Читать интересную книгу Полночная чума - Грег Кайзер

Его рука нащупала небольшую книгу, такую же влажную, как и деньги. Он провел пальцами по одежде и лоскуткам ткани, в которые был завернут разобранный автомат. Они тоже были влажными на ощупь, как будто не успели высохнуть. Странно, дождя не было вот уже несколько дней.

Страницы в книжке оказались чистыми, лишь в самом конце, между последней страницей и обложкой, он обнаружил фотографию.

Кирн поднес фото поближе к лампе. На снимке была изображена женщина, молодая и пухленькая, и рядом с ней мужчина с неулыбчивым лицом, на вид лет сорока. Нет, это не тот, что запустил в него бутылкой. Перед мужчиной и женщиной стояли две девочки в летних платьях. Старшей лет четырнадцать-пятнадцать, вторая на три-четыре года младше. Это фото явно было дорогой для кого-то вещью. Было видно, что уголки загибали и расправляли не один раз, а посередине через весь снимок тянулась трещина. Снимок наверняка побывал не в одном кармане.

Кирн перевернул фото обратной стороной. Женским округлым почерком были выведены чуть размытые чернильные буквы без промежутков между словами и знаков препинания. Кирн повторил их очертания пальцем правой руки.

«ПожалуйставозвращайсядомойцелуюЛана».

Надпись была сделана по-английски.

Хозяин рюкзака дурак. До сего момента Кирн полагал, что рюкзак принадлежит французу, подпольщику-маки. Теперь же все стало на свои места. Разобранное оружие — это английский «стэн», пистолет-пулемет. Этими «стэнами» англичане из-за пролива наводнили всю Францию. Глина — это взрывчатка. Чтобы пустить под откос поезд, в рюкзаке есть все — и шнур, и детонатор. В своей жизни он видел такие вещи, и не раз. Но чтобы здесь, во Франции!

Кирн был наслышан от английских диверсантах, которых сбрасывали на парашютах, чтобы они возглавляли местное партизанское движение, но в глаза ни разу не встречал и потому был убежден, что все рассказы про диверсантов сродни детским страшилкам.

Кирн вытащил из кармана шинели сигарету и подержал ее над лампой, пока она не начала слегка дымиться. Интересно, что забыли здесь англичане, размышлял он, глядя на разложенные на полу вещи. Владелец рюкзака явно прибыл сюда по морю. Об этом однозначно свидетельствовали и мокрая одежда, и поплывшие на снимке чернила. И он явно что-то замышлял. Но как этот рюкзак оказался здесь? У Клаветта? Потому что Клаветт — маки? Потому что англичанам было приказано выйти на контакт с партизанами, и связным был Клаветт? Что ж, вполне вероятно.

Но Кирн не доверял совпадениям. Нет, конечно, в жизни всегда есть место случайностям. Еще сантиметр, и русский осколок пролетел бы мимо него. Но он приставил руку к уху, чтобы лучше слышать, что там кричит ему посреди грохота боя Штекер. Всего пара сантиметров, и осколок вырезал бы кусок из его черепа. Но совпадение — не случайность.

Значит, англичанин пришел сюда по той же самой причине, что и он сам.

Потому что Клаветт болен?

Нет.

Так что же за этим кроется? Что это все значит, размышлял Кирн, вспоминая уроки, которые преподал ему его первый напарник, Симон Фогель.

Сам он здесь потому, что между Пилоном, рыбаком, который украл евреев, и Клаветтом существовала связь. Наверно, неизвестный англичанин находится здесь по той же самой причине.

Если верить его жене, Пилон отплыл с больными евреями в Англию. Отсюда англичане. Одно ведет к другому. Пилон сумел доплыть до Англии, и те решили наведаться сюда. Но зачем? Что привело их сюда? Наверняка тиф, который на самом деле никакой не тиф. Именно эта зараза связывала воедино Пилона, Клаветта и евреев. Именно из-за нее приплыл сюда англичанин. Он тоже охотится за болезнью, как и сам Кирн.

Но почему? Неужели им не все равно, что эта зараза скосит тысячу-другую французов или даже несколько сот тысяч немцев?

Кирн закрыл глаза и втянул в себя табачный дым. Может, они хотели заполучить ее себе, эту заразу? Украсть ее? Нет, это полная бессмыслица. Кому нужна болезнь, точнее, ее источник? Эсэсовцам, разве что. Этим безумцам мало простого оружия, им подавай заразу. Только эсэсовцам нужны разного рода гнусности.

Кирн сунул фото в карман пальто, затем посмотрел на пачку франков, и тоже положил ее в карман. За ними последовали фонарик и батарейки. Все остальное он вернул в рюкзак. Затем бросил сигарету на пол и потушил подошвой сапога.

