Он пытался изобрести предлог, которым сможет выманить Джорджи из толпы других дам, чтобы наконец высказать ей слова сожаления, пусть и сквозь сжатые зубы. И вдруг обнаружил ее прямо перед собой.
Джорджиана.
Боже милосердный!
Его первой реакцией было свирепое животное чувство, кровь прилила к паху, принеся с собой волну тепла и вожделения. Во рту пересохло, так что Маркус едва мог дышать.
На ней было платье цвета лесной земляники. Белые холмы ее грудей смотрелись будто сливки, ожидающие, когда их слижут. Где-то внутри он знал, не понимая откуда, что цвет этого платья в точности гармонировал с ее телом, кремово-розовыми сосками, цветом ее мягкого лона, которое он всегда мечтал познать.
Джорджи была соблазнительным кусочком торта, возникшим прямо перед его голодными глазами. Он готов был бросить ее на обеденный стол и полакомиться ею прямо там.
Граф застыл посреди зала, словно высеченный из мрамора греческий бог, пока низкий мужской голос не зазвучал у него в ушах.
– Великолепно, не правда ли? Я бы многое отдал, чтобы прикоснуться к этой прелести.
Голос принадлежал лорду Олифанту, отцу леди Шарлотты.
Бэкенхем почувствовал прилив ярости и сжал кулаки. Слишком поздно он осознал, что зрелище, доставляющее ему неземное наслаждение, было доступно и всем остальным мужчинам в гостиной. А уж они не преминут выразить свое восхищение. Подобный наряд был сигналом к действию.
Его намерение попросить прощения за несправедливые обвинения минувшего дня испарилось мгновенно. Независимо от того, какие у нее были мотивы, на сей раз мисс Блэк зашла слишком далеко.
Больших усилий хозяину дома стоило сдержаться и в ответ на игривый комментарий не схватить за горло пожилого джентльмена. Бэкенхем со сжатыми кулаками отступил в сторону.
Хозяин дома был мрачнее тучи, едва не пускал молнии, готовый испепелить всех присутствующих.
Джорджи вздернула подбородок, готовясь к предстоящей конфронтации.
Ей не нужно было поощрять мужчин к действию. Единственным, кто не уставился на ее вырез, был Хардкасл. Именно тот, на кого была направлена сила ее чар, не обращал на нее внимания.
Сейчас она была слишком зла, чтобы ее волновал Хардкасл. И даже суровый взгляд леди Арден не притупил ее ярости.
Как далеко можно подтолкнуть лорда Бэкенхема, не делая вообще ничего? Джорджи понимала – она вела себя отвратительно, вызывающе, но остановиться уже не могла.
В любом случае что ей было терять? Вайолет не выйдет замуж за Бэкенхема, но кто-то другой сделает это, и тогда Джорджи придется уехать куда-нибудь далеко, на континент, а может быть, даже в Африку. Ей нужно будет найти пристанище, где она не будет свидетелем его семейного счастья, идиллии, в которой ей не было места.
Девушка почувствовала приближающуюся беду, когда леди Арден коснулась ее локтя, пока дамы покидали комнату.
– Моя дорогая Джорджи. По блеску ваших глаз я вижу – добром для вас этот вечер не закончится. Берегитесь, милая.
У девушки внезапно возникло странное желание броситься в объятия леди Арден и разрыдаться у нее на плече, как шесть лет назад, когда стало понятно, что между ней и Бэкенхемом все кончено.
Но теперь она не могла так поступить.
– Вам не стоит беспокоиться, миледи. Сегодня я поднимусь к себе раньше обычного.
Вдруг у нее защипало в глазах.
– На самом деле я пойду прямо сейчас. Заболела голова.
Леди Арден одобрительно кивнула:
– Да, возможно, так будет лучше. Утро вечера мудренее.
Однако удалиться к себе в комнату сразу Джорджи не удалось.
Пожилые леди настаивали, чтобы двери и окна в гостиной оставались закрытыми. В результате в зале было душно, жарко.
Чувствуя потребность в свежем воздухе, Джорджи выскользнула на террасу через французское окно в библиотеке. Какая глупость, какое безумие. Ее темперамент всегда был разрушительным, ставил ее под удар, и сегодняшний вечер не стал исключением. Она старалась привлечь внимание Бэкенхема, – и это удалось на славу.
Ей хотелось спровоцировать открытый конфликт. Слишком поздно стало понятно – им не о чем больше говорить. Продолжался лишь извечный спор, ничего нового.
– Ждешь кого-нибудь?
Грубый голос за спиной испугал ее. Джорджи подскочила и развернулась, сердце билось как сумасшедшее.
Бэкенхем. Он не терял времени даром и нашел ее здесь.
Она тяжело сглотнула.
– Кажется, я ждала тебя.
Честность ответа поразила ее саму. Да, она и правда ждала его, до сих пор не отказавшись от надежды.
– Польщен, – хмыкнул он. – А я-то думал, что все это … – он медленно обвел взглядом ее тело. – Все для юного Хардкасла.
Джорджи посмотрела прямо ему в глаза. Она не собиралась играть дольше.
– Я уже говорила тебе. Он мальчишка.
Граф подошел к балюстраде и уперся руками в перила, его взор был устремлен вдаль. Вдруг резко обернулся, блестящие темные глаза впились в нее.
– Иногда мне кажется, ты даже не представляешь… – Он вздохнул и махнул рукой. – Джорджи…
Он покачал головой, как бы разочарованный невозможностью выразить мысли словами.
– Что? – спросила она – Не стесняйся, говори прямо. Ты уже и так достаточно оскорбил меня сегодня.
– Посмотри на себя! – выдавил он. – Твой вид – намеренно провокационный, заставляющий мужчин отпускать непристойные комментарии. Даже лорд Олифант… – Он замолчал. – Ничего.
Она подняла брови.
Мужчины отпускали непристойные комментарии о ней, что бы она ни надела. Сегодня вечером она использовала женское очарование в качестве оружия.
Девушка пожала плечами:
– Какое мне дело до комментариев старых ловеласов?
– Они не просто ловеласы, – он оттолкнулся от балюстрады и развернулся, проведя рукой по волосам. – Мужчина не может удержаться от порочных побуждений и порывов всякий раз, когда смотрит на тебя.
Маркус замолчал в ужасе от собственной откровенности.
Они смотрели друг на друга.
Ее сердце отчаянно билось. Джорджи с трудом сглотнула. Означает ли это, что он находит ее соблазнительной?
Да, безусловно. Именно это он и сказал.
И все же, он отказался от нее в ту ночь в Брайтоне.
Что-то внутри Джорджианы Блэк сломалось. В течение многих лет ее лучшая половина вела неустанную войну с ее же природой – страстной, чувственной, дьявольской.
В восемнадцать лет она позволила страсти управлять собой, и это было ошибкой. После этого годами ей приходилось подавлять в себе пыл.
Теперь же страстная чувственность вступила в свои права, уничтожая смирение.
– Хочешь заняться со мной любовью, Маркус?
Эти слова, ее хриплый шепот натянулись меж их телами невидимой нитью.