не скажешь.
— Ладно, пока не будем заострять на этом внимание, — предложил Дермот.
— Вы обещаете, что Марине ничего не будет сказано о возможной опасности?
— А вот этим надо заняться серьезно, — сказал Дермот. — Но я хочу, чтобы вы поняли — скрывая от жены правду, вы подвергаете ее риску. Впрочем, ближайшие несколько дней, пока ваша жена находится под наблюдением врачей, опасаться нечего. У меня к вам еще одна просьба. Составьте, пожалуйста, по возможности полный список людей, находившихся на площадке у верха лестницы или поднимавшихся по ступеням в момент убийства.
— Постараюсь, хотя не уверен, припомню ли всех. Лучше попросить об этом мою секретаршу, Эллу Зелински. У нее блестящая память, у нее же должны быть списки приглашенных. Если хотите поговорить с ней сейчас…
— Хочу, и даже очень.
Глава 11
1
Элла Зелински бесстрастно взирала на Дермота Крэддока сквозь массивные очки в роговой оправе, а он думал — надо же, чтобы так повезло! Спокойно и по-деловому она выдернула из ящика стола листок с машинописным текстом и протянула его Крэддоку.
— Могу сказать почти наверняка — сверх этого списка не было никого, — сообщила она. — Но, возможно, есть двое или трое лишних — кое-кто из местной публики. То ли до них не дошло приглашение, то ли они быстро ушли. Короче, я почти уверена, что этот список точен.
— Очень квалифицированная работа, позвольте сделать вам комплимент, — сказал Дермот.
— Спасибо.
— Наверное… извините, я в этом полный профан… наверное, ваша работа требует высокой квалификации?
— Все должно быть отпечатано четко и ясно, это факт.
— А каковы ваши обязанности? Вы, если можно так выразиться, осуществляете связь между студией и Госсингтон-Холлом?
— Нет. К работе студии я не имею никакого отношения, разве что отвечаю на звонки оттуда либо звоню на студию сама. На мне — светская жизнь Марины Грегг, ее деловые и личные контакты, ну и в определенной степени я слежу за ведением хозяйства.
— Работа нравится?
— За нее щедро платят, и она достаточно интересна. Впрочем, убийство в контракте оговорено не было, — добавила она сухо.
— Вы были потрясены?
— Так сильно, что хочу спросить: вы уверены, что это убийство?
— Шестикратная доза гиэтилмексина и так далее — чем еще это может быть?
— Несчастным случаем.
— Но как, на ваш взгляд, такой несчастный случай мог произойти?
— Вам трудно себе это представить, потому что вы не знаете обстановки. Этот дом — просто склад всякого снадобья. Я вовсе не имею в виду наркотики. Речь идет о лекарствах, выписанных доктором, но, как часто бывает в медицине, так называемая смертельная доза не всегда сильно отличается от дозы лечебной.
Дермот кивнул.
— У людей театра и кино разного рода провалы в памяти — дело вполне обыкновенное. Иногда мне кажется, чем больше ты талантлив как художник, тем меньше у тебя здравого смысла в каждодневной жизни.
— Вполне возможно.
— А сколько они таскают с собой всяких бутылочек, облаток, порошков, капсул и всяких коробочек! Успокоительное в кармашке, тоник в сумочке, таблетка для поднятия духа еще бог знает где — мудрено ли перепутать?
— Но все это едва ли применимо к нашему случаю.
— Как сказать. Допустим, кому-то из гостей потребовалось успокоиться или взбодриться, он (или она) достал свою бутылочку и то ли потому, что с кем-то в эту секунду разговаривал, то ли потому, что забыл дозу — давно это средство не принимал, — положил себе в бокал больше, чем полагается. Потом отвлекся и куда-нибудь отошел, а в это время появляется миссис, запамятовала ее фамилию, думает, что это бокал ее, хватает его и выпивает. По мне, такая версия куда правдоподобнее всего остального.
— Надеюсь, вы понимаете, что подобные варианты мы тоже рассматривали.
— Понимаю. И все же там бродило столько людей, столько бокалов с напитками повсюду стояло! Берешь чужой и выпиваешь из него — это не такая уж редкость.
— То есть вы не думаете, что кто-то намеренно отравил Хитер Бэдкок? По-вашему, она просто выпила из чужого бокала?
— Мне кажется, что это — самое вероятное.
— В таком случае, — сказал Дермот, тщательно подбирая слова, — это был бокал Марины Грегг. Понимаете? Ведь Марина передала умершей свой бокал.
— Может, она только думала, что это ее бокал, — поправила его Элла Зелински. — Вы ведь с Мариной еще не разговаривали? Она рассеянна до крайности. Она может взять любой бокал, похожий на тот, что был у нее, и выпить из него. Я не раз видела, как она это делала.
— А «Калмо» она принимает?
— О да, как все мы.
— И вы тоже, мисс Зелински?
— Бывает. В таких делах люди склонны обезьянничать.
— Я бы очень хотел поговорить с мисс Грегг, — сказал Дермот. — Она… на удивление долго не может прийти в себя.
— Это просто каприз, истерика, — объяснила Элла Зелински. — Она же все время себя заводит. А тут — убийство! Оно не может не выбить ее из колеи.
— А вас, мисс Зелински, не может выбить?
— Когда вокруг тебя целыми днями все только ахают да хватаются за сердце, — сухо ответила Элла, — поневоле впадаешь в другую крайность.
— Вы гордитесь тем, что и бровью не ведете, когда рядом разыгрывается трагедия?
Она обдумала его слова.
— Возможно, это не самая милая черта. Но мне кажется, если такой иммунитет у себя не разовьешь, сама живо чокнешься.
— А у мисс Грегг было… у мисс Грегг трудно работать?
Это был в некотором роде интимный вопрос, но Дермот Крэддок решил провести легкий эксперимент. Если Элла Зелински вскинет голову и глазами спросит его, какое отношение это имеет к убийству миссис Бэдкок, придется признать, что миссис Бэдкок тут действительно ни при чем. Но вдруг Элла Зелински захочет рассказать, что она думает о Марине Грегг?
— Она прекрасная актриса. Ее личное обаяние беспредельно, и оно необыкновенным образом ощущается на экране. Работать у такого человека — большая честь. Ну а в личном плане это, конечно же, чистый кошмар!
— Aгa… — пробормотал Дермот.
— Промежуточных состояний она не знает. Либо на седьмом небе от счастья, либо на дне бездны, эмоции все время через край, а на неделе у нее обязательно семь пятниц, да не дай бог упомянуть при ней третье, пятое и десятое, потому что она обязательно расстроится.
— Например?
— Ни в коем случае — про нервные срывы, про лечебницы для нервных больных. Понятно, к таким темам она особо чувствительна. Ни слова — про детей.
— А чем не угодили дети?
— Представьте, не может видеть детей, слышать о ком-то,