на двух женщин. Кто это, и почему они не кланяются ей?
— Это Аудовера, законная жена нашего короля, и его дочь Базина, — пояснил епископ. — Они живут в монастыре, в Ле-Мане, и я попросил их приехать. Думаю, вам будет, о чем поболтать. Я плохой собеседник для молодой красивой женщины.
— Не наговаривайте на себя, святой отец, — махнула рукой Брунгильда. — Вам и молодая супруга впору будет[69].
— Я подчиняюсь церковным канонам и блюду безбрачие, дочь моя, — вздохнул епископ. — У меня из родни есть только племянник, сын покойной сестры.
Аудвера стеснительно молчала, с любопытством поглядывая на заезжую гостью. Они отличались разительно. Брунгильда, которой едва исполнилось тридцать, была во всем блеске женской красоты, и даже трое родов не испортили ее фигуру. Аудовера, напротив, примирившись со своей участью, превращалась в старуху куда быстрее, чем отвела ей природа. Монастырская жизнь была для нее не слишком суровой, ведь вся обитель питалась от ее щедрот. Но она все равно махнула на себя рукой, и даже не думала о себе, как о женщине, ожидая теперь внуков.
После ужина две королевы разговорились. Брунгильде понравилась простая и понятная Аудовера. От нее исходило какое-то благостное спокойствие и умиротворенность. Видимо, она была вполне довольна своей жизнью. Брунгильда, наконец, не выдержала.
— Послушай, как ты жила столько лет с этим чудовищем?
— Чудовищем? — удивленно спросила Аудоверу. — Ты, сестра, не знаешь, что такое чудовище. Хильперик жесток, но в этом он не слишком отличается от других королей. Мой свекор Хлотарь был куда хуже, поверь. Да, и покойный король Храмн тоже. Упокой, боже, его грешную душу. Истинные Звери, прости меня, господи. Надеюсь, Сатана встретил их в Преисподней.
— Вот как? — удивилась Брунгильда. Старого короля она не знала. — А верно говорят, что Фредегонда была твоей служанкой?
— Верно, — подтвердила Аудовера. — Я ее с малых лет знаю. Вот кто чудовищем оказался. Муж мой по сравнению с ней словно ребенок малый.
— Ребенок? Почему? — Брунгильда пребывала в замешательстве.
— Он, как многие дети, жесток и неумён, — пояснила Аудовера. — Он делает вещи, не понимая, чем они для него обернутся. Потому и бит бывает в войнах. Потому и землю эту язычники разорили. Его в том вина. А вот жена его — совсем другая.
— Какая она? — с жадным любопытством спросила Брунгильда.
— Она при мне много лет жила, и лучшей служанки у меня не было никогда. Она к любому человеку подход найти может. Она знает все, что происходит вокруг, и никогда ничего не забывает. У нее оказалось черное сердце, только того не замечал никто, пока она власть не получила. Она же хитрая, как змея. Это Фредегонда меня с мужем разлучила. И, поверь, твоего мужа убила тоже она.
— Разве это не Хильперик сделал? — с удивлением спросила Брунгильда.
— Он бы так не смог, простоват для такого дела муженек мой, — вздохнула Аудовера. — Она сыновей родила, а значит, мне теперь за своих бояться нужно. Теодеберт погиб, остался Меровей и Хлодвиг. Молюсь за них день и ночь. И ты ее, сестра, тоже бойся, страшный она человек.
— Буду я какую-то служанку бояться, — презрительно фыркнула Брунгильда. — Она грязь под моими ногами. Успокоится все в моих землях, сядет сын на престол, еще посмотрим, кто кого опасаться будет.
— Я, королевы, с вами хотел обсудить кое-что, — вмешался в разговор епископ Претекстат. — Фредегонда — истинная Иезавель[70]. Она не успокоится, пока не изведет всех, кто у нее на пути стоит. Так что, вам обоим и молодым королям, Хлодвигу и Меровею, опасность грозит. И с этим нужно что-то делать.
Глава 18
Год 6084 от Сотворения Мира (576 год от Р.Х.). Начало зимы. Город Тур
Герцог Рокколен по приказу Хильперика пришел снова взять Тур под руку своего короля. Несчастный город сдался сразу же, что в этот раз не избавило его от грабежей и насилия. Герцог расположился на вилле епископа за городскими стенами. Он был доволен, но перед ним встало две проблемы. Первая — непокорный Григорий, преданный покойному Сигиберту, и вторая — Гунтрамн Бозон, который укрылся с семьей в базилике святого Мартина. Хильперик велел притащить виновного в гибели сына к себе в Суассон, а королевские палачи уже приготовили инструмент в ожидании ненавистного государю герцога.
Рокколен с задачей не справился. Выманить Бозона из церкви он не мог никаким способом. Тот прогуливался с семьей внутри ограды базилики, и открыто насмехался над нейстрийцами. Нарушить же право церковного убежища никто не осмеливался, даже отважные до безумия франки. Если бы здесь была Фредегонда, она, без сомнения, нашла бы парочку вендов-язычников и, пообещав им золота, устранила бы проблему. Но ее тут не было, а она сама к Бозону испытывала некоторую симпатию, будучи благодарна за устранение пасынка. Рокколен видел только одно решение проблемы, и отправился на встречу с епископом Григорием.
— Святой отец, приветствую, — склонил он голову.
— Да пребудет с тобой благодать господня, сын мой. Когда, наконец, твое сердце утолит свою злобу? Когда перестанешь терзать несчастных жителей грабежами и насилиями? — спросил у него епископ Григорий.
— Да хоть завтра перестану, — хмыкнул Рокколен. — Выдайте мне Бозона, и я завтра же уведу своих людей.
— Не бывать этому, — решительно сказал епископ. — Он под защитой святого Мартина, и никто из нас не посмеет нарушить ее.
— Тогда я и дальше буду разорять тут все. — ответил герцог. — Я прикажу вырубить все сады и виноградники в округе. Будете одним ячменем питаться, как лошади.
— Тебе меня не напугать, — смело посмотрел ему в глаза епископ. — Поверь, я ячменным хлебом с бобами и питаюсь. Так что оставь свои угрозы. Господь покарает тебя, и очень скоро[71].
— Смотри, поп, — с угрозой скал герцог. — Это теперь город короля Хильперика. Как бы он не покарал тебя.
— Уходи! — с угрозой ответил епископ. — И молись святому Мартину, чтобы он простил твои грехи, сын мой.
* * *
Три месяца спустя
Принц Меровей с пятью сотнями верных ему людей вновь опустошил Турскую область. Отец послал его подчинить Пуатье, но он пошел в другую сторону, потому что получил послание от герцога Бозона, который все еще прятался в церкви. Он смотрел в глаза тому, кто убил его брата и ждал, что тот ему скажет.
— Меровей! — герцог раскрыл свои объятия. — Рад видеть тебя. Твоя мать велела кланяться. И крестный тоже.
— Мать? Крестный? — растерялся принц. Крестным отцом его был сам епископ Руанский Претекстат, и он ожидал услышать все, что угодно, но только не это.
— Мать, — подтвердил