— Ничего я не полагаю, а только у нас в кланах гостя бы не так встретили, — упорствовал Твердислав.
— Вот! Вот именно! — обрадовано подхватил Александр. — Потому что вы — избранные Его дети. О чём я тебе всё время и толкую. По сути дела это, — он широко повёл рукой вокруг себя, — и все мы, здесь находящиеся, — существует лишь постольку, поскольку нужны вам. Вот и всё. Дело, ради которого ты покинул свой клан, ждёт тебя не здесь. Тебе вот-вот предстоит встреча с Ним… разговор с Ним, и путь твой тебе откроется. Я пришёл сюда на всякий случай… вдруг потребуется помощь?
— Спасибо, — буркнул парень. Никакая помощь ему, разумеется, не требовалась. Хотелось, чтобы этот докучливый человек поскорее ушёл… Чудное дело — ему предстоял разговор с Великим Духом, со Всеотцом, а он, Твердислав, отчего-то отнюдь не радовался, не трепетал и не страшился. Словно… словно первое разочарование оказалось настолько сильно, что затмило всё остальное. Он и впрямь ждал сверкающих чертогов, чудес Иномирья. А увидел однообразные серые коридоры да тихих пожилых людей с источенными страхом душами.
За спиной Твердислава не было опыта, раз ступившие на Летучие Корабли не возвращались, кланы сами только-только начинали создавать свои, деликатно предложенные Учителями праздники, обряды и обычаи. Опереться было не на что. Память хранила воспоминания о схватках с Ведунами, о повседневной жизни клана, о Долге Крови — сейчас ничто из этого помочь не могло.
И перед самой важной… нет, даже не встречей, перед тем, что раз и навсегда изменит его судьбу, Твердислав не чувствовал ни волнения, ни подъёма. Только смутная, неясная злость. Всё, всё, всё шло совсем не так, как он себе представлял.
И заклятие не сработало…
Александр ещё произнёс несколько пустых, ничего не значащих фраз и наконец исчез. Твердислав так и не понял, зачем приходил этот человек.
Вот он снова сидит, тупо уставившись в стену. Сидит и думает почему-то только над тем, что отказала привычная магия, словно на свете нет ничего важнее этого.
Потом началось ожидание. Томительное и пустое, словно перед неизбежной болью. Краем сознания Твердислав чувствовал, как слабеют биения Силы, как замирают её волны вокруг Комнаты Размышлений; тишина сгущалась, словно ночная тьма — медленно, исподволь, но — неотвратимо.
Великому Духу должно внимать в молчании.
…Он не заметил, как стены комнаты бесшумно исчезли, растворившись в неярком сером свечении. Наверное, тут крылся какой-то секрет, — и Твердислав, подняв глаза, вдруг обнаружил, что находится в середине абсолютно пустого пространства — плавает, точно в воде. Мгновение острой и неизбежной паники — а потом он увидел неторопливо приближающуюся к нему человеческую фигуру.
Она двигалась по незримой дороге, опираясь на длинный посох на манер того, что носили Учителя. Невысокая, совсем не величественная и не грозная. Твердислав впился в неё взглядом, вернее сказать — это она приковала к себе его взор.
Он почувствовал, как кружится голова, и серый мир начинает всё быстрее и быстрее крутиться перед глазами. По замкнувшей его в себе исполинской скорлупе внезапно зазмеились полыхающие огнём трещины; медленно и бесшумно гигантские пласты серого начали обваливаться куда-то наружу, открывая глазам дивное буйство красок и пространств.
Вот тут и в самом деле стоило забыть обо всём. Не плоская чёрная пустота с холодной россыпью звёзд — а великое сопряжение исполинских взаимопроникающих сфер, прозрачных и чистых, точно сказочный хрусталь, нежно-голубых, словно драгоценный гномий камень, добываемый Горными кланами, угрожающе-чёрных, словно шкура пещерной паучихи; светло-травянистые, как Первый Венок, что девчонки плетут по весне; и ещё много-много разных, кои и сравнить-то оказалось не с чем.
Сферы уходили в бесконечность, и тем не менее Твердислав непостижимым образом видел их все, всю исполинскую совокупность, усеянную многоцветными огнями звёзд — ярко-жёлтыми, алыми, голубыми, красными и белыми, настолько чистыми, что свет их резал глаза. В эти мгновения взгляд парня проникал до головокружительных глубин, до той самой Границы, страшной Границы, за пределами которой — вечное, неизбывное, неизменное Ничто, всепоглощающая бездна, из коей в своё время вышло всё Сущее.
— Нравится, вождь Твердислав? — Голос раскатился от края до края Пределов, отразился от Границы и победным молотом грянул со всех сторон. — Нравится ли тебе, о вождь, сын мой?
Фигура с посохом внезапно начала расти, исчез посох, исчез тёмный покров; взорам Твердислава предстал великан с могучим телом бойца, с мрачным и суровым лицом, изборождённым шрамами, с полуобнажённым, перевитым мышцами торсом. Длинные волосы, чуть тронутые на висках сединой, падали до плеч. У левого бедра в простой ременной петле висел клинок — точная копия принадлежавшего Твердиславу.
Гость оказался одет почти так же, как одевались в кланах — ноги босы, простые холщовые порты грубого сукна подпоясаны ремнём кожи кособрюха, на могучие плечи небрежно наброшена безрукавка.
— Вот и пришёл твой час, — прогремело вокруг.
Наверное, следовало бы преклонить колено, как наставлял Учитель, — но юношу словно бы парализовало. Всё, что он мог, — это неотрывно смотреть в горящие, лишённые зрачков и радужной оболочки глаза, заполненные яростным белым пламенем.
Всеотец. Вот Он.
— Давай поговорим, — великан уменьшался, одновременно приближаясь. Не прошло и секунды, как рядом с Твердиславом оказался могучий, высокорослый, но отнюдь не достающий головой звёзд воин. Из глаз исчез белый огонь, они становились человеческими…
— Нам надо поговорить на равных, — прозвучало в тишине. — Ну? Что же ты молчишь?
Только теперь, пересилив себя, Твердислав преклонил колено. Под ногами ощущалась незримая, но прочная твердь.
— Встань, сын мой.
Юноша повиновался — бездумно, не рассуждая.
— Твой путь в клане окончен. Я посылаю тебя спасти тех, кто слаб, кто недалёк и разъедаем сомнениями вкупе с неверием. — Всеотец не терял времени даром. — Отправляйся, через бездны пространства, за дальние звёздные реки, туда, где среди каменных городов льётся кровь тех моих чад, что не могут защитить себя сами. Обрати веру в оружие! Пусть она станет разящим клинком, и помни, что, когда ты будешь разить — рази от Моего имени и с Моим благословением. Ибо те, кого ты послан защищать, хоть и огорчают меня своими грехами и неверием, но всё же они Мои дети и я не могу бросить их на произвол судьбы. Ты и твои братья — Моя карающая длань. Не желаю быть пастырем, не желаю, чтобы слабые привыкали к тому, что Моя защита вечно распростёрта над ними; ты и тебе подобные, в ком сильна Вера, станут их Щитом и Мечом. Я знаю, ты непокорен, привык искать свои пути, — сурово сжатые губы на миг дрогнули в усмешке. — Что ж, я люблю дерзких! Но умей и держать ответ за содеянное. Среди поражённых смертью, среди павших от твоей руки были и невинные. За это ты заслуживаешь наказания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});