Только теперь они не были еще одной обвислой складкой, нет. Совсем нет. Теперь эти груди притягивали взгляд, манили руки…
— Ведьма…
— Чертово отродье…
И какова же должна быть сила того, что в доме? Если он может вот так вот, запросто, за один вечер…
— Да держите же ее! — рявкнул магистр.
Подцепил пальцем и откинул прочь удавку с ее шеи.
Аннушка с всхлипом втянула воздух, попыталась что-то произнести — но пальцы магистра клещами стиснули ее шею.
— Что? Что ему было нужно от тебя?
Магистр ослабил хватку — ровно настолько, что Аннушка смогла всхлипнуть:
— Я… Ничего… Он просто…
Пальцы вновь сомкнулись. Магистр навис над ней.
— Что? Что он взял взамен? — выплевывал он слова ей в лицо. — Он взял тебя? Он отымел тебя, потаскуха?! Говори!
— Нет… — На ее синих глазищах, словно крошечные алмазы, заискрились слезы. — Нет, нет!
— Тогда что?
— Он просто…
— Что?
— Слова…
— Что?!
— Я должна была повторить за ним слова!
— Ты… Ты продала ему свою душу?.. Ты продала ему свою душу?!
— Нет!
— Душу?!
— Нет! Нет! Там было другое… Я просто… Он сказал…
Пальцы сомкнулись. На этот раз куда сильнее.
— Конечно, другое… — Гримаса перекосила лицо магистра. — Слуги дьявола знают, как пеленать в словах… — Он стиснул зубы и не то тих зарычал, не то застонал. — Зачем, женщина? Зачем ты предала своего бога?
— Я…
— Твой бог не давал тебе теплых стен зимой, не давал прохладного ветра летом?
— Я…
— Не давал?!
— Давал…
— Твой бог не давал тебе еды, сладостей и вин?
— Давал…
— Твой бог заставлял тебя работать? Хоть раз он заставил тебя делать что-то такое, чего тебе не хотелось?
— Нет… Нет…
— Так за что же ты предала своего бога, женщина?!
— Я…
Пальцы стиснулись, лишив ее воздуха. На шее магистра вздулись вены, его лицо кривилось.
Потом гримаса пропала. Осталась лишь холодная сосредоточенность.
— Ну что же, — слова срывались с его губ, как оледенелые камешки в студеную воду, мерно и неумолимо. — Ты сама выбрала свою участь.
Аннушка под его рукой рванулась — попыталась. Пальцы держали ее за горло как клещи. Она пыталась что-то сказать, но ее губы шевелились совершенно беззвучно, лишь угадывалось: «нет, нет…»
— Ножи, — сказал магистр. В его руке уже блестело лезвие. — Ты впустила в сосуд своей души семя дьявола, женщина. Тебе не место среди нас. Хочешь ли ты покаяться перед нами и перед своим богом… в последний раз?
Семь лезвий повисли над ней, серебряных холодных лезвий.
Аннушка затрепыхалась. Рванула руками, ногами, выгнулась. Ее рот беззвучно открывался, шея напряглась — она мотала головой, попыталась приподняться, вырваться из хватки…
— Не хочешь… — констатировал магистр. Поморщился: — Дьявольское семя быстро пускает корни… Как глава хранителей этих земель, я приговариваю тебя к смерти.
Магистр на миг вскинул глаза к небу:
— Именем Анунамэ!
— Именем Анунамэ… Именем Анунамэ… Именем Анунамэ… — дробным эхом откликнулись хранители.
И когда тайное имя Господа семь раз унеслось ввысь, семь холодных лезвий упали вниз.
Ноги скользили по тающему снегу, а ветер бил в лицо и разметал полы плащей. Стаей черных птиц они слетели с косогора.
— Не дайте ему говорить! — крикнул магистр. — Не дайте ему колдовать!
— Не пытайтесь убить! — рявкнул Назар. — Не пытайтесь его убить, пока не свяжите! И кляп! Кляп сразу!
Звон стекла, вынесенная с косяком дверь…
Прежде чем чернокнижник понял, что к чему, веревки уже стянули его по запястьям и лодыжкам, а рот распух от кляпа.
Слишком маленький рот — для такого кляпа.
— Он же…
Назар повернулся к магистру, не решаясь договорить.
Чернокнижник… Какой же это чернокнижник? Щенок щенком, лет четырнадцати от роду, не больше! Разве может быть чернокнижник — таким сопливым молокососом?
— Не бери в голову, храмовник, — сказал магистр. — Личина. Всего лишь личина. Хотел обмануть нас.
Парень затрепыхался, как рыба. Попытался заговорить — но кляп надежно отгородил его от возможности сказать заклятье.
— Мычи, мычи, черный выкормыш… — усмехнулся Назар. — Недолго тебе осталось.
— Как тащить будем, — сказал магистр.
— Может быть, прямо здесь?
— Без последней молитвы?.. — голос магистра стал холоден, как обледенелый нож.
Больше парень не трепыхался.
Ни внизу, в лощине. Ни когда его тащили по косогору. Ни когда ушли дальше, в лес — туда, где Анунамэ был в своей силе.
Воздух окутал тела синеватым налетом. Божественное дыхание щедрого Анунамэ. Стало тепло. На душе стало легче. Уже почти дома. Только…
Парень не трепыхался, даже когда хранители остановились на полянке и бросили его на землю.
Нетрудно понять, для чего. Но он не трепыхался и не мычал в кляп. А в глазах — и от этого мороз по хребту, даже несмотря на теплое дыхание Эминамэ! — и вовсе смешливый огонек.
— Здесь тебе твой поганый язык не поможет, — сказал Назар, чтобы расправиться с робким безмолвием остальных. — Здесь земля нашего бога. А мы хранители этих земель.
Но смешливый огонек не погас. Только еще больше разгорелся, кажется.
Магистр присел на колено и вытянул кляп.
— Ты полон яда, чужак, — сказал магистр, стараясь не смотреть в эти смешливые глаза. — Ты пришел к нам не с добром, и тебе нет места в наших землях. Хочешь ли ты покаяться в грехах и принять прощение бога, прежде чем отправишься в последний путь?
В его руке уже был нож.
Но парень лишь улыбнулся:
— А последнее слово?
Магистр вздохнул, поморщился… Но на него смотрели младшие хранители.
— Говори, чужак. Что ты хочешь сказать перед смертью?
— Перед смертью я бы хотел узнать, за что же меня собираются убить.
Магистр поморщился. Да, чернокнижник решил-таки поиграть в слова.
— Господь наш знает, за что. Это главное.
— Бог-то все знает… Но люди могут ошибаться, верно?
Кто-то их младших хранителей кивнул. Тут же испуганно вскинул глаза на магистра — но кивок-то все заметили…
Магистр поморщился. Придется спорить. Хотя это всего лишь пустая игра в слова. Она нужна лишь слабым духом. Праведники видят правду и без доказательств.
— Ты слуга Неназываемого, — сказал магистр.
— Из чего это следует, хранитель? — улыбка не сходила с губ мальчишки.
— Кого ты пытаешься обмануть? Мы все видели, что ты сделал с той, что пришла к тебе…
— Разве я причинил ей вред?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});