Читать интересную книгу Дело совести - Джеймс Блиш

Прибытие Эгтверчи будет для досель безупречного литианского общественного порядка сродни удару молнии в бочку с порохом. На Земле его хоть держали за потешного урода; дома ж его скоро сочтут своим, пусть и со странностями. Вдобавок, у землян есть многовековой опыт общения со всевозможными безумными мессиями; но на Литии доселе не приключалось ничего даже отдаленно схожего. Эгтверчи инфицирует сей сад до самых корней, пересотворит по образу и подобию своему — и тот гипотетический враг, против которого готовит арсенал Кливер, обретет плоть и кровь!

Впрочем, нечто подобное однажды уже происходило — когда и Земля являла собой безупречный сад. Может — О felix culpa![44] — именно так происходит всегда и повсюду. И, древо познания добра и зла, подобно Иггдразилю из легенд той земли, откуда родом папа Адриан: простирает корни в основание Вселенной, а все планеты свисают с веток его, подобно плодам, и кто отведает плодов сих…

Нет, непозволительно. Лития представляет серьезнейшую опасность и как лже-эдем; но Лития, обращенная во всепланетный град Дит, — это уже угроза Небесам.

Главная обсерватория графа Овернского, выстроенная под его неусыпным присмотром на средства ООН, располагалась примерно в центре кратера Стадий, некогда изрядно выдававшегося над равниной, но давным-давно захлестнутого и оплавленного разливом вулканической лавы, который, застыв, сделался Морем Дождей. Остатки стенок кратера были достаточно высоки, чтобы служить укрытием для обсерваторского персонала на случай метеорных ливней, — но не настолько, чтобы выдаваться над линией горизонта (если смотреть из центра кратера) и заслонять обзор.

Граф выглядел точно так же, как в прошлый раз, — только сменил коричневый костюм на коричневый комбинезон — и явно был рад встрече. Временами, подозревал Руис-Санчес, Лю-сьену Дюбуа бывало одиноко; может, даже не временами, а постоянно — и не только в силу теперешней изоляции на Луне, но давней (и длящейся по сей день) отстраненности от собственного семейства, да и ото всех заурядных представителей рода человеческого вообще.

— У меня для вас сюрприз, — сообщил он. — Мы только что закончили монтировать новый телескоп — рефлектор шестисот футов в диаметре, целиком из натриевой фольги — на вершине горы Питон; это несколько сотен миль к северу. Вчера кабели дотянули досюда, и я всю ночь глаз не сомкнул, тестировал установку. Как видите, она уже несколько поаккуратней, чем в прошлый раз.

Граф явно скромничал. От памятной мешанины проводов и лампочек не осталось следа; прибор, на который он указывал, являл собой всего лишь черный эмалированный ящичек размером не больше магнитофона и с таким же примерно числом кнопок.

— Это, конечно, проще, чем поймать сигнал от передатчика, не оборудованного трансконтинуумной приставкой — вроде Дерева, — признал граф. — Но результаты не менее обнадеживающие. Взгляните. Драматическим жестом он щелкнул тумблером. И на большой экран на противоположной стенке погруженного в сумрак зала безмятежно выплыла окутанная облаками планета.

— Бог ты мой… — просипел Микелис, и у него перехватило дыхание. — Это же… Господин граф, это что, Лития? Готов поклясться…

— Пожалуйста, не надо, — произнес граф. — Здесь я доктор Петард. А это действительно Лития; солнце ее видно с Луны двенадцать с небольшим дней в месяц. До планеты пятьдесят световых лет, но мы видим ее как бы с четверти миллиона миль, плюс-минус десяток тысяч — примерно, как Землю с Луны. Просто удивительно, сколько света собирает шестисотфутовый натриевый параболоид, когда не мешает атмосфера. Правда, в атмосфере вообще не удалось бы сделать рефлектор из фольги — собственно, даже при здешней силе тяжести мы работаем на пределе прочности.

— Потрясающе, — пробормотала Лью.

— И это, доктор Мейд, только начало. Мы преодолели не только пространство, но и время — в комплекте, как положено. Перед вами сегодняшняя Лития — собственно, Лития в сей момент — а не какой была пятьдесят лет назад.

— Поздравляю, — понизив голос, сказал Микелис. — Одна теоретическая база чего стоит, но собрать работающую установку в рекордный, как мне кажется, срок…

— Мне тоже так кажется, — ответил граф, извлек изо рта сигару и стал не без самодовольства ее разглядывать.