Клаветт. При желании он мог бы разбудить его, если бы не побоялся прикоснуться к нему. Но лягушатник все равно ничего ему не скажет, даже если проснется. Потому что он болен. Это видно невооруженным глазом. Знал он и то, что англичане побывали здесь. Здоровой рукой Кирн нащупал в кармане пальто верный вальтер. В принципе, это был бы выстрел милосердия. И тем не менее вытаскивать револьвер из кармана он не стал. Он не Волленштейн. Не эсэсовец. Это они пусть раздают пули, словно таблетки аспирина.

Лампу он оставил включенной, чтобы, когда Клаветт проснется, ему было бы не так тоскливо. Да и мертвому мальчишке лежать в темноте, наверно, тоже нехорошо. Закинув одну лямку рюкзака через правое плечо, он оставил Клаветта и мертвого мальчишку в комнате одних, а сам зашагал прочь.

Они пробежали метров сто, не больше, потому что Бринк нырнул с дороги под стреху дома семейства Люссьер. К тому же сверху их прикрывали ветви старого клена, шуршащие на ветру широкими листьями. Фрэнк жадно хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться. Аликс прижала руку к боку и прислушалась. Никаких шагов.

Фрэнк что-то у нее спросил, но она не расслышала. Он подошел ближе, и она ощутила его запах: запах пота, мокрой одежды, и, как ей показалось, легкий запах табака. Стоя впереди нее, он казался ей темным пятном.

— Я застрелила Жюля, — сказала она. Собственный голос показался ей плоским, ровным, как море, когда они плыли в Англию. Впрочем, порыв ветра подхватил ее слова и куда-то унес. Так что, возможно, Фрэнк не расслышал, что она сказала. Жюль. Лежит мертвый на полу в доме Клаветта, и во лбу у него зияет дыра, оставленная ее пулей. Что теперь она скажет матери?

— Жюль, — повторила она. Фрэнк шагнул к ней ближе.

Холодный ветер проникал под пальто, которое она сняла со старого приятеля Джунипера. Чтобы согреться, Аликс сложила на груди руки и на миг закрыла глаза. Увы, это не помогло. Мертвый брат стоял у нее перед глазами, как будто был нарисован на внутренней поверхности век. Она видела его лицо, открытый рот, когда он окликнул ее по имени, а может, просто от удивления, когда она выстрелила в него. Она видела картину в мельчайших подробностях, даже тени в углу комнаты и сидящий там Клаветт. Помнила, как открытку. На ногах у Жюля башмаки, которые ему уже малы и потому их нельзя зашнуровать. На деревянном полу лужа воды в форме гуся, который приготовился взлететь.

До конца своих дней она будет просыпаться по ночам в холодном поту и смотреть в темноту. И всякий раз, задувая лампу, видеть там Жюля. Перед ней протянулась бесконечная череда таких ночей.

— Я убила собственного брата, — сказала она. — Я не знаю, что он там делал. Я стреляла в боша, но он отскочил, когда ты бросил в него кастрюлю. Я видела его, видела его глаза… — Аликс не договорила, но последнее слово прозвучало как скала, под которой ревут океанские волны. — Я убила отца, и вот теперь я убила Жюля, — вздохнула она, стараясь не расплакаться.

Фрэнк дотронулся до ее рукава и, поскольку она не отстранилась, взял ее руку чуть выше локтя и крепко сжал.

— Аликс, — произнес он.

Его слова словно разбудили ее. И она разрыдалась.

— Помоги мне, Святая Дева, — рыдала она и невольно сделала шаг навстречу Фрэнку. Он привлек ее к себе и крепко обнял. Аликс прильнула к нему и продолжала лить слезы ему на пальто.

Фрэнк одной рукой прижимал ее к себе, а пальцами другой расчесывал ей волосы. Он не проронил ни слова, за что она была ему благодарна.

Аликс не знала, сколько проплакала. Зато знала другое: что оплакивает не только брата, но и дала выход слезам, уже давно накопившимся в душе. Она плакала и по отцу, и по себе самой, плакала по Анри и даже оплакивала предательство Джунипера там, на катере. Короче, ей было о ком и о чем лить слезы. Наконец плечи девушки стали сотрясаться не так сильно, сердце тоже слегка утихло в груди. Аликс вытащила одну руку и вытерла глаза.

Ветер ерошил ей волосы. Фрэнк слегка ослабил объятия. Впрочем, Аликс не стала отстраняться сразу, а задержалась еще на мгновение. Ее нос вновь уловил слабый запах табака. На какой-то миг она подумала, что он сейчас наклонится и поцелует ее. Но нет, сейчас не до поцелуев, и он наверняка это понимал.

— Я должна рассказать маме про то, что случилось, — сказала она и, намотав на палец прядь волос, вытерла ею глаза, после чего высморкалась в манжет грязного пальто.

— А где рюкзак? — неожиданно спросил Фрэнк.