Читать интересную книгу Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола - Феликс Кривин

Так появились у нас головотяпы.

В свое время Российская академия, подчеркивая разницу между академиком и писателем, сетовала, что писатели вместо слов звездословие, тискарня, обзор, отвес писали астрономия, типография, горизонт, перпендикуляр. Писатели могут употреблять какие угодно слова, но суть не в том, какие слова употребляют писатели, а в том, какие употребляют читатели. Только слово, употребляемое читателями, становится достоянием живого языка.

Вот что такое наше развитие, наша будущность: они никогда не зависят от одного человека, даже если он придумает слово влияние и будет стараться повлиять на общественность. Пока общественность сама не примет нового слова (как буквального, так и переносного), слово это жизни не обретет.

СУДЬБА ВЕРБЛЮДА

Давно было сказано: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко…» — а между тем он, верблюд, проходить сквозь ушко даже и не пытался. Канат, возможно, пытался и до сих пор не теряет надежды, старается, хотя никто этого не замечает. Все видят, что верблюду трудно пройти сквозь игольное ушко, и никто не видит, как трудно канату.

Дело в том, что в греческом языке верблюд и канат очень похожие слова, а если судить только по словам, то, конечно, можно принять канат за верблюда. Потом иди доказывай, что ты не верблюд.

Д когда, отдав все до ниточки, истончившись до ниточки, осуществишь наконец дело всей своей жизни, пройдешь сквозь игольное ушко — лавры достанутся не тебе, а верблюду. О нем будут говорить, что он добился этого своим горбом, своими мозолями (не зря в зоологии его относят к отряду мозоленогих).

И теперь тебе придется доказывать, что ты и есть тот самый верблюд, что это ты, ты прошел сквозь ушко своим горбом и мозолями…

Все относительно просто, пока не выходишь за пределы пословицы и поговорки. «На ловца и зверь бежит». Прекрасно! Особенно если не очень страшный зверь и ловец не робкого десятка. «Тише едешь — дальше будешь». Пословица призывает не только не спешить, но и не очень шуметь о своем движении. Из такой пословицы и выезжать не захочешь. «Не боги горшки обжигают». Это и вовсе отличная пословица. В такой пословице можно век жить — не тужить. С одной стороны, горшки обжигают не боги, значит, работа не требует особого мастерства. А с другой стороны — и о качестве нечего спрашивать: ведь обжигают горшки — не боги!

Да, внутри пословицы все обстоит хорошо. По крайней мере, так видится поверхностному взгляду.

«Я увидел ее и остановился как вкопанный. Я влюбился по уши и предложил ей: «Давайте сядем, в ногах правды нет».

И все было прекрасно, и никто не вспомнил, что в ногах правды нет потому, что в старину добывали эту правду под пытками, больно ударяя людей по ногам, а как вкопанные мы останавливаемся, напоминая тех, которых заживо закапывали в землю. По уши закапывали — тут уж было не до любви!

Но внешне в пословице все обстоит хорошо. Если, с одной стороны, не углубляться в нее, а с другой — не выходить за ее пределы. А стоит выйти — и она совсем по-другому зазвучит.

«Работа не волк, в лес не уйдет… не надейся». Только что мы утешались тем, что работа в лес не уйдет, и вдруг утешение обернулось разочарованием. Оказывается, когда мы не торопились с работой и утешали себя тем, что в лес она не уйдет, втайне мы все же надеялись: а вдруг уйдет? Вдруг работа, как волк, уйдет в лес, и мы, таким образом, избавимся от работы?

«Дети — цветы жизни… а ягодки будут впереди». Этот мостик в другую пословицу открывает истину, неизбежную в жизни. Но даже мысль о будущих ягодках не изменит нашего отношения к цветам, не заставит нас, выражаясь пословицей, выплескивать вместе с водой ребенка…

«Ребенок, которого выплеснули вместе с водой… постепенно рос и становился на ноги». Напрасные усилия — выплеснуть ребенка с водой. Сколько его ни выплескивай, он все равно станет на ноги и призовет нас к ответу. И зря мы надеемся уйти от ответственности за то, что мы выплескиваем вместе с водой для собственного спокойствия, благополучия или карьеры. Они растут вокруг нас — наши выплеснутые мысли, дела, добрые начинания. Выращенные другими — дети наши, выплеснутые вместе с водой…

И не нужно утешаться пословицей, что «нет худа без добра». Иначе на худо уйдет все наше добро и на добро добра не останется.

Неуютно и тревожно за пределами прописных истин, в том числе и лучших из них, пришедших в нашу жизнь как пословицы.

