Читать интересную книгу Лавочка закрывается - Джозеф Хеллер

— Майкл, разве он только что не сказал, что никакой опасности для капеллана нет?

— Мне показалось, что именно это я и слышал.

Майкл улыбнулся про себя. Он прижался лбом к оконному стеклу, чтобы получше разглядеть каток внизу с его красочным калейдоскопом катающихся, неторопливо убивающих время; Майкл с мрачным предчувствием человека, много упустившего в жизни и заранее знающего ответ, спрашивал себя, смог ли бы он забыться и найти хоть какое-то утешение в подобных милых развлечениях, если бы ему когда-либо удалось заставить себя искать их. Отражающий свет ледяной овал в последние годы окружала кочующая толпа нищих и бродяг вперемежку с вышедшими прогуляться на обед или попить кофейку и с конными полицейскими на грозных лошадях. Майкл Йоссарян не танцевал — он не чувствовал ритма. Он не играл в гольф, не катался на лыжах, не занимался теннисом и заранее знал, что никогда не будет кататься на коньках.

— Я имею в виду опасности для нас, — услышал он жалобный, оправдывающийся голос М2, и повернулся, чтобы взглянуть на него. Казалось, М2 был великолепно подготовлен к вопросу, который ему задали. — Как только не будет опасности для «М и М», и его не сможет присвоить ни «Мерседес-Бенц», ни «Н энд Н Дивижн ов Ниппон энд Ниппон». Когда будет блокирован сам Стрейнджлав. Мы запатентуем капеллана, когда узнаем, как он работает, а сейчас мы ищем торговую марку. Мы подумываем о венчике. О светящемся венчике, конечно, поскольку он священник. Может быть, о таком, который будет светиться в темноте всю ночь.

— Почему же не использовать для этого тритий?

— Тритий дорого стоит, и он радиоактивен. Майкл, ты можешь нарисовать венчик?

— По-моему, это не трудно.

— Нам понадобится что-нибудь веселенькое, но серьезное.

— Я постараюсь, — сказал Майкл, снова улыбнувшись, — сделать его серьезным, а вот нарисовать венчик, который не был бы веселеньким, довольно трудно.

— Где его держат? — пожелал узнать Йоссарян.

— Наверно, все в том же месте. По правде говоря, я не знаю.

— А твой отец знает?

— А я знаю, знает ли он?

— А если бы ты знал, то сказал бы мне?

— Если бы он разрешил.

— А если бы нет?

— Тогда я бы сказал, что не знаю.

— Как говоришь сейчас. По крайней мере, ты честен.

— Стараюсь.

— Даже когда врешь. В этом есть парадокс. Мы говорим кругами.

— Я прослушал курс богословия.

— И что же, — сказал Йоссарян, — я должен говорить жене капеллана? Я с ней скоро встречаюсь. Если есть кто-нибудь еще, к кому я могу ей посоветовать обратиться с жалобой, я ей обязательно скажу.

— А кого она могла бы найти? Полиция здесь беспомощна.

— Стрейнджлава.

— Ах, нет, — сказал М2, став бледнее обычного. — Придется мне выяснить. А пока вы можете сказать Карен Таппман, что…

— Карен?

— Здесь у меня в шпаргалке так написано. Вы можете, не кривя душой, сказать Карен Таппман…

— Я не думаю, что стал бы ей лгать.

— Мы всегда выбираем правду. Так и записано в нашей инструкции в статье «Ложь». Вы должны сказать Карен Таппман, — стал услужливо излагать М2, — что он себя хорошо чувствует и скучает без нее. Он с нетерпением ждет возвращения к ней, что и произойдет, как только он не будет представлять угрозы для себя и общества, а его присутствие дома и в супружеской постели не нанесет ущерба ее здоровью.

— Еще одна сраная хитрость, да?

— Прошу вас, — М2 передернуло. — Это и на самом деле правда.

— Но ты бы так сказал, если бы это и не было правдой?

— Вы абсолютно правы, — признался М2. — Но если в нем из тяжелой воды начнет образовываться тритий, то он может оказаться радиоактивным, и нам всем так или иначе придется держаться от него подальше.

— М2, — резко сказал Йоссарян. — Мне скоро нужно будет поговорить с капелланом. Твой отец видел его? Я знаю, что ты ответишь. Ты должен выяснить.

— Сначала я должен выяснить, могу ли я это выяснить.

— Выясни, можешь ли ты выяснить, может ли он это устроить. Стрейнджлав смог бы.

М2 снова побледнел.

— Вы собираетесь пойти к Стрейнджлаву?

— Стрейнджлав сам придет ко мне. А капеллан перестанет производить эту воду, если я его попрошу.

— Я должен сообщить отцу.

— Я ему уже сообщил, но он не всегда слышит, что ему говорят.

