героев чувствовать, думать и говорить в духе персонажей из сентиментальных романов конца восемнадцатого и начала девятнадцатого столетия. Да оно вполне и понятно. Раз жизнь не давала никаких типических черт и реальных основ для художественного своего воспроизведения, то откуда могло появиться в еврейской литературе художественное изображение того, чего не было в действительности? Область взаимных отношений между полами в еврейской жизни продолжала пребывать все в той же патриархальной первобытности. Все такую же главенствующую роль в сфере устройства еврейских браков играли «ихус» (знатность рода) и материальные расчеты; «шадхены» (сваты) по-прежнему разъезжали и сновали по всем городам и весям еврейской оседлости, и вся эволюция любовных отношений еврейской брачующейся молодежи, даже в наиболее передовых кругах еврейства того времени, сказывалась разве в десятке-другом «любовных писем», которыми обменивались до брака между собою никогда, в большинстве случаев, не видевшие друг друга жених и невеста.
В последней четверти XIX в. в этой сфере произошла, однако, сразу резкая перемена. Целая масса еврейской молодежи обоего пола, устремившаяся в высшие учебные заведения, вступила в непосредственное знакомство друг с другом. Общность интересов, сходство взглядов и стремлений, согласие во вкусах и наклонностях стали играть у еврейской молодежи не меньшую роль в инстинктивном влечении обоих полов друг к другу, чем в соответствующих кругах общества у других народов. Таким образом, область любви в еврейской жизни получила такое же право на литературное воспроизведение, как и другие ее области.
Шестидесятые и семидесятые годы прошлого столетия ознаменовались в литературе всех почти европейских народов стремлением к возможно более реальному и объективному воспроизведению жизни в литературных произведениях. Повсюду роман стал господствующей формой литературных произведений. В России появились Толстой, Достоевский, Гончаров, Тургенев; в Германии — Шпильгаген, отчасти Фрейтаг; во Франции — Флобер, Золя, Додэ, Мопассан, бр. Гонкуры; в Испании — Перес Гольдос; в Италии — Ипполит Ньево. Конечному каждого народа реализм в художественной обработке взятых из жизни сюжетов получал свои национальные характерные особенности. Так как в задачу нашего очерка не входит детальное рассмотрение этого вопроса, то мы ограничимся здесь лишь указанием, что во Франции реализм этот, в лице Золя и его ближайших последователей, вскоре принял форму так называемого натурализма, т. е. наиболее близкого к природе воспроизведения различных явлений жизни, не исключая самых низменных сторон ее. Здесь опять-таки не место входить в рассмотрение вопроса о том, насколько такое трактование литературных сюжетов соответствует тому, что принято называть художественной правдой; для нас важно лишь отметить, что крайние проявления натурализма у Золя и его последователей вызвали соответственную реакцию, и известная часть французских беллетристов приняла под свою защиту чистую эстетику, якобы поруганную и попранную школой Золя. Конечно, в новом литературном движении сказался не один только протест против Золя и его последователей. Литературные явления, как и явления самой жизни, очень сложны и обуславливаются совокупностью многих факторов. Франко-прусская война 1870-71 гг. с целым рядом тяжелых испытаний породила во многих кругах французского общества недовольство буржуазным и материалистичным строем, по преимуществу господствовавшим во времена второй империи[77]. Отсюда политическая реакция, вызвавшая вновь усиление клерикализма, наклонность к мистицизму и известную утонченность и аристократичность во вкусах и взглядах. Оскорбленное неслыханным поражением национальное самолюбие перешло в ярый шовинизм, а вместе с тем в поклонение всему сильному и героическому. С другой стороны, все более усложнявшиеся условия социальной и экономической жизни, вызывая все более интенсивную борьбу за существование и лихорадочную деятельность, в свою очередь, способствовали крайней напряженности нервной системы и повели к известному патологическому ее вырождению. Неврастения и разные ненормальности в психических и нервных отправлениях организма стали повальным явлением в известных кругах европейского общества, а отсюда естественным последствием явилась некоторая извращенность в эстетических вкусах и стремлениях. Некоторую роль в новом литературном движении сыграло также и то, что на нем второстепенным талантам легче было выдвинуться вперед, чем на старом пути, по которому уже прошло столько гигантов мировой литературы. Таким образом, новое течение во французской литературе, получившее вскоре после своего появления характерное название декадентства, явилась не одним только литературным протестом, но обуславливалось самой жизнью, целым рядом разнообразнейших причин политического, экономического, социального, психологического и даже патологического характера, и, встречая в социальном, политическом и экономическом быту интеллигентных кругов европейского общества почти те же условия, что и во Франции, проникло и привилось и у других европейских народов. Едва ли нужно при этом напоминать, что новое направление не ограничилось одной областью литературы, а распространило свое влияние и на другие искусства и даже на некоторые стороны общественной жизни.
Еврейская изящная литература второй половины прошлого столетия приняла то же реальное направление, что и общая. Если не ограничиваться одними писателями, писавшими на древнееврейском языке, а причислить сюда же еврейских беллетристов, писавших на жаргоне и на европейских языках, то можно указать на целую плеяду более или менее талантливых еврейских бытописателей, ярко, реально и художественно изображавших еврейскую жизнь с ее экономической, социальной и бытовой стороны. В Германии — Комперт, Францоз; в России — Абрамович (Менделе Мойхер-Сфорим), Бен-Ами и многие другие; в Англии — Зангвилль. Но, как было выяснено выше, чувство любви не было самостоятельным сюжетом их произведений и затрагивалось ими лишь постольку, поскольку нужно было для полного воспроизведения бытовой жизни еврейской массы. Самодовлеющим сюжетом для художественного своего воспроизведения чувство половой любви в еврейской литературе стало лишь в наше время, и, к сожалению, совпав по времени с распространением декадентства в общей литературе, сюжет этот стал разрабатываться по преимуществу писателями, подпавшими под влияние модного литературного течения, которое ни в прошлом еврейской литературы, ни, тем паче, в самой жизни еврейского народа не имеет решительно никаких для себя оснований.
Но о декадентщине в новейшей еврейской художественной литературе в другой раз.
(Написано по-русски.)
«Еврейская семейная библиотека», 1903, № 7.
Бен-Ами Файнгольд (р. 1931)