— А у Стаса, между прочим, пять женщин, — невозмутимым голосом прервала молчание Подосинкина. — И ничего, все довольны. Иззвены, как хотят, так и живут.
— Ты не понимаешь разницы? Стас очень хороший человек. Может быть, для него так и правильно. Но я никогда не смогу обращаться с тобой так, как он со своими женщинами. Ты для меня намного важнее. — Ерёмин вспомнил Ксюху и чечушонка. — Не обижайся, но я к тебе отношусь, как мама к своему детёнышу. Ты для меня всё, — Сергей испугался, что Подосинкина вновь обидится.
— Как кто? — вдруг прыснула Соня.
— Ну ты же знаешь, что чечухи-отцы не так любят своих детей, как мамы. А я тебя именно так: нежно-нежно… — Ерёмин пересел поближе к переду телеги и ласково погладил Соню по голове. Он улыбался. И думал, что он самый большой, самый глупый, самый законченный в мире дурак.
36
Утро на ферме выдалось прохладным. По ночам восточный ветер гнал через окрестные дубовые рощи густые белые туманы, оставляя на листьях и траве влажные следы, а днём их жадно вылизывало тёплым красным языком Солнце. Воздух прогревался градусов до тридцати, чтобы вечером опять остынуть, принося желанную прохладу. Поёживаясь, Ерёмин взобрался на башню, держа в руке дымящуюся кружку горячего чая. Ксюха, утомлённая ночным дежурством, спала в углу, завернувшись в большой и тёплый Ванин плащ. Немного подумав — пара неторопливых глотков из кружки — Сергей решил её не будить: пусть покемарит немного, днём всё одно не дадут выспаться девчонке. С одной стороны, конечно, заснувшему на посту положена суровая выволочка, и это правильно, а с другой… Нет, пускай ещё поспит. Жалко.
Ксюху привёл на ферму Ваня. Как-то, разговорившись с Сергеем, он скупо поведал её историю. Сбежав из воспитательного дома, где девчонку постоянно ругали за излишнюю мечтательность и рассеянность взрослые, и донимали насмешками сверстники, она почти год пряталась на одном из заброшенных островков Петербурга. Островок был совсем крошечным, некогда стоявшие здесь строения превратились в руины, скрыв под собой старинные подземные галереи. В них-то, через случайно обнаруженный проход, и попала Ксюха. В галереях стояли покрытые вековой пылью мраморные ящики с тяжёлыми крышками. «Должно быть, драгоценности, — подумала девочка, медленно двигаясь между ящиками. — А, может быть, вещи…». Она попыталась приподнять одну из каменных крышек, но силёнок не хватило: та даже не сдвинулась с места. Зато убежище оказалось идеальным: взрослым здесь нечего было делать, а детям ходить на заброшенный остров запрещалось. Свой электронный навигатор Ксюха утопила в Неве, предварительно усердно раздолбив камнем: возвращаться назад она не желала. Теперь она была сама по себе: маленький свободный человечек, обиженный на весь знакомый ему мир. Могла сидеть целыми ночами до утра (попробуй не уснуть в положенный час в воспитательном доме и пропустить учебный сеанс гипносна!) и рассматривать звёзды, могла плескаться в холодной воде Невы, фантазировать с закрытыми глазами, спрятавшись между руин или разрисовывать кусочком старинного кирпича стены гелерей странными и только ей понятными рисунками. Потребности в общении она не ощущала, ей было хорошо одной. Особенно после того, как, разобрав один из завалов, девочка обнаружила комнату со старыми книгами и журналами. Читать не в вирте было непривычно, но теперь у Ксюхи было несколько десятков собеседников. Они стояли на полке и терпеливо ожидали своей очереди. Только вот еда… Еду приходилось воровать. А для этого — вылезать в город. И пугливо пробираться по его улицам, отчего душа уходила в пятки, а, может, вообще покидала тело — так становилось боязно, хоть кричи.
