, что в шарфе и так его закинул на плечо, это Мишель. Это Мишель, по-нашему Миша, которому можешь не улыбаться и не отвечать, — объясняла Лена, — потому что тогда я тебя убью.

— А это Луи, — тихо вторила ей Валя и махала рукой широкоскулому мужчине, показывающему им свою маленькую ладошку, — Не надо его очаровывать.

— Ну, ты, Лялька, тихоня! — неожиданно процедила Лена, — В тихом омуте!

— Это ты по нему страдаешь по ночам? — спросила Вика серьезным родительским тоном, — Ничего, но он же старый.

— А у меня тяга к стареньким папочкам. Своего-то не было!

— Да что вы девчонки с ума посходили, я пойду, ну вас.

— Мадемуазель, мадемуазель! Виктория! — услышала она. Раздалось несколько курлыкающих голосов, французы были возбуждены ее появлением и, в конце концов, начали скандировать «вива, Виктория». Их остановил окрик часового.

— Они оустербайтеры, — пояснила Лена, — Ой, привет, Лион! Салью!

— Салю! — крикнул немного осипший Лион в очках и одной жилетке, и добавил — Я пришел увидеть тебя, Лена, я очень болен и должен лежать в кровати.

Он закашлялся, а Лена сказала Вике, что ничего не поняла, кроме своего имени.

— Мадемуазель Вики! Сильвупле, сет Роман, сет Лион, Луи, Мишель, кричали ей, а у Вики шла кругом голова, она смотрела то на ту сторону, то на подруг, натянуто улыбалась и не могла понять, что за ад она посетила!

Шквал голосов стоял почище, чем на птичьем базаре. Сколько криков, карканий, хохота вырывалось над общим гвалтом и достигало ушей часовых. Вика всем своим маленьким телом ощущала неловкость, ей не нравилось здесь, она не понимала, как и зачем она сюда попала, ей съежиться хотелось, закрыться руками, зажмуриться, чтобы не летели в нее, эти стремительные взгляды, вспыхивающие во тьме.

— Девоньки, что-то мне тошно тут у вас! — проговорила она и попятилась.

Лена и Валя расступились, не отрываясь от своих знакомцев, а Лион в одной жилетке поверх белой сияющей во тьме рубашки все еще стоял на той стороне.

— Нет, нет, гадость! — цедила Вика, выбираясь из толпы, проходя в центр к аллее, припустившись к бараку со сжатыми до боли кулаками, — Это противно и стыдно, стыдно!

Она не заметила, как перед ней выросла фигура помощника начальника лагеря. Она налетела на него со всего маху, как волна на скалу. Он тотчас схватил ее за запястье и отвел на шаг от себя, запястье при этом не отпуская.

— Я что похож на кусок пространства? Виктория из барака «А», — произнес он по-немецки, — Почему ты одна разгуливаешь по лагерю?

— Я не права, — произнесла Виктория тоже на немецком и опустила глаза, она умела держать себя в руках.

Сейчас Тоггард был опасен. У него были темные мысли, а в руках его была непредсказуемость, вот что пугало ее больше всего. Нет, нет, и все-таки что-то еще отталкивающее было в его круглой физиономии.

На вид ему было лет тридцать, он был из породы поджарых, одновременно, ширококостных мужчин, которые знают о своей мужской силе и умеют очаровывать. Но что-то в нем доводило ее до тошноты.

— Я провожу вас, — неожиданно сказал он и провел рукой по ее спине.

Вика дернулась и, сглотнув комок страха, повела лопаткой. Медленно пошла вперед. Что подумают, Тоггард провожает ее через весь лагерь.

— Ты боишься меня? — спросил Тоггард, — Но я не зверь! Наверное, обо мне тут черт знает что говорят! Но я просто люблю баб, что поделаешь! Ты мне нравишься! Я бы хотел тебе помочь! Но я подожду, когда ты сама дашь мне знать! Не хочу мять тебя, как незабудку. Ты возбуждаешь меня как раз своей независимостью и, кажется, ты умна. Ты умна, — он остановился и посмотрел на нее, — Ты, конечно, тоже славянская самка, и если тебя правильно взять, ты будешь слюной истекать по мужику. Но я подожду, пока ты сама созреешь. Так будет правильнее. Ишь, как ты дышишь, как разъяренная львица! А можно подумать, ты что нибудь поняла.

Они дошли до барака. Вика по-прежнему притворялась, что слушает незнакомую речь и ничего не понимает.

— Не хочешь ли ты, чтобы тебя перевели на работу в столовую или в химическую лабораторию?

Вика помотала головой.

— Может быть, тебе выдать дополнительное одеяло? Нет? Тогда вот, возьми семечек.

Подсолнечный запах разбудил в ней голод. Он взял ее руку и насильно всыпал туда горсть семечек, но Вика вырвала руку и семечки просыпались.