Став таким диктатором, Сталин приступил к превращению великой аграрной страны в страну индустриальную, многомиллионных единоличных крестьянских хозяйств — в одно коллективное хозяйство государственных крестьян, неграмотных мужиков — в грамотный индустриальный пролетариат, малограмотных рабочих — в техников и инженеров, к превращению народной советской власти — в полицейскую партократию, а всего государства — в закрытую страну с «границами на замке» (даже фильм был такой до войны). Отсюда — форсированная индустриализация, насильственная коллективизация, пятилетки, чистки, инквизиция.
Вся старая и новая знать России — от статских советников до коллежских регистраторов, от дворян до столыпинских и ленинских нэповских мужиков, от царских офицеров до белогвардейцев, от земских деятелей до сельских священников, от монархистов до кадетов, от эсеров до меньшевиков, от троцкистов и бухаринцев до старых большевиков, «от буржуазных националистов» до национал-коммунистов, от командиров Красной Армии до красных партизан — была физически ликвидирована в течение первых двух пятилеток (1928–1938). Поданным Сталина, зажиточных крестьян было ликвидировано в 1930–1933 годах 10 миллионов человек; по оценке специалистов, от искусственного голода погибло в 1932 году на Украине 6 миллионов человек, а «врагов народа» было арестовано в 1937–1938 годах до 8–9 миллионов человек. После этого Сталин заявил: в СССР ликвидированы классы и построено «бесклассовое социалистическое общество», но народ, не терявший юмора даже в эту жуткую эпоху, острил: «Сталин ошибается, в СССР все еще остались три класса: те, которые сидели; те, которые сидят; те, которые будут сидеть».
Лидер партии, провозгласившей своей исторической миссией ликвидацию всякой государственной власти («отмирание государства»), Сталин признавал только одного бога — государство. Для увеличения мощи русского государства он сделал больше, чем вся династия Романовых, но и власть у него была тоже большая, чем у всех эти царей, вместе взятых. Если сегодня Россия одна из двух термоядерных сверхдержав, то это тоже плоды его деятельности. И у такого человека не было никакой личной жизни и потребности к личному уюту. Из мемуаров Светланы Аллилуевой, этого уникального исторического источника величайшей важности, видно, как мало нужно было лично самому Сталину. Вероятно, Сталин был единственным в истории большевиком (не исключая Ленина и Бухарина, не говоря уж о Зиновьеве и Троцком), в котором абсолютно не было мещанства, но как ловко он культивировал это мещанство в своих последователях и учениках для осуществления собственных политических целей! Его спартанский образ жизни, лишенной какой-либо роскоши, его холодное равнодушие к женщинам (хотя он был вдовцом) и к алкоголю (хотя он был сыном алкоголика), его воздержанность в светских увеселениях, его пренебрежение к великим ценностям ума и воображения, его ревность к выдающимся тиранам и презрение к человеческой личности роднят его с затаенным кумиром его сердца, таким же фанатиком власти, как и он, — Гитлером. Когда погибла «третья империя», американские журналисты бросились к банковским счетам Гитлера, предвкушая разоблачения о его несметных богатствах, но, увы, они нашли только гонорар за «Майн кампф», — а у Сталина нашли бы лишь очередную получку в конверте.
В своем могучем рабовладельческом государстве Сталин был сам первым рабом, но из всех человеческих страстей в нем бурлили лишь две — разрушительная страсть вандала и созидательная страсть рабовладельца. От мозга костей дитя азиатской культуры, он рабами тоже правил не как римский патриций, а как египетский фараон. Если бы он не жил в век индустрии, он покрыл бы всю Россию сетью «великих сталинских строек» — пирамид — побольше, пошире, повыше («догнать и перегнать»).
Он, как и все восточные деспоты, разрешил своим рабам воспевать себя и даже пошел дальше. Он решил занять место официально изгнанного христианского Бога, чтобы вся страна молилась отныне ему одному. В церковь ходят только верующие, но в церковь Сталина ходили все, и никто не верил ни в какой коммунизм, в первую очередь — сам глава этой церкви. Именно поэтому «молитвы» паствы были гиперболические по формулам, напыщенные по тону, приторные по вкусу и насквозь фальшивые по существу.