Зима выдалась короткой и тёплой, тут Ксюхе повезло. А весной, в один из солнечных мартовских дней, в её убежище неожиданно появились посторонние. Ксюха только что вернулась с очередной вылазки за едой: притащила целый пакет растворимой синтетической каши, и едва успела пристроить его в углу, как услышала негромкий шорох, затем стук от упавшего камня и, наконец, мужской голос:
— Здесь что ли?
«Неужели выследили»? — пронеслась перепуганная мысль. Стараясь не шуметь, девчонка отступила и спряталась за одним из мраморных ящиков.
— Здесь, спу-пу-пускайся, — ответил второй голос, чуть заикающийся и более юный.
Послышался шум, а затем удивленное мужское восклицание:
— Ни черта себе!
— Никто не зна-знает, — в Ксюхино убежище спустился второй незнакомец. — Случайно года два назад на-на-набрёл. Как думаешь, Вовка, что в них?
— Сейчас узнаем! — оптимистично заявил Вовка. — Тяжеленная какая… Ну-ка, парень, доставай ломики. Ты с той стороны, я с этой… В щель вставляй, видишь, тут паз? Ну, раз-два! Ага, двинулась, двинулась! Ещё давай, вот так, ага… Навались, толкаем…
По ушам Ксюхи словно взрыв ударил: мраморная плита, выбравшись из пазов и подталкиваемая незнакомцами, свалилась на пол, подняв облако пыли. Мужчины дружно чихнули — раз, другой, а потом…
— Что это? — раздался в тишине голос парня, неожиданно переставшего заикаться. — Вовка, он живой?
— Мёртвый… — как-то глухо ответил его спутник.
— А почему… — начал было парнишка, но Вовка не дал ему договорить.
— Потому, — отрезал он, и после паузы добавил: — Эти ящики — саркофаги, вот что это, парень. Слышал я о таком, но самому видеть не доводилось. Вот уж не думал, что посреди города… Знаешь, Ванюха, по-хорошему бы нам вернуть крышку на место надо, но не поднимем.
Он немного помолчал, и повторил:
— Нет, не поднимем. Пошли отсюда, саркофаги трогать нельзя.
— Почему?
— Пошли, говорю! Много будешь знать — помрёшь скоро.
Едва они выбрались наверх, как Ксюха тихонько выскользнула из своего укрытия и подошла к открытому ящику. Мертвецов она не боялась, пепел он и есть пепел. И человеческий ничем не отличается от обычной золы вперемешку с пылью. Но в саркофаге, как назвал его Вовка, находился вовсе не пепел. В потерявшей цвета, полуистлевшей, старинной одежде лежал в нём иссохший человек. На вид он был ужасен: кожа да кости. Казалось, страшный человек этот никакой не мертвец, он просто уснул, но сейчас откроет глаза и посмотрит прямо на Ксюху. Не помня себя от ужаса, девчонка заорала благим матом и… потеряла сознание. А когда очнулась, то увидела, что над ней склонился парень, чуть старше её.
В подземелья Ксюха больше не вернулась. Вовка поселил их с Ваней в настоящей городской квартире у знакомого иззвена. Иззвен был шумным, вспыльчивым и грубым, постояльцев нагружал тяжёлой работой, громко кричал да нередко возвращался домой пьяным. Но они терпели. Они очень быстро подружились: Ксюха и Иван. Он тоже оказался беглецом из воспитательного дома, только успел поскитаться по Загородью, поработать то на одной, то на другой ферме, даже попасть на пару месяцев в банду диких, но так нигде и не прибился. Пока не встретил в одном из посёлков Вовку. Смышлёный парнишка понравился копальщику, и тот нанял его за харчи помощником. А потом, видя, что жизнь скитальца пацана не прельщает — ему бы на одном месте осесть, пообещал отвести в город и пристроить у знакомого. Ну вот… пристроил…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});