М2 был потрясен.

— Мне сейчас кое-что пришло в голову. Зачем мы говорим об этом в присутствии Майкла? Капеллан сейчас секретный объект, и я не думаю, что уполномочен позволять кому-нибудь слышать о нем.

— О ком? — шаловливо спросил Майкл.

— О капеллане, — ответил М2.

— О каком капеллане?

— О капеллане Альберте Т. Таппмане, — сказал М2. — Это армейский приятель твоего отца, он без всякой лицензии производит внутри себя тяжелую воду и теперь задержан для проведения тайного обследования и расследования, а мы тем временем пытаемся его запатентовать и зарегистрировать торговую марку. Ты о нем знаешь?

Майкл осклабился.

— Ты говоришь о том армейском приятеле моего отца, который стал незаконно внутри себя производить тяжелую воду, а теперь…

— Именно о нем! — воскликнул М2 и замер, словно увидел перед собой призрака. — А как ты узнал?

— Ты сам мне только что рассказал, — рассмеялся Майкл.

— Значит, я опять проболтался, да? — пробормотал М2 и в скорбном пароксизме покаянного стенания шумно рухнул на стул у своего стола. Его сияющая чистотой белая рубашка, изготовленная из синтетического материала, была теперь помятой, влажной и требовала глажки, а внешние проявления волнения и горячей тревоги уже проступали темными пятнами под мышками на белой футболке, которая тоже была обязательным атрибутом его костюма. — Я просто не умею хранить тайны, да? Мой отец все еще сердится на меня из-за того, что я рассказал вам о бомбардировщике. Он говорит, что чуть не убил меня. И моя мать тоже. И сестры. Но знаете, в этом есть и ваша вина. Его задача в том, чтобы останавливать меня, если я начинаю выбалтывать ему секреты, вроде этого.

— Вроде какого?

— О бомбардировщике.

— Каком бомбардировщике?

— О нашем Досверхзвуковом невидимом и бесшумном оборонительно-наступательном атакующем бомбардировщике второго удара «П и П М и М». Надеюсь, ты о нем не знаешь.

— Теперь уже знаю.

— Как же ты узнал?

— Есть у меня свои способы, — сказал Майкл и, нахмурившись, повернулся к отцу. — Мы теперь и на армию работаем?

Йоссарян раздраженно ответил:

— Они говорят, что нравится нам это или нет, но кто-то должен работать на армию, так почему бы и не они; кто-нибудь так или иначе будет сотрудничать с ними в этом, независимо от того, скажу я «да» или «нет», так что почему бы тебе или мне не сотрудничать с ними, и это абсолютная истина.

— Даже несмотря на то, что это ложь?

— Мне они сказали, что это будет экскурсионный самолет.

— Он и будет экскурсионный, — объяснил Майклу М2.

— Экскурсионный самолет на двух человек? — возразил ему Йоссарян. — Но во всем этом есть одно обстоятельство, которое может успокоить твою совесть, — добавил Йоссарян, обращаясь к Майклу. — Он не будет летать. Верно, М2?

— Мы это гарантируем.

— А кроме того, — не скрывая негодования сказал Йоссарян, — тебя просят всего лишь нарисовать этот самолет, а не летать на этой вонючей штуковине и не сбрасывать с нее бомб. Этот самолет для нового века. На такие проекты уходит целая вечность, и мы оба, вероятно, успеем по сто раз загнуться, прежде чем он поднимется в воздух, даже если они и подпишут контракт. Сейчас их не волнует, будет он летать или нет. Им нужны только деньги. Верно, М2?

— И конечно же, мы тебе заплатим, — пообещал М2, вскочив со своего места и снова разволновавшись. Он был строен, худощав, имел покатые плечи и выступающие ключицы.

— А сколько вы заплатите? — смущаясь, спросил Майкл.

— Столько, сколько попросишь, — ответил М2.

— Он это серьезно, — сказал Йоссарян, когда Майкл с глуповатой улыбкой посмотрел на него в ожидании пояснений.

Майкл хихикнул.

— Как насчет оплаты года обучения в юридическом колледже? — вдруг отважился он и посмотрел на отца, чтобы видеть его реакцию.

— Если ты этого хочешь, — немедленно согласился М2.

— И расходов на жизнь тоже?

— Конечно.

— Он это опять серьезно, — подбодрил Йоссарян своего недоумевающего сына. — Майкл, ты, может быть, и не поверишь — я сам в это не верю, — но иногда в этом мире бывает столько денег, что трудно себе представить, как эта планета может вместить такую уйму и не провалиться в тартарары.

— А откуда они берутся?

— Этого никто не знает, — сказал Йоссарян.

— А куда они уходят, когда их нет?

— Это еще одно белое пятно в науке. Они просто исчезают. Как и молекулы трития. Сейчас их много.