ИЗМЕНЕНИЕ ВО ВРЕМЕНИ

«Изменение языка во времени и составляет самое существование языка…»

В этих словах Фортунатова точно выражена не только природа языка, но и природа самого человека. Изменение во времени… Потому и изменяется наш язык, что он должен поспеть за изменением человека во времени.

Он поспевает. И всегда точно соответствует уровню человека в данный период его изменения. В период расцвета — цветет, в период оскудения — скудеет.

Потому так важно к себе прислушиваться: не скудеет ли наш язык? Не становится ли он бедней, чем был язык наших предков?

«Прекрасный наш язык, под пером писателей неученых и неискусных, быстро клонится к падению», — писал Пушкин в 1836 году. Достоевскому было 15 лет, Островскому — 13, Салтыкову-Щедрину — 10, Льву Толстому — шутка сказать: Льву Толстому! — всего-навсего 8 лет… Русский язык был на подъеме, но тревожному взгляду Пушкина казалось, что он клонится к падению.

Впрочем, время тоже не всесильно, и не все в этом мире зависит от времени. Профессор Стороженко характеризовал юному Шахматову двух корифеев тогдашней филологии: Буслаев — человек очень увлекающийся и поэтический, он благодарен за всякое указание на ошибки, за всякую критику. Фортунатов же совершенно противоположен, сухой, математически точный и никогда не увлекается.

Фортунатову в то время был 31 год.

Буслаеву — 61.

Что же касается Бодуэна де Куртенэ, то он увлекался до восьмидесяти четырех лет, до последнего года своей жизни, хотя, по выражению Виноградова, «никто из лингвистов последней трети XIX века и начала XX века не подвергался таким издевательствам и даже преследованиям, как он».

РАЗГОВОР О ПОГОДЕ

В русском языке нет твердого, незыблемого порядка слов, но если уж с чего начинать, то прежде всего желательно определить место и время.

НА УЛИЦЕ ШЕЛ ДОЖДЬ…

Это не просто банальный разговор о погоде. Это пример того, что обстоятельству места легко занять в предложении первое место.

Но — до поры до времени.

ВЧЕРА НА УЛИЦЕ ШЕЛ ДОЖДЬ…

Речь опять-таки не о погоде, а о том, что появилось обстоятельство времени и отодвинуло обстоятельство места на второй план.

Так обычно бывает. Даже обстоятельство места не может сохранить своего места в предложении. А если сохраняет — то лишь до поры до времени. Придет время, точней, обстоятельство времени, — и все прежние обстоятельства отодвинутся на второй план.

СПАСИБО ВАМ!

Учитель — всегда ученик. Особенно если он преподает в вечерней школе, где ученики старше его по возрасту и имеют более солидный жизненный опыт. Ученицы будут относиться к нему по-матерински, а ученики попытаются даже воспитывать. Дескать, не так все просто в жизни, как это в книжках написано, и если хочешь жить по литературе, нахватаешь синяков.

Им захочется уберечь своего учителя от синяков, просветить его своим опытом, но, конечно, не всяким: до иного опыта нужно дожить, для него требуется соответствующий возраст. И, сознавая это, они будут стесняться отвечать на уроках со всей откровенностью и о программных вещах будут говорить как о произведениях, которые их учителю еще рано читать.

Но не только в этом случае учитель — всегда ученик. Когда он перестает быть учеником, он перестает быть и учителем.

Сорокапятилетний профессор Бодуэн де Куртенэ брал уроки армянского языка у одного из своих студентов. Одновременно он изучал латышский, эстонский и арабский языки, слушал курс патологии речи и брал уроки высшей математики.

Федор Евгеньевич Корш, о котором говорили, что он один заменяет целый восточный факультет, Корш, который писал стихи не только по-русски и по-украински, но также по-гречески и по-латыни, Корш, который вступал в разговор с человеком, не зная его языка, и изучал язык в процессе разговора, — Федор Евгеньевич Корш, уже будучи престарелым академиком, изучил по учебнику грамматики венгерский язык, да так, что с успехом переводил Петефи.

А Федор Иванович Буслаев (который, обучая болгарина русскому языку, попутно выучился у него болгарскому и сербскому) говорил своим ученикам:

— Какие же вы ученики? Да мы вместе учимся, мы соученики; вы только младшие мои товарищи.

Если вы работаете в вечерней школе, трудность заключается в том, что младшие ваши товарищи одновременно старшие ваши товарищи, и вам особенно часто придется повторять любимую буслаевскую фразу: