Читать интересную книгу Неприкаяный ангел - Алексей Шерстобитов

Вместе добежав до зала, они произвели неожиданную сенсацию своим появлением, поскольку Петр Ослябин уже, как пару лет не появлялся в зале, проходя обучение в специальном ВУЗе, разумеется, имевшем специализированные для этого помещения, причем, более высшего уровня. Служащие комплекса не сразу поняли, в создавшейся суматохе, что это именно та Татьяна, приняв ее за погибшую со спины, чем внесли некоторую сумятицу. Интерес, проявленный к молодым людям, быстро закончился, поскольку они, вернувшиеся с пробежки, проходившей в парке, расположенном диаметрально противоположно месту происшествия, и пока никого не интересовали.

Погибшая была знакома с обоими. Они долго не могли поверить, а поначалу и понять, что именно произошло, и как это могло случиться в таком спокойном оазисе, где многие годы не происходило ничего криминального. Девушка, поначалу рванула в сторону места происшествия, поддавшись охватившему чувству, но до боли сжавшие ее руки Павла и твердый, даже жесткий его взгляд, остановили.

Сегодняшний день стал для неё откровением, раскрывшимся внутренним миром этого человека. Доселе больше скрытый, он поразил до глубины души. Не требуя объяснений, она поддалась и обещала с этого момента делать все, как он захочет.

Быстро собравшись, ребята ретировались, через один из второстепенных выходов, обычно используемый людьми, имеющими в личном использовании автомобили. Паша, рассчитывал увидев, какого-нибудь знакомца, желательно из структуры отца, и представившись Петром – своим братом, занять денег, ссылаясь на пропажу в этом бардаке сумки с деньгами и документами. И наличные не помешают, и отец узнает о его здесь присутствии, разумеется, поняв, что это не брат, а он.

Так и вышло. Конечно, с Татьяной они выходили раздельно, чтобы не навести никаких подозрений на их связь, сегодня несущую определенную опасность. По пути он встретился с тремя офицерами, двое из которых служили в частях ГРУ, а третий был сын, правда, еще школьник старших классов, одного из заместителей отца. Ну здесь он сделал все что мог, дабы обратить на себя внимание, причем с каждым в разговоре упомянул, что приехав в отпуск, не стал останавливаться дома, а «завис» с сокурсниками в офицерское общежитие. Так, впрочем, в свое время делали многие «сорвиголовы». Это было наиболее удобным местом, для начала связи с людьми, которые, как он был уверен, обязательно появятся.

Собранных денег должно было хватить на несколько дней, потом он сможет добыть необходимые суммы и другими путями…

Встретившись, через пять минут в кафетерии, молодые люди пришли к выводу, что единственным надежным местом для их сегодняшнего пребывания мог стать маленький домик отца Иоанна на территории, прилегающей к храму, который он делил еще с двумя батюшками…

В келье

Протоиерей, по обыкновению, прижал Татьяну к груди. Обливаясь слезами радости, притянул и огромного Павла, даже не спрашивая, кто он и зачем здесь. Не давая им сказать не слова, он начал рассказывать все новости, коих много быть не могло и, разумеется, не забыл и идущего, хоть и тяжело, на поправку Мартына.

До этого Ослябин, умиленно улыбаясь, только слушал, не выпуская руку возлюбленной из своей, что не осталось не замеченным священником, но как только прозвучало фамилия Силуянова и стало понятным причина его «болезни», как назвал это состояние батюшка, мужчина немного напрягся и попросил рассказать более подробно. Внимательно выслушав, он, заметив, что человек этот имеет какое-то отношение к ним обоим, захотел узнать ещё подробности, но осекшись, замолчал, сделав вид, будто увлекся чайком с варением.

Если интеллект и можно обмануть, то женскую интуицию и прозорливость слуги Божьего, вряд ли. Это было констатировано, что вынудило, «Ослябю» рассказать все без утайки, понимая, что честность необходима для сохранения любви и любимой, тем более в таких обстоятельствах:

– Уф! Батюшка…, интерес мой вы, конечно, к этому человеку заметили…, и он точно не простой! Все сложно…, сложно настолько, что говоря сейчас, я начинаю бояться настолько всего…, да что уж ёрзать то! Вот её потерять больше всего боюсь!.. – При этих словах оба слушающих с неподдельным испугом вскинули свои блестящие от наворачивающихся слез, глаза, и одновременно шмыгнули носами.

Паша, действительно не знал с чего начать, прекрасно понимая, что этот разговор уже сам по себе опасность, для всех его участников. Он помешал десертной ложечкой оставшееся варение в розетке, старательно пытаясь сконцентрироваться, что совсем не получалось. Слабость разбивала все его члены от сознания необходимости озвучить хотя бы часть, чтобы вместе думать о возможных путях решения. Он боролся сам с собой, зная, что произнесенное, даст понять – вместе им быть никак нельзя.

Уже совсем порываясь вскочить, ведь если нельзя, то и смысл тогда говорить какой?! Но уйти без объяснений, а тем более после всего уже предпринятого и произошедшего, было и вовсе бредом! Павел сжал ладонями голову, помассировал виски, мотнул ей из стороны в сторону и с силой хлопнув в ладоши, чуть ли не рявкнул:

– Да не знаю я!!!… – Татьяна с силой прижала его руку к своей груди и выпятила нижнюю губку, что подействовало на него совсем успокаивающе. Ослябин прижал свой лоб к ее плечу и простонал:

– Прости…, я с ума схожу…, но что толку, вы же обычные люди…, вам же такое даже в голову прийти не может! Я не знаю…, ничего не знаю и не понимаю!… – Батюшка медленно вздохнул, посмотрев на него, и наливая свежего чайку, с еле заметной улыбкой, не убирающей совсем озабоченности с его лица, загадочно промямлил:

– Мня, мня…, ннн-дааа… Но вот это уже не так… Главное то, сын мой, ты знаешь!… – Влюбленные, медленно оторвав взгляды друг от друга, перевели их на говорившего, который продолжил:

– Конечно, знаешь…

– Что?…

– Даже очень многое…, дааа, да вот хотя бы что ее любишь, а она тебя… Многие этим вопросом по пол жизни мучаются, а вам Господь сразу…, вот так вынул да и дал…

– Нууу этооо…

– Это очень много! Ну а то, что мы люди простые, тоже верно, только вот не раздул ли ты чего в своем уме то? Поверь мне, многое я повидал…, возможно, и тебе это удивительно…, мня, мня, даааа…, быть может, покажется. В общем, ты начни, хотя бы с того, что тебя сейчас беспокоит…

– Господи! Да я даже не знаю, как это все самому то принять!…

– Например? С Божией помощью, как бы это не странным показалось, начинай…, благословляю… – А сам про себя начал читал привычные молитовки…

Пашка собрался с мыслями, и глядя в глаза Татьяне, выпалил:

– Я награжден самой высшей наградой Родины посмертно…, я не имею права сказать, что жив ни ей, ни родственникам, ни кому…, я даже не могу понять, почему так…, почему именно так!

– Хм…, дежавю, какое-то! Ну и стезя у тебе, дочка! Ну, сын мой, нам то уже сказал…, дааа…, и мир не перевернулся! Думаю, если и другим скажешь, тоже ничего не случится, подумай только, кому можно… Что-то не понял, должно быть, ты где-то подвиг совершил, и при этом умер? Или кто-то посчитал, что тебе так лучше существовать будет? Хм, ну поминать то тебя все одно, как живого…, то есть «О здравии» твоем будем, а раз так… – Немного пожевав нижнюю губу, с растущими под ней волосами, перекрестившись, священник, добавил:

– А ты, Павел, уверен, что все именно так, как тебе кажется? Сам же говоришь, что никакой конкретики тебе не донесли…, дааа. Ты нас извини, и если сможешь, ответь – что тебя так в истории с Мартыном нашим…, бррр, то есть, с Силуяновым, заинтересовало?

– Один не хороший человек произносил его фамилию, и фамилию какой-то барышни. А он просто так вообще ничего не делает!.. – Павел говорил, пытаясь проще и доступнее донести настоящее, как виделось ему, но чем дальше, тем меньше воспринимал это «настоящее» сам. Появляющиеся сомнения, путали мысли, и более всего нарушал всю разумность и логику, присутствующий в ней «Темник»…

В его поступках не было вообще ничего объяснимого. Хотя, все расставляло на свои места последняя ужасная трагедия, разыгравшаяся в парке у спортивного клуба. В отношении этого мысль скакнула и странно вставилась вместо окончания повествования, не совсем подходящей фразой:

– Если сложить мои предположения в отношении своих перспектив, со своими ощущениями себя в сегодняшнем дне, и себя желаемого в объятиях Татьяны, тооо… Да кроме меня, его и остановить то некому!.. – Священнику и Татьяне последние слова показались не совсем уместными, а говоривший и не сразу заметил не соответствие.

Сжимая все это время его руку, Татьяна поцеловала ее, и взглянув, как-то по матерински, совершенно неожиданно, сложила все в одно целое, причем поместив в несколько фраз все волнующее:

– Пашенька, я понимаю, что все должно было быть не так, но Господь прозорлив, и я верю, что все случающееся, с каждым из нас, не просто событие, но часть чего-то огромного, что мы никогда не охватим в одиночестве. Не удивительно, что тебя смущает ситуация с тобой, не удивительно, что ты беспокоишься обо мне и, наверное, боишься сказать, что убить сегодня должны были не Таню, а меня… – При этих словах оба мужчины делая глоток чая, поперхнулись. Батюшка выронил от неожиданности чашечку редкого старого, еще «кузнецовского» фарфора. Не в состоянии ее схватить, он жонглировал ею, пока совсем не упал на колени и, в почти лежачем положении, спас свою единственную драгоценность, оставшуюся от своего незабвенного предка – тоже священника, весьма высокого сана.