— А как корабль садится, мы увидим? — напряженно поинтересовался ООН’овец.

— Боюсь, нет, — если, конечно, я не перепутал даты. По вашему расписанию, корабль должен был прибыть вчера — а гонять вперед-назад по временному спектру выше моих возможностей. Суть всей теории в одновременности — и аппарат работает в реальном времени, ни больше, ни меньше.

Внезапно интонация его переменилась. Толстяк, восхищающийся новой игрушкой, преобразился в философа-математика Анри Петарда, и преображение вышло куда эффективней, чем обеспечило б отречение в какой бы то ни было форме от унаследованного титула.

— Я пригласил вас провести ваше совещание здесь, — произнес он, — потому что, по-моему, вам следовало бы явиться свидетелями некоего события… если оно, конечно, произойдет — чего, искренне надеюсь, все же не случится. Сейчас поясню… Недавно меня попросили проверить выкладки, на которых доктор Кливер основывает эксперимент, запланированный на сегодня. Речь там, вкратце, о том, чтобы без потерь аккумулировать всю энергию, вырабатываемую генератором Нернста в течение приблизительно полутора минут — посредством особым образом модифицированного пинч-эффекта… В выкладках я обнаружил ошибку — не так чтобы очевидную, все-таки доктор Кливер грамотный ученый — но весьма серьезную. А поскольку литий-шесть на планете буквально повсюду, любая ошибка может привести ко глобальной катастрофе. Я послал доктору Кливеру срочное сообщение по «транскону», когда корабль был еще в пути, и там его записали на пленку; конечно, я воспользовался бы Деревом — но даже если б его не спилили, вряд ли доктор Кливер принял бы такое сообщение от литианина. Капитан обещал непременно вручить доктору Кливеру запись и только потом отгружать аппаратуру. Но я знаю доктора Кливера. Он упрям. Так ведь?

— Да, — ответил Микелис. — Истинная правда.

— Что ж, у нас все готово, — сказал доктор Петард. — Насколько это возможно. В случае чего, аппаратура настроена на запись. Остается только молиться, чтобы это не понадобилась.

От католицизма граф отрекся уже давно — а вот присказка, в силу привычки, проскальзывала частенько. Но молиться за такое Району было под силу не более, чем графу, — не говоря уж о том, чтобы предоставлять все случаю. Меч Святого Михаила вложен в руку Руис-Санчеса абсолютно недвусмысленно, и чтобы не увидеть этого, надо быть разве что полным идиотом.

Его святейшество прекрасно понимал, что так и будет, и спланировал все с хитроумием, достойным Дизраэли. При мысли, как воспользовался бы этой возможностью папа, менее искушенный в мирской политике, Руис-Санчеса пробирала дрожь, — но, конечно же, на то Господня воля, что все происходит именно при Адриане, а не каком-либо ином понтифике. Запретив официально лишать сана, он тем самым оставил в распоряжении Руис-Санчеса тот единственный дар благодати, что как нельзя более подходил к случаю.

И, возможно, также не укрылось от его святейшества, что время, затраченное Руис-Санчесом на разрешение замысловатой, вычурно заумной моральной проблемы, заявленной в романе Джойса, было потеряно впустую; в то время как под самым носом крылось дело совести куда проще, одна из классических ситуаций — стоило только присмотреться как следует. Ситуация с больным ребенком, во исцеление которого возносятся молитвы.

Последнее время большинство детских болезней излечивались за день — другой, уколом спектросигмина или еще какого препарата — даже на грани коматозного состояния. Вопрос: неужели молитва оказалась бессильна, и выздоровление происходит исключительно благодаря успехам современной медицинской науки?

Ответ: нет, ибо молитва никогда не остается без ответа, и негоже человеку указывать Господу, как именно отвечать. Что, разве открытие спасительного антибиотика не есть чудо, достойное быть Божьим даром?

И в этом же — решение головоломки, заданной великим ничто. Способностью творить враг рода человеческого не наделен — кроме как в том смысле, что вечно жаждет зла, но вечно совершает благо. Он не в состоянии приписать на свой счет успехи современной науки или сколько-нибудь убедительно намекнуть, что успехи современной науки означают безответность молитвы. В этом, как и во всех остальных случаях, он вынужден лгать.

А на Литии Кливер — пешка в руках великого ничто — обречен на провал; и даже само то, что предпринимает он по наущению врага рода человеческого, уже возвращает творение вражье (если можно так сказать) на грань небытия. Посох Тангейзера зацвел: эти слезы стекают с проклятого иудина дерева[45].