Завершив рекогносцировку, Блейд собрал свои конные тысячи в единый кулак и двинулся на юго-запад, в сторону прибрежного города Айдин-Тар-эдд-СапоратДильтон, крупного порта, наименование коего примерно означало: «Ворота Запада среди Благоухающих Садов Наслаждений». Садов тут действительно хватало, но, кроме этого, обнаружились и пять воинских лагерей, в которых сосредотачивались войска для похода на Райну. Две самые крупные базы находились вблизи Айдин-Тара, и туда Блейд не пошел. По слухам, на одной из них были собраны пять или шесть десятков «слонов», по случаю прибытия которых в Эндас местные владыки обложили ремесленников, земледельцев и купцов новым налогом. Никто не знал, на что способны эти звери в бою, но жрали они, как и их погонщики, в три горла. На второй базе дислоцировались войска Его Солнцеликого Величества, нового властелина Эндаса, недавно захватившего престол; там квартировала основная часть пехоты и примерно половина всадников.
Блейд решил уделить внимание трем более северным лагерям. В среднем из них стояло двадцать тысяч наездников из южных эндаских пустынь, а фланговые служили местами сбора для разнокалиберного и буйного княжеского воинства, более напоминавшего своевольную орду. Конечно, вся эта компания не имела никакого понятия о настоящем укрепленном лагере; конники просто раскинули свои шатры в степи, а окружающие земли превратили в пастбища, не разбирая, растет ли на них трава или местный культурный злак, напоминавший пшеницу. Княжеские же дружины не озаботились даже поставить палатки – если они у них имелись. Их воины спали прямо у костров на кучах сворованного у крестьян сена; костры же, в которых горели срубленные плодовые деревья, были предназначены вовсе не для тепла, а для того, чтобы варить и жарить мясо. Скотом и птицей, естественно, тоже поделились окрестные селяне.
Поразмыслив и посовещавшись со своими «генеральшами», Блейд нанес удар ночью. С собой он взял корпуса Банталы и Карии и нацелился на эндаских всадников; Харамме и Пэе достались ватаги князей. Для начала пять сотен амазонок отогнали в степь табуны вражеских коней, перебив пастухов и охрану; остальные в это время забрасывали лагерь пылающими стрелами. Когда огонь как следует разгорелся, и степняки в панике выскочили из шатров, воительницы ворвались в беспорядочное скопище телег, палаток и вопящих людей. Они кололи, рубили и стреляли с такой яростью и убийственной точностью, что у видавшего виды Блейда волосы поднялись дыбом. За полчаса эти фурии перерезали всех; пленных они не брали, добыча их тоже не интересовала. Идеальное войско, решил разведчик, эффективное, дисциплинированное и не подверженное грехам пьянства, чревоугодия, насилия и грабежа.
Оставив позади двадцать тысяч трупов и тлеющие головешки, отряды Блейда двинулись на север; через три часа, ближе к рассвету, к ним присоединились корпуса Хараммы и Пэи. Потерь, достойных упоминания, не было; и кони, и всадницы выглядели свежими, словно ночная схватка лишь разгорячила их кровь, не лишив задора и сил. Теперь Блейд понимал, почему перед этими воительницами трепещут племена и народы по обеим берегам Пенного моря, и в Жарких Странах, и в Айтале, и в северных лесах; сила, выучка, дисциплина и отличное стальное оружие делали их непобедимыми.
За дневной переход они покрыли сто двадцать фарсатов, остановившись в полуденное время на трехчасовой отдых и обед, и теперь, приуставшие, но довольные, приближались к лагерю Тагора. Девушки ехали без шлемов, притороченных к седлам; легкий ветерок развевал светлые и темные, золотистые, каштановые и рыжие пряди, и Блейд, оглядывая ряды своих молодых воительниц, читал на их лицах не только предвкушение отдыха. Нет, в глазах их мерцало что-то еще – странный голод, необычная тоска и нетерпеливое ожидание. Он усмехнулся и потер висок. За трое суток рейда лишь Бантале да охотно подменявшим ее Карии и Пэе достались торопливые мужские ласки; остальным пришлось попоститься.
Ну, в лагере они возьмут свое! Разведчик не знал, насколько далеко зашли дела в совращении его женского войска – или излечении, как он предпочитал называть этот процесс, тянувшийся уже полторы декады. Он, естественно, не мог опросить каждую девушку, и в своих расчетах исходил из недолгих приватных бесед с предводительницами трех корпусов. Он знал их теперь очень хорошо: веселую насмешницу Банталу, неистовую в любви; скромницу Карию, молчаливую и нежную, но отнюдь не робкую; рыженькую Пэю с гибким худощавым, но на удивление сильным телом. Все они были зрелыми женщинами, выполнившими долг перед страной: каждая произвела на свет одну девочку в двадцать три года и вторую – в двадцать восемь, как и предписывалось заветами Сата.
С легкой руки и при прямом попустительстве трех генеральш их девушки свели более чем близкое знакомство с молодыми людьми из колесничной гвардии Тагора. Возможно, теперь у всех амазонок Банталы были приятели – как и у каждой второй из отрядов Карии и Пэи. С Хараммой дело обстояло сложней; в ее корпусе женщины были постарше, а основном – тридцатилетние ветеранши северных походов, суровые, непреклонные, безжалостные. Однако и они начинали заглядываться на могучих чернобородых легионеров, на тех, кто составлял костяк лучших войск империи – старших колесничих, десятников, сотников. Видя это, Блейд возносил молитвы за успех своих планов всем богам, начиная от Саваофа и кончая альбийским Тунором. Только бы успеть! Он находился в этом мире уже больше двух месяцев, и срок его визита мог истечь в любой момент.
Однако насчет главного Блейд был спокоен. Главное же заключалось в том, что амазонки Меотиды не питали стойкого отвращения к мужчинам – по крайней мере, когда речь шла о настоящих мужчинах. Секс воспринимался ими – как и повсюду в этом архаичном мире – в качестве естественной человеческой потребности, которую надо было удовлетворять тем или иным путем; они не являлись ни скромницами, ни жеманницами, что выглядело бы весьма странным для тех, кто постоянно имел дело с конем и мечом – а, значит, и со всеми жестокостями войны. Не эротическая тяга только к представительницам своего пола сдерживала их, а совсем другие вещи и обстоятельства. И два из них были важнейшими: связь с меотскими мужчинами не приносила удовлетворения, а чужаки находились под запретом. Древняя традиция запрещала мешать кровь с мужами других народов, и это правило превратилось почти в социальный инстинкт. К счастью, требования тела могли его превозмочь.
Запрет на смешивание крови… Его нельзя было обойти и избежать при том суровой кары; если только нарушительница предпочитала вообще не возвращаться на родину из похода в чужие пределы. Здесь не знали способов защиты от нежелательной беременности, и любые, сколько-нибудь длительные связи с мужчиной становились явными через девять месяцев. Страх перед наказанием, боязнь позора были единственными стенами в той темнице, в которую женщины Меотиды загнали сами себя… Да, сами себя! Ибо сила и оружие, в конечном счете, находились в их руках, и они могли за день смести и великого царя, и Пактадион с его чиновниками, и жрецов Сата, и самого Прародителя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});