Читать интересную книгу Старая дева (СИ) - Брэйн Даниэль

Мне не нравится эта игра. Надоела. Как там — можно начать все с начала и выбрать другой игровой персонаж?

— И Федот, — закончила я и перевела дух. — Что, сестра, что могло с ним случиться, что он о ведьме и думать забыл?

Сестра давно бросила записи и расчеты и ходила по кабинетику. Полы ее одеяния развевались, мягкие туфли размеренно шаркали. Болтушка и хохотушка — иллюзия, если в давние времена жила неведомая папесса, вертевшая судьбами королевств, то выглядела она так — строгая, умная, талантливый аналитик. Сестра Феврония повернулась ко мне, хмурая, недовольная, и я осознала — я наперед знаю, что она мне ответит.

— Елизавета Григорьевна…

— Она мертва? — перебила я. — Моревна мертва? Напрасно ее по всем окрестностям ищут?..

Глава двадцать шестая

Раз мы вдвоем, я и сестра Феврония, пришли к одному и тому же выводу, почти не оставалось сомнений, что мы правы.

Кто-то убил ведьму, затем — Татьяну. Может, не стоило посвящать сестру в подробности и делать ее невольной соучастницей, но я рассказала ей про допрос с помощью всезнающей золотой ленты. Татьяна с ведьмой связана не была — она боялась, она просто чего-то боялась… Как выяснилось, не зря.

«Проклятая барышня» — и знать бы, в чем то проклятье.

Боялась Татьяна меня, возможно, были на то основания, и не в моем безбрачии дело. Подальше и от меня, и от Моревны — так сказал Евгений Дмитриевич. Подальше от верной смерти? Не вышло, не скрылась, не убежала.

Сестра Феврония настоятельно посоветовала мне не покидать пределы церковных владений. Здесь самое безопасное место, уверяла она. Пока я во всем не разберусь, пока урядник не закончит расследование, пока меня не попытаются прикончить в очередной раз — или пока не окажется, что Моревна жива и здорова. Сестра осторожно заметила, уже уходя, что Федота могли убедить в ее смерти, и я скрепя сердце признала — да, вариант, хотя как это скажется лично на мне?

В пользу того, что Моревна жива, говорили показания Степаниды. Или же наоборот, что логично: если ведьмы нет в живых, Степанида мне соврала. Была ли Моревна в сговоре с графом, причастен ли граф к покушениям на меня, чего ему, окаянному, хотелось больше — Око, мои земли или что-то еще? Кто убил Татьяну ударом в шею? Было ли это попыткой подчистить концы, местью, ошибкой?

Кто мог подумать, что здесь, в глуши, среди вырубленных лесов и болот, в которые лучше никому не соваться, среди развалившихся и ныне сгоревших барских домов кипят страсти такие, что не снились и королевским дворцам, и любая выдумка выглядела бледной копией событий, которым я стала свидетелем.

Тем же вечером меня, Никитку и Анну переселили в домик за церковью, за высокой оградой, куда никому не было хода, кроме монахов и священнослужителей. Я не хотела покидать уютную келью, но мне вежливо намекнули, что жила я там временно и это не место для мирских. Я вздыхала, но, конечно, не возражала. Новое мое убежище было больше, светлее и находилось в домике для паломников — заведении более светском: там была банька, маленькая, но комфортная, кухонька, где хлопотала Анна, небольшой садик, безлюдный и весь в цвету, и увитая плющом беседка. Никитка подвизался в церкви, я ждала новостей, но от урядника известий не было, зато явился наконец-то Лука.

Потратив полчаса на его сокрушения о сгоревшем доме и отчеты о приобретениях, я отпустила его, счастливого уже тем, что завтра же приступали к строительству не нового дома, а долгожданного и необходимого моста. Новый день принес новые хлопоты и короткую записку от Евгения Дмитриевича: Егор в деревне, а теперь — на постройке моста, и никуда больше не отлучался. Урядник не написал, следят за Егором или нет, но я решила, что можно прекратить пытаться контролировать все происходящее и делегировать полномочия профессионалам. Я терзалась: говорить ли о своих подозрениях? Путать всех и вся еще больше? Спросить Федота, почему он перестал бояться Моревны? От кого и как он мог о ее смерти узнать, и, главное: когда она погибла? В день, когда выложила ведьмин знак, или до того? Или после?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Чтобы не сойти с ума, я начала изучать ноты и еле удерживалась от того, чтобы не предложить более понятную и легкую для записи и чтения систему. Руки мои сами тянулись нарисовать знакомый нотный стан, тем более что система, принятая в этом мире, не позволяла транспонировать ноты, а мне безумно хотелось петь пару легенд-псалмов, не мучая связки.

На лужайке неподалеку от церкви появились суетливые мужики и начали копать землю и сгружать с телег толстые бревна. Я томилась от неизвестности и все время проводила за музыкой. На исходе третьего дня привезли старый клавир, к счастью, мало чем отличающийся от небольшого рояля с тремя с половиной октавами, и я, стараясь не пугать монахов, священнослужителей и прихожан, клавиша за клавишей осваивала его. Было трудно: сама система отличалась от нашей так, что на местном клавире не имелось полутонов. Сперва я страдала, потом приняла, что исполнение тут равно бренчанию на гитаре дворового авторитета. Выучил три аккорда — способен сыграть любой аккомпанемент. С таким подходом дело пошло быстрее, и вскоре я уже могла подыгрывать себе.

Уже на закате, когда стягивались крестьяне на службу, а мужики с постройки школы запоздало расходились, я заприметила среди прочих знакомую фигуру и свернула не в храмовый дворик, к гостиничке, а на площадку.

— Федот! — окликнула я. — Поди-ка сюда.

Он, не поворачиваясь, обстоятельно отряхнулся. Кто-то из мужиков почесал окладистую бороду и кивнул в мою сторону — удрать от участи и думать не моги, холоп. Но я стояла с добрейшей, великодушнейшей улыбкой, не вполне искренней, и подбирала слова: с чего начать.

— Вижу, работа во имя Премудрейшего на пользу тебе, Федот, — сказала я. Не то, что хотела, зато в тему. — Значит, в рекруты идти передумал?

— На то воля только ваша, барышня, — поклонился Федот. — Как решите, так и будет. Мы люди барские, подневольные.

— А Моревна? — спросила я. — Что, не боишься больше ее?

Федот посмотрел на здание церкви, совершил ритуальный жест. Выражение лица его стало постным.

— Преблагой, барышня, как вас сохранил, так меня хранит, прав отец Петр.

— Ты к отцу-наместнику ходил? — уточнила я, незаметно закусив губу. Почему я не подумала, что Федот отправится искать утешение в самом очевидном месте? — На исповедь?

— Так да, — легко признался Федот. — Маялся, маялся, помню, что вы говорить про то никому не велели, так я и не говорил. Грех, что утаил, но как писано: почитай волю хозяйскую, как волю высшую. Я отцу Петру все выложил — что ведьминой силы боюсь, что света не вижу белого, а он мне: грешник и маловер. И покаяние наложил, чтобы вера крепка была. — Федот помолчал. — А… вольная, барышня?

Вон оно что. Вольная. Вырвалось у меня, конечно, в тот день, не то чтобы я об этом жалела.

— А зачем тебе вольная, Федот? — прищурилась я. — Вон, Лука никакой воли не хочет.

— Так то Лука, барышня, — вздохнул Федот. — Он всю жизнь при барине да при дворе. А я-то плотницкому делу девять лет, почитай, обучался сызмальства. Вона, ноне то мост, то школа церковная, руки-то везде нужны, — он со смущенной улыбкой продемонстрировал мне натруженные широкие кисти. — На все воля барская, я все приму, пусть и отработать бы в городе мог, и выкупить себя да мать с женой. В ту ночь, когда дом занялся, мы с Егором и говорили, кабы вы нас на заработки отпустили, если уж на земле нашей работы нет…

— Что? — переспросила я и моргнула.

— Я, барышня, мастером, а он — может, в извоз, а может, тоже какому-то делу бы обучился…

— Я не об этом, — перебила я. — В ту ночь, когда дом загорелся, ты с Егором сидел? И как долго?

Федот отступил на шаг. Непроизвольное это — подальше от гневной барской руки, хотя — спасало бы. Но я не собиралась его лупить и даже не помышляла о каком-то наказании. Федот помолчал, видимо, размышляя, имеет ли смысл соврать и зачем я спросила, но в итоге затравленно заглянул мне в глаза.