— Папа, ты знаешь, что делается? На мосту Сен-Мишель сражаются.
Он подошел к окну. Издали слышна перестрелка. Весь дом в тревоге. Двери и окна то с шумом захлопываются, то снова распахиваются. Говорят, что в Париже началось восстание. Поэт спешит на улицу. Как всегда, он хочет все увидеть собственными глазами.
Майское восстание 1839 года было организовано тайным республиканским обществом «Времена года». Его руководитель Огюст Бланки, отважный и стойкий боец-революционер, предпочитал тактику тайных заговоров и неожиданного удара широкой пропаганде. В этом была его слабость. К тому же члены общества не имели опыта и не располагали запасами оружия. Восстание было подавлено на следующий день. Бланки удалось скрыться. Другой руководитель восстания, Арман Барбес, был схвачен и привлечен к суду. Дело его рассматривала Палата пэров.
Гюго пришел на заседание палаты взглянуть на подсудимого. Совсем еще молодой. Открытое, смелое лицо. Честные, ясные глаза. Держится, спокойно. Видно, что убежден в правоте своей идеи. Пусть даже Гюго не разделяет его взглядов, он не может не сочувствовать этому отважному юноше. Какой приговор вынесут Барбесу?
Об этом Гюго узнал вечером 12 июля. Он был в опере, слушал один из актов «Эсмеральды», тот, в котором звучит его любимая музыка колоколов. Соседом по креслу оказался пэр Франции де Сен-Приест. В антракте они разговорились.
— Только что выполнили тяжелую обязанность, — вздыхая, сказал Сен-Приест. — Барбес приговорен к смертной, казни. Министры настояли на этом.
— И когда же это произойдет?
— Завтра утром.
Гюго поднялся. Тут же в театре, в режиссерском кабинете, он быстро набросал четверостишие с просьбой к королю помиловать Барбеса.
Письмо запечатано в серый конверт для рассылки билетов. Адрес короткий: Тюильри. Королю от Виктора Гюго. Лично.
Быстрым шагом к дворцу. Нелегко уговорить привратника доставить письмо тотчас же. Тот упрямо твердит свое:
— Письмо можно передать только завтра утром. Сейчас поздно.
— Но, помилуйте, дело идет о жизни человека, — настаивает Гюго. Наконец письмо передано.
На следующее утро в Париже стало известно, что казнь Барбеса не состоялась. Король внял просьбе поэта и приостановил решение Палаты пэров.
Через двадцать три года уже седобородый поэт получит от Барбеса письмо с проникновенным словом благодарности.
* * *
Успех в спасении Барбеса еще более окрылил Гюго в его мечтаниях приблизить «государство милосердия», стать одним из тех, кто творит законы.
Уже три раза выставлял поэт свою кандидатуру на выборы во Французскую Академию, и три раза ее проваливали. Но он не отступит. Уж если он решил добиться чего-нибудь, то доведет дело до конца и не успокоится, пока не одержит победу.
В 1839 году Гюго потерпел еще один провал на выборах.
— Что я им сделал? — горестно спрашивает он у своей утешительницы Жюльетты.
Она улыбается.
— Как? Разве ты забыл, мой дорогой кандидат в «бессмертные»? Ты сделал «Эрнани».
«Эрнани». Это было уже давно. Поэт ищет теперь другие дороги, он на распутье. Новый триумф романтического искусства, о котором он мечтал, когда работал над «Рюи Блазом», не состоялся. И работа над новой пьесой «Близнецы» не ладится. Первый раз в жизни замысел Гюго остается незавершенным.
Он пишет стихи. В мае 1840 года выходит новый сборник Гюго «Лучи и тени». Слова повинуются ему беспрекословно. Они сверкают, переливаются золотом и пурпуром. Стройные аккорды. Солнечный свет и лунное сияние, плеск моря и журчанье весенних ручьев. Вот он, образ поэта, спокойного мудреца, скрывающегося в мирной зелени долин и рощ, в стороне от бурь и схваток:
И тихо радуйся, в спокойствии душевном,Смиренного житья заботам повседневным.Любовью, пусть всегда твоя пылает грудь.Будь ласковым с детьми, усопшим верен будь.
Даже любовь здесь уже не буйная страсть, а скорее умиленное поэтическое воспоминание. Стихотворение «Грусть Олимпио» написано после посещения памятных мест в долине Бьевры, где поэт проводил счастливые часы с Жюльеттой в первые годы их любви.
Пройдут другие там, где мы бродили ране.
Элегический вздох. Воспоминания о недавнем чередуются в стихах сборника с воспоминаниями детства. Мать. Фейльянтинский сад.
Эти стихи не вызовут ярости в цитадели «бессмертных». На смену мятежному Дидье пришел возвышенный Олимпио. Какие метаморфозы еще предстоят ему впереди?
Но и в этой книге таятся трагические тени. Они порой уходят в сумрак, но не исчезают. Видение людского горя. Несчастные. Обездоленные. Призрак женщины, умершей от голода, протягивает иссохшие руки, за ними тянутся худые ручонки детей. Нищета. А рядом равнодушие сытых.
Все чаще Гюго возвращается к мысли о большом романе из жизни бедняков. Он набрасывает план, просматривает материалы. Их много. Но взяться за работу мешает многое.
* * *
Летом 1840 года в Академии снова освободилось кресло. Умер Непомюсен Лемерсье, один из ревностных защитников литературного «старого режима».
Бальзак, кандидатура которого тоже была выдвинута, снял ее, чтоб не конкурировать с Виктором Гюго.
Выборы состоялись 7 января 1841 года. Едва ли стены Французской Академии видели когда-либо такое пестрое, многолюдное собрание. Седовласые ученые и царицы салонов, политики, историки, актрисы, классики и романтики, друзья и недруги поэта пришли под этот купол.
— Поистине блистательное сборище! — говорит Оноре Бальзак своему соседу Теофилю Готье.
Атмосфера в зале на этот раз не такова, чтобы ждать поражения Виктора Гюго.
Благосклонно улыбается герцогиня Орлеанская, она здесь вместе с мужем. И герцог Немурский тоже пожаловал; ученые раскланиваются с сановитыми гостями, любезно поблескивая очками, лысинами, сединами.
Гюго начинает речь.
Он говорит о славе Франции, о величии Наполеона. Ораторские периоды. Антитезы. Метафоры.
Он говорит о примирении прошлого и настоящего, о преимуществах конституционной монархии.
Политики и историки переглядываются. Это больше похоже на программную речь в кабинете министров, чем на слово писателя.
Наконец он переходит к литературе. Звучит хвала покойному Непомюсену Лемерсье, хвала его сверстникам и современникам — Шатобриану, Жермене Сталь, Бенжамену Констану, не захотевшим признать Наполеона. Эти независимые умы — тоже слава Франции.
Речь заканчивается восхвалением Французской Академии.
Слушатели удивлены. От вождя романтиков ждали чего-то другого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});