Вспомним, что писали поэты о Сталине и о сталинской Конституции в разгар «великой чистки» в 1937 году.
Особенной выспренностью в то время отличалось «народное поэтическое творчество» о Сталине, которое преподносилось от имени кавказских и туркестанских поэтов и певцов. Тюркское слово «акын» и кавказское слово «ашуг» (народный певец) впервые вошли в словарь русского языка в те годы именно из-за стихов о Сталине. Ставшие тогда знаменитыми на весь Советский Союз казахский девяностолетний акын Джамбул или восьмидесятипятилетний дагестанский ашуг Сулейман Стальский были совершенно неграмотными людьми, а им приписывали не только стихи, но и целые поэмы о Сталине — в полном соответствии с «Кратким курсом истории партии». Ларчик открывался просто: их заставляли пересказывать оды древних восточных певцов об их добрых царях, шахах, халифах и султанах, русские переводчики их переводили на русский язык с небольшой модернизацией, «созвучной эпохе»: в стихах и песнях акынов и ашугов вместо всех этих добрых, великих, солнечных шахов и халифов появлялся только один Сталин.
1937 год — год апогея беспримерного в истории всеобщего террора, когда практически в СССР не было семьи, не задетой чисткой. В разгаре этой инквизиции Сталин инсценирует «свободные выборы» по только что принятой «самой демократической в мире сталинской Конституции», а акыны и ашуги ее воспевают («Новый мир», 1937, № 12):
Джамбул:
Закон, по которому радость приходит,Закон, по которому степь плодородит,Закон, по которому сердце поет,Закон, по которому юность цветет,Закон, по которому служит природаВо славу и честь трудового народа,Закон, по которому вольным джигитамК подвигам смелым дорога открыта,Закон, по которому все мы равныВ созвездии братских республик страны.
Сулейман Стальский:
Ты нам могучий пламень дал,Закон мудрейший написал,И он, как драгоценный лал,В страны златом уборе.
С ним колосится рожь в полях,С ним зреют яблоки в садах,И люди, честные в делах,С ним побеждают в споре.
Закон — величье наших дней,С ним вёсны ярче, песнь стройней,С ним слава родины моейЗа мир стоит в дозоре.
На всей земле всей беднотыТысячелетние мечтыНа деле воплощаешь тыВ побед безбрежном хоре.
Абибулла Софу (народный поэт крымских татар):
Законы сталинские дышатПеред народом, как цветы,Когда прочтешь их иль услышишь,Как медом, насладишься ты.
(Депортированным по этим «медовым сталинским законам» крымским татарам до сих пор не разрешается вернуться на их исконную родину.)
Ревнивый кобзарь Украины Микола Шашко из села Мала-Свирка решил переплюнуть «ёлдашей» и, кажется, даже переплюнул:
Царя и министров мы скинули, смыли,И пекло поповское в прах разгромили.Законы тиранов погибли с царями,Мы рай тот прекрасный построили сами.Тот рай не на небе, а тут, на земле,В Советском Союзе да в братской семье.
После XX съезда поэт Александр Твардовский напишет о Сталине другое:
О том не пели наши оды,Что в час лихой, закон презрев,Он мог на целые народыОбрушить свой верховный гнев.
После победоносного окончания войны началась новая волна культа. Ее узаконил лично Сталин в трех государственных актах: в Гимне СССР поэта Михалкова, где Сталин выведен как бог; в сооружении Сталину грандиозного памятника в Сталинграде (как рассказал Хрущев, распоряжение об отпуске денег для этого памятника подписал сам Сталин); в учреждении Сталинских премий за произведения искусства, литературы, науки и техники (но Сталин отказался выполнить постановление ЦК и ЦИК СССР 1925 года об учреждении Ленинских премий).
Наконец Сталин умер. В Москву во все издательства и редакции хлынул безбрежный поток стихов, поэм, воспоминаний. На этот раз тон задали русские «акыны». Вот образцы плача по умершему богу.
Константин Симонов:
Нет слов таких, чтоб ими передатьВсю нестерпимость боли и печали,Нет слов таких, чтоб ими рассказать,Как мы скорбим о Вас, товарищ Сталин!Скорбит народ, что Вы ушли от нас,Скорбит сама земля, от горя вся седая…
(«Правда», 7.3.53)
Николай Грибачев: