Жжение в горле все усиливалось, и больше она уже не могла сопротивляться ему. Прислонившись к краю сарая, она выплеснула наружу содержимое желудка. Ее рвало до тех пор, пока не потекла желчь.
Вся дрожа, она повернула к хижине, чувствуя, как горят ее сухие, бесслезные глаза. Вдруг ей в голову пришла странно утешительная мысль: если уж ей предстоит жить — а она была решительно, бесповоротно настроена на это! — в жизни ее больше не будет ничего страшнее того, что произошло в этот день несчастий.
11
Когда наступили сумерки, Китти со вздохом облегчения увидела, как к привязи возле сарая подошли их лошади. Она опасалась, что индейцы обнаружат их и уведут с собой, но теперь, когда они вернулись с пастбища, знала, что нужно делать.
— Сегодня ночью мы поедем в форт! — объявила она.
За прошедшие спокойные часы ужас так и не исчез из глаз Сары.
— Но ведь они могут быть там… Где-нибудь притаиться…
— Да… Но там есть люди, которые знают, что нужно маме. Там у нее будет гораздо больше шансов выжить. И потом, если мы сейчас же не уедем отсюда, на рассвете они могут вернуться… и уже не вчетвером. Тогда будет поздно. Надо рискнуть, Сара, и рискнуть сейчас!
Сара подумала и в конце концов согласилась.
Как только окончательно стемнело, Китти выскользнула из хижины. Трава повлажнела, а кузнечики звонко и дружно стрекотали в общем ритме. Она осторожно кралась по двору. Луна уже сияла высоко в небе. «Сегодня ты нам помощница», — мысленно сказала она ей: при лунном свете легче будет найти тропинку к форту. Но если шоуни где-нибудь поблизости, им тоже будет легче заметить фургон… или убегающих женщин.
Кобылы при ее приближении забили копытами: занервничали, почуяв запах крови.
— Ну-ну… — нежным ровным голосом успокаивала она их, — Нелли… Молли… — и гладила их по мягким теплым шеям. Девушка старалась не глядеть на распростертое рядом тело отца, заставив себя думать о другом.
Она заметила, что рыже-пестрая корова не вернулась с пастбища: вероятно, индейцы убили и ее. Не вернулась и Леди. Китти хотела позвать ее, но не решилась. Ничего необычного в этом нет, убеждала она себя, гончие часто пропадают на день, на два — поохотиться, а потом возвращаются домой — голодные, все в репьях, отчаянно вертя хвостом…
Фургон стоял по ту сторону сарая, и она быстро впрягла лошадей: ей никогда еще не приходилось этого делать, но она много раз видела, как проделывал эту операцию отец, и потому справилась с нею. Потом забралась на скамью и, чуть слышно цокая, направила лошадей с фургоном поближе к крыльцу. Она все время оглядывалась, пристально изучая предательские тени, сердце в груди бешено колотилось. Сара ожидала ее в дверях в полной темноте: они решили не зажигать масляных ламп, чтобы не стать легкими мишенями.
— Вот, — сказала Сара. — Я принесла стеганое одеяло, чтобы подложить ей под спину.
Китти, подобрав юбки, влезла в фургон и расстелила одеяло на дне. Завязав под подбородком Амелии тесемки шляпки от солнца, чтобы повязка не съехала с головы, они вынесли ее из хижины и уложили на дно фургона.
Амелия все еще не открывала глаз и громко стонала. Китти, дрожа всем телом, упала перед ней на колени и наклонилась к самому ее уху:
— Мы едем в форт. Все будет в порядке, мам! Ты слышишь меня? Это я, Китти!
Веки матери слегка дернулись, но Китти сомневалась, что она вообще что-то слышала.
Сара принесла из хижины легкое шерстяное одеяло, и они укрыли Амелию от холодного ночного воздуха.
— Ну, теперь все… — сказала Китти. — Влезай. Я сейчас вернусь.
Она бросилась назад в хижину, схватила ружье и две последние простыни из бельевой корзины. Сбежав с крыльца, протянула ружье Саре, которая сидела сгорбившись, подавшись вперед и опустив глаза, словно не желала смотреть на бесконечную черную вереницу ожидавших их впереди деревьев. Жена Романа была бледна как призрак, руки ее заметно дрожали, но все же она молча взяла ружье и поставила его между ног.
— Нельзя оставлять их в таком виде. — Китти оглянулась через плечо. Подбежав сначала к Присцилле, она накрыла простыней ее, потом отца. Ей казалось, что она сейчас ослепнет от потоков слез… Или потеряет сознание от горя и усталости…
Но мама жива, и она должна сделать все, чтобы сохранить ее жизнь! Теперь не время лить слезы.
Дым от масляных ламп наполнял хижину мраком, ел глаза. Китти внимательно следила за движениями рук бабушки Хоукинс, отдиравшей тряпки с ран на груди Амелии Джентри. Она что-то мурлыкала себе под нос, этим, вероятно, выражая свою озабоченность.
Элизабет Кэллоувэй дотронулась до плеча Китти. На ее лице римской патрицианки отражались ужас и сострадание.
— Идемте к нам, Китти, вы должны немного отдохнуть… Дорогая… — Голос ее предательски сорвался.
Китти отрицательно покачала головой.
— Нет, не могу.
— Фанни еще не спит. Вы могли бы лечь на ее кровати, а она поспит с Кеззи. Я только уложу вас и сразу же вернусь сюда! Обещаю…
— Благодарю вас, госпожа Кэллоувэй, но я не могу, — ответила она, не отрывая глаз от лица матери. — Просто не могу.
Амелии стало труднее дышать, кожа ее приобрела восковой оттенок, но ее неукротимый дух все еще цеплялся за жизнь. Китти опустилась рядом с ней, взяла ее почти безжизненную руку — и вдруг ей почудилось, что Амелия слабо ее пожала, хотя пальцы у нее были холодными, просто ледяными, а веки так и не открывались.
Бабушка Хоукинс, работавшая с удивительной расторопностью, приложила пучок темных мокрых трав к ее ранам и снова забинтовала их. Потом она кивнула Элизабет, и они вдвоем осторожно сняли с Амелии шляпку от солнца и промокшую повязку под ней, обнажив скальпированную голову. Жуткое, чудовищное зрелище!
Побледнев, Элизабет стиснула зубы и отшатнулась, а старуха внимательно изучала темные рваные края кожи и обнаженную кроваво-беловатую корону на голове Амелии. Покачав головой, она несколько раз сглотнула и сказала:
— Нужно восстановить ей скальп, а я никогда этого не делала. Признаюсь. Но видела… как это делается, когда была совсем молодой. На сторожевых постах в Виргинии. Индейцы там часто совершали набеги, и я видела не одну голову с восстановленным скальпом.
— Н-не понимаю… — шепнула Китти.
— Нужно взять шило и точно так, как вы прокалываете им кожу для сапог, сделать вот здесь, на содранной части, несколько небольших дырочек в ряд… ну, чтобы облегчить ей страдания.
— Боже мой! — простонала Китти.
— Я слышала о таком методе, дитя мое, — поддержала старуху Элизабет. — Говорят, французы считают его лучшим лечением в таких случаях.